Новая пресса
В истлевшем переплете.
Новая музыка, новые стили!
Идет волна —
Прислушайтесь к звуку,
Пока не начался новый штиль…
Идет волна! Идет волна!
(«Идет волна», группа «Алиса»)
Как всем известно, долгожданный новый курс был провозглашен М. С. Горбачевым на пленуме Коммунистической партии в апреле 1985 года. Вскоре после этого среди затравленной и озлобленной московской рок-публики пронесся слух, что в столице наконец-то организуют рок-клуб. Занимались этим сугубо солидные официальные организации: комсомол, Управление культуры, профсоюзы. Никто из рокеров не испытывал к этим товарищам доверия, не говоря о симпатии, однако жажда выступать и общаться была настолько сильна, что практически все московские группы, включая «диверсантов» из «Звуков Му», подали заявки на официальное прослушивание в надежде вступить в рок-клуб. Я не имел к этой акции никакого отношения и с легким сердцем уехал на Рижское взморье. Вернувшись в Москву, прямо с вокзала я поехал в Дом самодеятельного творчества, где началось прослушивание групп. У входа меня решительно остановил некий комсомольский босс: «А где ваше приглашение?». Я пожал плечами: «Моя фамилия Троицкий, меня здесь все знают…». Тот на всякий случай подозвал двух помощников и сказал: «Мы вас тоже хорошо знаем. Именно потому, что вы Троицкий, вы в этот зал не пройдете». Я не стал аппелировать и ушел. Так обескураживающе началось для меня «новое время».
В мае я не поехал в Тарту — впервые за много лет. «Турист» уже распался — Харди Волмер занялся мультфильмами — и ничего нового и сенсационного организаторы не обещали *. Вместо этого мы с Сашей Липницким предприняли замечательное путешествие по северным русским рекам и слегка приобщились к «корням». Впрочем, рок дошел и до этих краев: в центре старинного города Вологда на танцплощадке местная группа «Календарь» к радости молодежи играла рок-шлягеры из репертуара «Машины времени» и «Альфы».
Прямо с севера, уже один, я направился в Вильнюс, столицу Литвы, куда был приглашен на первый рок-фестиваль «Литуаника-85». Вильнюс, на мой вкус,— самая красивая и комфортабельная из прибалтийских столиц; этот город немного напоминает мне сладкий призрак детства и юности — Прагу. Холмы, костелы, кафе. Идеальное место для художников и джазменов. И целина для рокеров. Единственной цветущей ветвью современной «электрической» музыки здесь были возвышенные синтезаторные группы, среди которых выделялись «АРГО» симфониста—отступника Гедрюса Купрявичуса. Фестиваль не развеял этого благородного образа: лучшей из местных групп был квартет клавишных с характерным названием «Катарсис»…
Любопытны были делегаты других рок-провинций. «Постскриптум» из Тбилиси: рафинированные подростки, включая девушку-пианистку, в стиле «Битлз», и очень обаятельные. «Олис» оказались первой армянской группой, появившейся за пятнадцать лет; пели они по-русски, выглядели «новоромантично» и явно старательно слушали «Спандау Баллей». Неужели новый рок-бум на Кавказе? К сожалению, из разговоров с группами выяснилось, что на «южном фронте» все по-прежнему слишком спокойно, и рокеры чувствуют себя одиноко.
Новое поколение белорусского рока было представлено группой «Метро» — технической, но ужасно усредненной по стилю. Да и это название… Я уже давно заметил, что некоторые банальные слова привлекают музыкантов, не слишком обремененных фантазией. «Чемпионы» в этом разряде — «Зеркало», «Пилигрим» и «Метро»; ансамбли с такими названиями есть, кажется, почти в каждом городе. Также общеупотребительны «Рондо», «Наутилус», «Сталкер», «Орнамент». Навязчивое стремление групп именовать себя «международными» словами объясняется, надо полагать, затаенной надеждой на мировую славу.
Между тем в Москве назрело Крупное Событие: XII Международный фестиваль молодежи и студентов.
Несмотря на титанические усилия по организации и координации, в городе творился настоящий бедлам. Десятки концертов каждый день, противоречивая информация… «Культурного шока», как в 1957 году — конечно, не произошло, но все равно было много нового и интересного. То, что мы знали, в лучшем случае из видео записей, здесь предстало «живьем». Многие концерты были закрытыми **, и проходили в неполных залах, однако все главные рок-группы фестиваля дали по крайней море по одному шоу под открытым небом для неограниченной аудитории. К удивлению и нежданной радости для испуганных комсомольцев атмосфера повсюду была очень миролюбивой. Случился, кажется, единственный инцидент — когда во время выступления югославского «хэви метал» «Бело Дугме» толпа в парке Горького снесла ограждения, и концерт был остановлен. В целом же все проходило под знаком спокойного любопытства, некоторой официальности и оживленного обмена сувенирами.
