Примечательно, что это немудреное определение, призванное вычленить некое национальное начало в роке, вошло в обиход лишь в середине 80-х. До сравнительно недавнего времени даже лучшие наши группы просто пели о том, что думалось, играли музыку, которую любили, и мало задумывались о своей «национальной самобытности». В результате — звучали точно так же, как коллективы англо-американского происхождения. Со временем, однако, осознание определенной вторичности стимулировало музыкантов к поискам «своего» рока.
В чем же критерий «национальной принадлежности» рока? Никаких четких рекомендаций на этот счет не существует, поэтому попробуем сформулировать их сами. Для начала отметим, что явно спекулятивными были бы все попытки зафиксировать «русскость» на основании содержания песен. Невозможно всерьез утверждать, что, скажем, тексты ДДТ более русские, чем тексты АЛИСЫ. Это глупость и вкусовщина, сродни расхожему тезису: «Есенин более русский поэт, чем Маяковский». Можно говорить об искренности, талантливости текстов, но разве можно заявить, что данная проблема «более русская», чем остальные? Сомнительно и определение национальной принадлежности по поэтическому стилю. Например, Б. Гребенщиков, бесспорно, многое почерпнул в западной рок-поэзии — однако он учился и у Вертинского, и у Окуджавы, и даже, по мнению А. Вознесенского, у Николая Заболоцкого. Рок-тексты, как правило, даже не столько эклектичны, сколько «бескультурны» — в том смысле, что они не являются продолжением традиций неких национальных поэтических школ. Наиболее вероятное исключение здесь — творчество Александра Башлачева, чьи блестящие стихи практически непереводимы с русского. Таким образом, более верной лакмусовой бумажкой русского рока представляется его музыкальная и сценическая эстетика. Разумеется, речь идет не о формальной обработке фольклорного материала, в коей поднаторели давешние ВИА, а об абсолютно органичном, творчески выношенном слиянии рока и национальной культуры. Формы такого взаимопроникновения могут быть самыми разными. Это ЗВУКИ MY с их гротескным, подлинно скоморошьим началом, уходящим корнями в средневековье. СРЕДНЕРУССКАЯ ВОЗВЫШЕННОСТЬ привнесла полупародийный антураж рока в контекст хлестких куплетов, тюремно-блатной традиции. КАЛИНОВ МОСТ и ВЕЖЛИВЫЙ ОТКАЗ совместили мелодику и голосоведение старинных русских песен с ритмикой и саундом блюза и рэггей, соответственно. НОЛЬ заиграл панк-песни без гитары, под баян, что тут же обнаружило их сходство с частушками. Все это любопытнейшие и зачастую очень неожиданные находки. Они гораздо больше говорят о национальном прочтении рока, чем надрывное пение о сермяжной Руси под стандартные аккорды хэви-метал.
Разумеется, российские группы не обладают особыми правами на свой рок. Самобытные формы рок-музыки существуют и в других республиках. С полным основанием можно говорить об украинском роке (ВОПЛИ ВИДОПЛЯСОВА, КОЛЛЕЖСКИЙ АСЕССОР), эстонском роке (ИН СПЕ, СИНГЕР ВИНГЕР), латышском роке (СИПОЛИ, ЖЕЛТЫЕ ПОЧТАЛЬОНЫ, ТУРАЙДСКАЯ РОЗА), белорусском роке (МРОЯ, БОНДА). Кроме того, в последние годы возник и своеобразный «советский рок», имеющий основой не национальные идиомы, а стилистику «государственного искусства», рожденного в советский период. АВИА следует эстетике массовых праздников 20-30-х (речевки, физкультурный парад), АНТИС воссоздает в виде гротеска казенный стиль периода застоя, НЕФОРМАЛЬНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ МОЛОДЕЖИ обыгрывает китчевые псевдофольклорные формы конца 40-50-х. При том что реконструкция помпезных форм официозного искусства является здесь способом «сатиры изнутри», сам факт синтеза рока и «вульгарного соцреализма» абсолютно уникален и чрезвычайно интересен. Нет сомнения, что именно на пути творческого освоения «этнических» и «советского» направлений наш рок ожидают самые значительные открытия.
А. Троицкий