Рекламно-апологетические статьи о рок группах порядком утомили не только мыслящую часть аудитории, но и самих музыкантов (за исключением тех, кто просто пробивается к престижной кормушке). Но согласитесь, что в абсолютно ненормальных условиях, когда целому жанру советского искусства приходилось отстаивать свое право на жизнь, у человека, пишущего о роке для официального издания, просто не было другого пути. Как мы назвали бы ученого мужа, вздумавшего предъявить свои самые что ни на есть серьезные претензии Твардовскому в унисон с Ивановым и Проскуриным? По меньшей мере неумным человеком, ибо умный должен понимать, что речь идет не об эстетике, а о демократии: о праве говорить и праве затыкать рот. Так что рекламу Телевизора или Облачного Края все-таки не стоит ставить на одну доску с назойливым восхвалением Кузьмина, скажем, в «Московским комсомольце”. Впрочем, в последнее время ситуация с рок музыкой в СССР (не только идеологическая, но прежде всего экономическая и правовая) начинает меняться. Следовательно, должен измениться и тон публикаций на эту тему — что тоже потребует некоторого времени не преодоление инерции мышления. Даже в прогрессивных редакциях говорить о рок культуре на серьезном уровне (принятом в отношений театра или литературы) считается дурным тоном, поэтому любая профанация имеет больше шансов на распространение в массах посредством ТВ и союзпечати, чем куда более невероятная и захватывающая правда: отсюда и шумная кампания вокруг кинематографических поделок — китча по имени “Асса» и удручающего примитива по имени «Рок». По той же причине остается в тени независимая рок пресса, а право писать о роке по прежнему принадлежит в основном эстрадным журналистам, выдвинувшимся в годы упорядочения на прославлении Землян и Пламени (если не на чем-нибудь погаже). Можно сказать, что опошление ценностей демократической культуры сегодня гораздо опаснее, чем их прямое, а ля «Наш Современник”, охаивание.
К данному изданию это предисловие-предостережение не относится, и именно поэтому я и рискну предложить ему вполне откровенный рассказ о легендарной группе, возглавившей московский рок в самое трудное для него время — и по-моему, эти талантливые музыканты не утратили лидерства до сих пор. Замечу также, что все хорошее и плохое, о чем пойдет речь ниже, известно мне не понаслышке: я был свидетелем, а вернее, участником событий о того самого марта 83 года, когда…
Распространились слухи, что в ДК МИСИС на Ленинском проспекте репетирует крутая панк команда- «круче Свиньи». Необычно было уже само название — ДК, которое, в отличие от аббревиатур типа ДДТ, ничего не скрывало, точнее — скрывало каждый раз что-то новое, от тривиально бытовой «деки» до авангардного «Оркестра девушки Кати». У руля рискованного по тем временам предприятия встали не хулиганствующие подростки, а солидные музыканты: Евгений Морозов, много лет месивший разноцветные помои в виа разных филармоний, а ныне вокалист ДК и аппаратчик ДК (он мог заставить звучать что угодно, вплоть до газовой плиты), музыкальный лидер группы гитарист Дмитрий Яншин — рок-Мичурин, создававший самые причудливые гибриды из разных музыкальных культур: рока, классики, советской эстрады, фольклора. Он же сочинял и тексты (в том числе для таких хитов, как «Концерт для Васи с оркестром» и «Фетяска») — кроме тех, которые писали барабанщик Сергей Жариков (по совместительству пресс атташе группы), ряд известных поэтов прошлого (например, И. Анненский) и русский народ. Басс гитарой владел Сергей Полянский, а Виктор Клемешов, уроженец Тамбовского села Питим, начинал свою карьеру в 83 году в скромной роли ритм гитариста, которому иногда доверяли трубу.
Первый раз эта команда вышла на сцену в опорном пункте подмосковного Зеленограда в качестве… аккомпаниаторов при Науменко. Бедному Зоопарку ленинградские рок власти очередной раз запретили выступать. Майк решил их перехитрить и приехал на «ненаказуемые» сольные гастроли. После первого отделения группа-сфинкс распалась, и Морозов еще сорок минут пел дековские песни к великому восторгу москвичей, навсегда полюбивших новый гимн родного города «Москва колбасная, столица красная» и оригинальное посвящение «братану вашему Макару»: «Новый поворот.. вино или компот?” — и к недоумению Майка, который из всей программы оценил только мастерство гитариста.