«Мисти ин Рутс» оказались первым настоящим реггей-бэндом в Советском Союзе. Всамделишные растамэны с косичками и в вязных шапочках, они совершили ритуальное раскуривание кальяна на Красной площади и были очень горды этим. Все концерты «Мисти» заканчивались массовыми танцами, что совершенно не в традициях нашей заторможенной публики. Второй британский ансамбль, привезенный энергичным импресарио Ником Хоббсом, «Эврисинг Бат Зе Герл» («Все, кроме девушки»), был по-английски стильным и скромным, не имел шумного успеха, но был оценен музыкантами.
Бену и Трейси не повезло на их открытом концерте, после нескольких песен пошел дождь, зато их пару раз показали по первой программе, и «Мелодия» сразу же после фестиваля выпустила сингл… До сих пор непонятно — «пиратский» или нет?
Самыми «горячими» точками фестиваля были кубинский и финский национальные клубы. У кубинцев ночи напролет шли танцы под аккомпанемент потрясающих оркестров «салса». Финны не только скупали пиво в валютных магазинах по всей Москве ***, но и привезли самую внушительную рок-делегацию из всех — порядка десяти групп всех направлений, включая даже женский феминистический квартет… Легендарным аттракционом, который здесь вспоминали еще долго, были «Сьолун Вельет» — смесь лунатизма, секса и брутальности под знаком «металлического» панка. Они носились по сцене, как бешеные; не глядя, кидали инструменты (которые тут же ловили бдительные техники), раздевались и ныряли в публику, облизывали снизу доверху стойки микрофонов… Самым сюрреалистическим опытом фестиваля было их выступление на сцене чопорного Государственного театра эстрады, с его красными атласными шторами и позолоченными виньетками. Шокирующим фактором, однако, было и то, что эти ребята обладали такой энергией и раскрепощенностью, какая многим нашим музыкантам и не снилась. «У нас это просто невозможно»,— сказал озадаченный Крис Кельми (экс—«Високосное лето» и «Автограф», а в то время лидер «Рок-ателье», группы театра Ленкома),— и не потому даже, что «запрещено», а потому, что мы так не сможем…» Как же, после стольких лет в системе Минкульта!
Другие факты настраивали на более оптимистический лад. Польская «группа № I» «Леди Панк», незадолго до того заключившая контракт и выпустившая альбом на «МСА», оказалась претенциозной, но довольно слабой командой, на уровне наших средних профессионалов. Главная звезда фестиваля, Удо Лпинденберг из ФРГ, был «в порядке», но я не сказал бы, что он заметно лучше очень похожего на его Гуннара Грапса… Наш рок был представлен на фестивале спокойными «филармоническими» ансамблями («Автограф», «Машина времени» и т. д.), но даже они выдержали конкуренцию. Первая крупная «очная ставка» советского и мирового рока закончилась обнадеживающе… Не такие уж мы отсталые и забитые, как сами часто про себя думаем.
Единственным большим разочарованием была неуловимость Боба Дилана, появившегося в наших краях совершенно неожиданно и исчезнувшего столь же загадочно. Он выступил в одном большом официозном концерте, где спел две или три старые песни, и затем растворился в кругах культурной элиты пос. Переделкино. Кажется, оттуда он поехал в Грузию и Одессу… Его разыскивали в надежде встретиться «духовные дети» — Гребенщиков и Макаревич— но безуспешно…
Фестиваль закончился фейерверком и факельным шествием, но жизнь продолжалась. Медленно, но верно раскручивалась пружина «перестройки». В промышленности и сельском хозяйстве начались реформы и эксперименты; стало интереснее читать газеты, повсюду заговорили о гласности; сменилось множество министров и прочих руководителей высшего эшелона; стиль контактов администрации с людьми стал более открытым и демократичным.
Культурное руководство явно находилось в состоянии растерянности и оцепенения. Душить рок по-прежнему они уже никак не могли в силу четырех обстоятельств. Первое: в политических заявлениях партии постоянно говорилось о необходимости реалистичного и неформального подхода к молодежи, изучении её вкусов и настоящих потребностей, поощрении инициатив, а рок здесь играл одну из первых ролей. Второе: ряд тем (коррупция, наркомания, фарцовка), бывших ранее табу, и за освещение которых рокерам здорово доставалось, теперь оказались вынесенными на полосы центральных газет. Третье: в почете теперь была не только критика, но и возможные экономические рычаги, понятия прибыли и рентабельности, а в коммерческих преимуществах рока можно было не сомневаться. Четвертое: монументальная антиалкогольная кампания подразумевала создание альтернатив «молодежному» пьянству: клубов по интересам, дискотек, концертов и прочих форм «трезвых» развлечений — и опять рок был неизбежен.
