Большая немецкая овчарка встретила нас дежурным лаем. Собаку удерживала Саша из-за спины которой выглядывали дети. За ними стоял Кинчев. Семья. Пока фотограф снимал Кинчева, мы с Сашей пили на кухне кофе. Я знала, что на сегодняшний день мы были третьими, кто пришёл «за интервью». Поинтересовалась, о чём спрашивали. «Да обо всём. Даже почему-то узнавали, умеет ли Кинчев выпиливать лобзиком по дереву». Я поняла, что после этого беседовать будет достаточно сложно.
МУЗОБОЗ: Костя, расскажи что-нибудь интересненькое про свою семейную жизнь.
Константин Кинчев: Чудесный вопрос. Саш, расскажи что-нибудь интересненькое… Безумная жизнь. Вся на пределе, на грани, и всё время ощущение готовой порваться струны.
МО: Это состояние души?
КК: Это наше семейное состояние. Да, Саша?
Александра Панфилова: Да, Костя.
КК: В этом состоянии тяжело, но приятно находиться.
АП: Ощущение жертвы и палача ододновременно.
МО: По-другому не получается или не хочется?
КК: Видимо, скучно.
МО: А к душевному покою не стремитесь?
КК: Дома, конечно, хотелось бы. Но я и дома пульсирую.
МО: Мне казалось, что для большинства мужчин идеал дома — это берлога, куда можно прийти зализывать раны.
КК: Таким должн быть дом холостяка. Семья — это та же арена, поле битвы.
МО: Значит, тебя это устраивает…
КК: Устраивает. Мне нравится моя семья.
РАССКАЗЫВАЕТ АЛЕКСАНДРА ПАНФИЛОВА
Мы встретились в гостях, куда все приходили посмотреть видео. Это было… Уже не помню когда, наверное, лет десять назад. Кинчев мне категорически не понравился. Он не здоровался, не представлялся, и вообще был какой-то… Я, конечно, отметила кривизну его ног (мне всегда нравились мужчины с кривыми ногами) — но не более. Потом меня пригласили на концерт «Алисы». Я пошла, послушала и поняла, что это очень талантливый человек. «Ну и Бог с ним. Хорошо, что хоть талантливый», — подумала я. После концерта, за сценой, он фотографировался с какими-то тётеньками, из местных работников. Кинчев был скромен и несчастен. Тогда я подумала, что мне его очень жаль. А через несколько месяцев мы встретились в Елисеевском магазине. Что-то друг другу рассказывали, рассказывали, а потом, поскольку официально представлены не были, Кинчев осторожно спросил: «Извини, пожалуйста. Я забыл, как тебя зовут». Потом прибежал возбуждённый Юрий Шевчук, у которого был день рождения и, увидев меня, выдохнул: «Какая красивая». Кинчев задумчиво-мечтательно произнёс: «Она знает…» И я его полюбила. И предложила ему занять мою очередь, потому что стояла значительно ближе к цели (т.е. к кассе). А они меня пригласили пойти выпивать на стройку в честь шевчуковского дня рождения. Я отказалась, хотя пойти хотелось ужасно. Я ушла, а тёплое чувство к Косте осталось. Потом я узнала номер его телефона и позвонила.
МО: Взяла инициативу в свои руки?
АП: Ну, да. Сказала, что я — это я и обычное «если хочешь — позвони». Он позвонил через очень непродолжительное время со словами: «Это Костя. Я захотел. Приезжай, завтра утром едем в Калинин». Н-да. Так что у меня даже не было времени сделать вид, что я должна подумать. (Прим. Встреча в Елисеевском была 16.05.1988, концерт в Калинине (Тверь) был 26.06.1988).
МО: Поехала?
АП: Да, мы поехали в Калинин, потом в Питер и т.д. Так продолжалось почти год, а потом Костя ушёл из семьи. Это было настолько неожиданно, что я не понимала, что теперь делать. Вот так… Наверное, это не самая романтическая история, да?
МО: Саша, а с первой Костиной семьёй вы сейчас в каких отношениях?
АП: Мы общаемся. Живём летом на одной даче, попеременно сидим с детьми. Бываем друг у друга в гостях. Редко, но всё же…
У Кинчевых «трое детей на двоих» — Костин сын Женя (9 лет), Сашина дочка Маша (10 лет) и пятилетняя Вера. Девочки очень разные. Маша — русская красавица с длинными русыми волосами. Поёт в хоре в церкви, что по соседству с домом. Вера — полупацанёнок: маленькая, крепенькая, глаза упрямые. Постоянно что-то требует. На Сашины окрики внимания не обращает. Говоря о Вере, Саша вспоминает фразу из «Снежной королевы»: «Детей надо баловать: только тогда из них вырастают настоящие разбойники». Вообще, Кинчевы считают, что дети знают о жизни нечто такое, что взрослым знать не дано. Поэтому относятся к ним с уважением.