Однако все прежние культур-чиновники находились еще на своих постах и не спешили действовать. Понятия «инициатива» и «предприимчивость» были для них равнозначны опасному авантюризму, и единственное, чему они были готовы подчиниться,— это «приказу свыше». Пока из Центрального Комитета партии не поступало никаких указаний конкретно о рок-музыке, вся эта повязанная галстуками бюрократическая братия топталась на месте в тайной надежде, что все останется по-старому, и им удастся сохранить свои теплые кресла. Из-за этого в подвешенном состоянии находился и московский рок-клуб, который теперь получил официальное наименование «Рок-лаборатория». Ни одна из городских организации — комсомол, профсоюзы, управление культуры — не решалась взять на себя всю ответственность, поэтому у «Лаборатории» не было ни статуса, ни крыши над головой, ни даже руководства — только список из сорока групп, которые в ней как бы участвовали…
Тем не менее атмосфера была уже не та, что год назад; в городе начались концерты и какие-то странные, но очень занятные мероприятия, где рокеры участвовали в общей «тусовке» наряду с авангардными поэтами, художниками—концептуалистами, брейк-дансерами и изобретателями новых философий. Представители «альтернативных искусств» демонстрировали невиданную доселе сплоченность и деловую активность. Все говорили о клубах и объединениях. Художники «дикого стиля» малевали декорации для рок-групп. Поэты «мета-метафористы» выкрикивали свои строчки под стон саксофонов и кастрюльный бой фри-джаза. Мне кажется, что настроение каждого периода точно передают «ключевые» слова жаргона. Например, в беспечное время начала 80-х главным понятием было «кайф», то есть блаженство, радость. «Ребята ловят свой кайф» — так называлась знаменитая песня «Аквариума» и моя первая статья об этой группе (1981). Затем самым характерным и популярным термином стало словечко «облом» — нарушенный кайф, неприятность, неудача… «везде крутой облом»,— пел Майк в «Блюз де Моску». Что же до нынешнего переломного этапа, то королевой сленга стала «тусовка». «Тусовка» — это значит «что-то происходит», эта какая-то суета и деятельность, может быть совершенно бесполезная, но обязательно модная и интересная. Вопросы дня: «Где сегодня тусовка» и «Что за тусовка» (то есть, кто именно выступает, или выставляет картины, пли справляет свадьбу в «диком стиле» и т. п.).
Рок-тусовка дошла до апофеоза в начале января 1986 года, обернувшись первым фестивалем «Рок-лаборатории». В небольшом помпезном зале одного из домов культуры собрались все лучшие московские любительские группы — и их оказалось не так уж мало. Даже ревнивые коллеги из ленинградского рок-клуба, которые специально приехали в количестве человек тридцати, были под впечатлением, несмотря на ужасную аппаратуру.
К счастью, все старые знакомые не только выжили, но и остались вместе. Жанна Агузарова вернулась из тайги еще летом, поступила в музыкальное училище и продолжала петь с «Браво». Их образ нисколько не изменился, хотя обаяние новизны немного поблекло. Зато за спиной была правдивая легенда. Их новый хит начинался со слов: «Облейте мое сердце серной кислотой…». Жанна продолжала перетряхивать гардеробы всех своих знакомых в поисках костюмов для сцены: у меня нашлись детский карнавальный фрак, шитый золотым орнаментом, и старомодные лыжные брюки.
«Центр» сыграл последний концерт со своим прекрасным «гаражным» гитаристом Валерой Саркисяном. Василий Шумов выпроводил его из группы со словами: «К сожалению, ты стал слишком хорошо играть…». Их новую песню «Признаки жизни» я бы выбрал в качестве символа фестиваля и всей ситуации. Длинное, тягостное повествование о тупом быте, нелепых мечтах и неврозах неожиданно перерастает в очень короткий, но очень страстный финал:
Нервы как-то привыкли
К снотворному порошку.
Но даже в клетке
Пантера готова к прыжку.
Ис-че-зает Венера!..
Появляются птицы! —
Признаки жизни!!
Да! Да!
«Звуки Му» были вне конкуренции. Они стали лучше играть и не так злоупотреблять алкогольной тематикой. Это было одно из немногих выступлений, где они спели свою самую сильную и суггестивную песню — «Консервный нож»: о парне, которого не стало и от которого не осталось ничего, кроме имени «КОЛЯ», вырезанного на кухонном столе. Любимцем публики был «Серый голубь»:
Я грязен, я тощ, моя шея тонка,
Свернуть эту шею не дрогнет рука у тебя-а-а…
Я самый плохой, я хуже тебя,
Я самый ненужный, я гадость, я дрянь —
ЗАТО Я УМЕЮ ЛЕТАТЬ!!!
В этом патетическом месте Петр Мамонов делал неповторимые и неописуемые движения — что-то среднее между имитацией полета птицы и болтанием висельника в петле,— и зал просто рыдал от восторга. Все эти антисоциальные уроды и таланты подполья со стоящими волосами и серьгами в ушах чувствовали себя «серыми голубями» — грязными, уязвивыми, но гораздо более «высокими», чем благополучные молодые люди…
На фестивале выступило и несколько новых групп, создавших себе некоторую репутацию летом и осенью. «Бригада С» по коммерческому потенциалу уступала только «Браво»: четко играющая «новую волну» и буги группа с развязным и агрессивным шоуменом Игорем Сукачевым, чей «хамский» образ подчеркивался натурально бандитской физиономией. Они выступали последними и закончили фестиваль, распевая хором со всем залом навязчивый припев:
Моя маленькая бэби, побудь со мной!
Моя маленькая бэби, я твой плейбой!
Глупо, но весело.
Группа «Николай Коперник» обнаружила редчайшее сочетание безупречно грамотного «музыканства» и свежих идей. Я давно с прискорбием отметил, что если у нас какой-нибудь рок-любитель начинает по-настоящему хорошо играть, то он или уходит в профессиональный поп, или начинает практиковать джаз-рок… «Коперник» состоял из хорошо образованных молодых музыкантов (кажется, там был даже кто-то из консерватории…), которые играли модерн-фанк **** и мистические «волновые» пасторали.
Достоин упоминания и «Ночной проспект»: гитарист-вокалист и клавишник, выступающие под ритм-фонограмму. Их концепция близка к «Крафтверк»: оба молодых человека — преуспевающие молодые ученые, и на сцене они представляют несколько «дегуманизированных» интеллектуалов. Из песни «Мой день»:
…Словно улей, кипит институт,
Проходная работает четко,
Молодые сотрудники рядом идут,
Кабинеты ждут только.
Слышен шелест бумаг
И щелчки репродуктора.
Объявляет по радио диктор:
«Работаем быстро и слаженно»,—
Говорит мой коллега Виктор…
В устах любой другой группы (может быть, за исключением «Центра») такой текст прозвучал бы как издевка — но «Проспект» делает это столь серьезно и внушительно, что остается только гадать — насколько они хитры? На некоторые песни дуэт приглашает вокалистку — аскетичную блондинку Наташу,— и именно она несет ответственность за величайший хит «Ночного проспекта»:
Ох, если бы я умерла, когда я маленькой была,
Я бы не ела, не пила и музыку не слушала…
Тогда б родители мои давно имели «Жигули»—
Мне не давали бы рубли и деньги экономили…
Ох, если бы я умерла, когда я маленькой была,
То я была бы купидон и улетела в Вашингтон,
И там сказала бы ему, чтоб не развязывал войну.
После фестиваля «Рок-лаборатория» была удостоена хвалебных публикаций, и Главное управление культуры Москвы утвердили в качестве куратора. Вскоре состоялось собрание всех музыкантов и выборы Совета. Все стало солидно. Странное чувство: членами Совета были утверждены Липницкий, Мамонов, Шумов, Хавтан… люди, которым еще совсем недавно приходили повестки из милиции.
Давно я не видел наших рок-профессионалов. И наконец случай представился. Гагаринский РК ВЛКСМ г. Москвы и газета «Московский комсомолец» организовали в одном из престижных концертных залов Москвы — Центральном Доме туриста — не менее престижный четырехдневный фестиваль «Рок-панорама-86». За исключением «Автографа» и прибалтов, там выступили все наши ведущие филармонические рокеры… Это было блестящее и печальное зрелище. Парад костюмов, световых аффектов, дорогих инструментов и — полная пустота за всем этим. Прямо позади меня на одном из концертов сидели два парня и постоянно обсуждали происходящее на сцене, но под одним углом зрения — в кроссовки каких фирм обуты музыканты. И это не было кощунством — это было нормальной реакцией.