В Маше романтические черты прекрасно уживаются с техническими способностями. Она пишет стихи, которые никто не пытается сохранить, — об одиночестве, о тоске по маме, об огромном океане, где она — одна-одинёшенька и при этом прошибающем слезу лиризме хладнокровно устанавливает у себя в комнате ею же придуманную сигнализацию, которая при неожиданном открытии дверей срабатывает классическим «плохишёвским» способом: сбрасывает на голову любимой маме (или папе) что-нибудь в меру тяжёленькое.
В семье Кинчевых традиционные отношения родители-дети как-то не приживаются. Скорее, это некое содружество людей. К отцу девочки более… терпимы, что ли. Он платит им тем же. Заступается. Саша не разрешает смотреть телевизор. Костя осторожно просит: «Ну, ладно тебе, Саш… Пускай посмотрят». Во время моего разговора с Кинчевым в комнате не появлялись ни разу, зато когда мы сидели с Сашей на кухне… В какой-то момент мне показалось, что в комнате находится не двое, а по меньшей мере шестеро детей. Они бесконечно приходили, что-то спрашивали (Маша) или требовали (Вера) или просто маячили в дверях. Саша их выгоняла, они исчезали и… через несколько минут появлялись снова. «Боже мой! — Саша обречённо закатывает свои русалочьи глаза, — они же без меня стакана воды налить себе не могут!» Хотя как может быть по-другому, уже не представляет.
Кинчевская квартира не вписывается в моё представление о том, каким должен быть дом рок-музыканта. У Кинчевых — светло, спокойно. Всё необходимое и ничего лишнего. Замечаю на стене плакат с французских гастролей «Алисы». Кинчев перехватывает мой взгляд.
KK: Мы несколько раз ездили. Гастроли были большими, по десять городов, так что Францию объездили достаточно плотно. Играли в основном в пабах, т.е. в ночных клубах, куда вечером приходили работяги — попить пивка и послушать зажигательную музыку. Конечно, работать там сложнее, чем дома. У нас ведь есть движения — я имею в виду алисоманию, а там мы воспринимались как голый сырой коллектив, который обязан был завоевать публику. Вариантов не было: либо ты берёшь её, либо — нет. В основном брали. После нас выступал датский коллектив «Никогда не плачущий волк». После первого концерта они попросились играть… первыми.
МО: Заплакали значит?
КК: Ну: да… (смеётся)
МО: С твоей постоянной аудиторией происходили какие-нибудь изменения?
КК: Нет. Рок — он ведь для тинейджеров. Одни вырастают, другие приходят.
МО: А чтобы целыми поколениями на концерт приходили, такого не бывает?
КК: Бывает. Только те, кто постарше, сидят, как правило, на балконе и вспоминают свои лихие былые денёчки, когда они отплясывали в партере, где сейчас скачут их дети.
МО: Костя, время идёт — появляются новые музыкальные имена. На тебя оказывают влияние происходящие в музыкальном мире события или нет? Ты как-то «подпитываешься» со стороны?
КК: Практически нет. Мне, конечно, интересно послушать, что твориться в мире, но не более того. Я вообще-то человек консервативный, и мои музыкальные пристрастия давно сформированы.
МО:?
КК: Шевчук, «Аквариум», «Кино», «Зоопарк», Башлачёв — всё те же.
МО: Хорошо, что ты такой постоянный человек.
КК: Имя обязывает. (Константин в переводе с греческого означает «постоянный»).
ИЗ РАЗГОВОРА С САШЕЙ
Костя, при всём своём кажущемся бурном характере, человек фундаментальный, жёсткий. Мне же, нужно либо всё, либо ничего. Я не могу стоять на одном месте: мне нужно больше, больше… А потом я начинаю сходить с ума, потому что больше некуда. А Кинчев внутренне очень устойчивый человек, его практически невозможно выбить из седла. У него всё чётко: нужно идти до конца. И ещё: он не будет разрушать то, что построено.
МО: Саша, а к вере в Бога вы как вместе пришли?
АП: Это Костя пришёл. Наверное, решающую роль сыграла поездка в Иерусалим в 1992 году. Конечно, это было внутри. Каждый человек внутренне предрасположен к какой-то религии. Как там у Высоцкого: «Кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Иисуса…»
МО: Кинчев как-то изменился после иерусалимской поездки?
АП: Конечно. Он… лучше стал. То есть он и был хороший — его ведёт то туда — то сюда, ограничений-то никаких нет. А мы крестились, венчались, в Храм ходим, исповедуемся. Появляются Законы, которым нужно следовать.Трудно это, конечно…
Напоследок задаю Кинчеву дежурный вопрос о планах на будущее.
КК: Наверное, закончить историю с выходом нового альбома. «Дурень» будет называться. А вообще… Жить, верить.
Провожать меня вышли впятером: Костя, Саша, Маша, Вера и собака. Семья.