Первое, что бросилось в глаза человеку «андеграунда» — банальность текстов. С ужасом я понял, что звучит та же ВИА-лирика, против которой мы когда-то поднимали рок-бунт. Когда называли авторов песен, я даже узнал фамилии давным-давно знакомых профессиональных рифмоплетов… Относительно достойно выглядели «Машина времени», Алексей Романов (экс — «Воскресенье») и А. Градский, но их трогательно глубокомысленный «бард-рок» выглядел музейным экспонатом — и по лексикону, и по проблематике.
Еще хуже обстояли дела с музыкой: группы сменяли на сцене одна другую, а играли все как будто одно и то же. Сложился некий «синтетический» стиль, который практиковали почти все: диско-ритм, электронно-роковая аранжировка и пошлейшая поп-мелодика. Здесь исключением были группы «хэви метал». «Круиз» создавал компетентные пьесы по мотивам творчества Ричи Блэкмора. Новая супергруппа «Ария» произвела нездоровую сенсацию, выставив напоказ все агрессивные атрибуты стиля — железные цепи, кресты, браслеты с шипами и т. п. Думаю, что с пятидесяти метров их было бы не отличить от «Айрон Мейден». Увидеть такое на профессиональной рок-сцене!.. У «Арии» была и довольно хитрая текстовая концепция. Все наши ХМ-группы, опасаясь обвинений в «пропаганде насилия», украшали тяжелые риффы нормальными сладкими поп-текстами (особенно в этом преуспели «Земляне») — что, конечно, выглядело неестественно и безвкусно. «Ария» не побоялась готической символики и агрессивных устремлений, но ввела это все в выигрышный контекст: скажем, призывая повергнуть «тысячеглавого убийцу-дракона», они имели в виду борьбу за мир, а песня «Здесь куют металл», приводящая в экстаз всех «металлистов», скромно повествовала о тяжелом трудовом процессе в кузнице.
Единственное, в чем профессионалы сделали явный шаг вперед,— это в плане «сценичности» — модные костюмы, грим, конвульсивные движения… Всё это более или менее соответствовало Мировым видеостандартам. На западных корреспондентов это произвело впечатление: судя по пресным передачам телевидения, они представляли себе все еще более убого и дисциплинированно… В целом «Рок-панорама», этот парад бескрылой вторичности, не оставила никаких сомнений в том, что советский филармонический рок твердо вышел на рубежи ширпотреба и утерял всякую связь с духовными и интеллектуальными корнями движения.
Казалось, наша рок-верхушка получила щелчок но носу — главный приз фестиваля и симпатии публики завоевали «Браво», единственная любительская группа, выступившая на «Рок-панораме». Однако они были вполне довольны собой, и главное, что их волновало,— это престижный статус, заработки и количество аппаратуры. Лишь очень немногих (в частности, дальновидного Стаса Намина) интересовало, что делает новое поколение,— амбиции остальных не шли дальше гарантированного сегодняшнего успеха у развлекающихся подростков. Кризис? Какой кризис?
Я не испытывал злорадства в связи с триумфом «Браво»… было даже грустно оттого, что музыканты моего поколения, судя по всему, «положили зубы на полку». Смена и даже антагонизм поколений — естественная вещь, но было не очень приятно убедиться в этом воочию. Тем более, что речь шла о такой идеалистической штуке, как рок, и о моих друзьях. Похоже, что повествование о героях шестидесятых и семидесятых уже можно было заканчивать в стиле эпилогов Диккенса… Александр Градский остался самовлюбленным артистом-одиночкой, автором напыщенных рок-баллад и спустя энное число лет был принят в Союз композиторов (5). Андрей Макаревич постепенно отошел от рока и, как талантливый поп-бард, до старости радовал своих сверстников и часть ностальгической молодежи. Алексей (Уайт) Белов переходил из одного московского ресторана в другой, и уже никто не приходил туда специально, чтобы его послушать… Я буду рад, если будущее меня опровергнет.
—
* «Гран-при» в этом году получил «Караван» — легковесное коммерческое перевоплощение «Контор». Петер Волконский представил комическую рок-оперу «Зеленое яйцо» с участием «всех звезд». Паап Кылар и трое коллег-ударников сыграли «индустриальную» программу в стиле «хэви-металлолом». Было довольно весело… Впрочем, все это я потом посмотрел в видеозаписи.
** То есть на них допускались только люди с пригласительными билетами или фестивальной аккредитацией.
*** К тому времени в стране уже были введены ограничения на продажу алкоголя, и на фестивале практически действовал «сухой закон».
**** Здесь сказывалось явное влияние «Джунглей», где Юрий Орлов, лидер «Коперника», одно время был гостем-саксофонистом.
(5) Градского приняли в СК на следующий год.