Надо признать, что необычное творческое кредо группы — установка на последовательный «реализм» (в противовес ленинградской новой волне, которую дековцы обвиняли в романтизме) и пристальное внимание к так называемым низовым культурам вызывало ярость не только у минкультовских чинуш. Отношение к ДК стало водоразделом для самого рок-движения. Если бы Яншин и Жариков решили составить свой список «источников вдохновения» по образцу гребенщиковского, там, уверяю вас, фигурировало бы не «Дао дэ дзин», а сельские танцплощадки, заплеванные подъезды, дембельские альбомы. Не удивительно, что ленинградский «Рокси», претерпевший тогда стремительную эволюцию от панка к мажорству, посвятил им статью «Фекальный рок», по злобности далеко превзошедшую свой официальный вариант в «Юности» — «Немузыкальную историю» В. Голованова (по мнению последнего, ДК — это «пьянь, рвань и грязь», как тут не вспомнить пушкинскую царицу, которая в недостатках своей внешности винила исключительно зеркало). А московский журналист А. Троицкий отозвался на их первые альбомы прочувственной тирадой, из которой запомнились такие слова, как урла и диссиденты. В ответ на что Морозов на третьем и последнем концерте с ДК посвятил «дорогому Теме» одну из самых ядовитых своих композиций:
Ты слышал песни, дали ясны,
Реши возникшие вопросы,
Строчи, строчи скорей доносы –
Ведь мы для общества опасны.
(«Мичела»)
Об этом сейшене в конце 83 года стоит сказать особо — а не грех было бы и песню сложить. После памятного налета ОБХСС, возглавляемого тремя полковниками, на концерт Аквариума — Градского в ДК Русакова столичное рок движение окончательно перешло к партизанским методам и устремилось в леса (впрочем, дековцы с самого начала понимали, что ничего другого им с их репертуаром не светит…).
Энтузиасты нашли под Крюковым большой сельский дом, значившийся уже снесенным, посреди какого-то жуткого ландшафта, похожего на зону из фильма Тарковского. А в доме том — естественно бабку-ежку, сдававшую под свадьбы и прочие досуги местной молодежи банкетный зал своей избушки с огромным столом человек на семьдесят. Из ближайшей дискотеки завезли что-то вроде аппаратуры. Потом инициатор затеи — наш неунывающий д’Артаньян, музыкальный администратор знаменитого студенческого клуба МИФИ «Рокуэлл Кент»* сумел убедить меня в том, что я родился вовсе не тогда, когда написано в паспорте, а натурально 10 декабря. И вот я стал именинником. А поздравить меня приехали знаменитый Андрей Панов с товарищами по партии «зверей» (ленинградских панков) — это и были знаменитые Автоматические Удовлетворители, — ДК и московские же Зебры, игравшие, согласно их собственному определению, в стиле «бунт-рок». Здесь же красовались и Мухоморы, которых уже знала «тетушка Европа», а всех остальных — еще нет. Вопреки тому, что писали тогда в газетах и просто доносах, «подпольная музыкальная мафия» (то есть, говоря по-русски, все не желавшие подчиняться приказу об «обязательных 80% песен членов Союза композиторов») отнюдь не гребла деньги лопатой, и наш длинный стол украшали скромные студенческие закуски: консервы из песни Галича и даже дешевле, хлеб, печеная картошка и огурцы, а также подозрительные «Шампанское» и «Херес» в трех и пяти литровых банках с надписями от руки.
Вот здесь то и прозвучал впервые «Закрытый гражданин», не потерявший актуальность и по сей день**, а московский, так сказать, панк рок явно превзошел ленинградский, ибо дековцы владели не только инструментами, но даже и местным аппаратом, а Удовлетворители, извините, нет. Сразу оговорю, что ДК имело очень маленькое отношение к школе Роттена, но в 83 году панками называли кого угодно вплоть до Гребенщикова, и это принималось скорее как комплимент чем как стилистическое определение.
Для чего нарисована эта картинка? Чтобы подрастающим фанам нашего рока было понятно, в каких условиях этот рок рождался: на конспиративных квартирах-студиях, в подвалах и подсобках. В другом, параллельном мире Намин нанимал коллективы для будущих поездок в Америку и желал счастья нам из телевизора, Опрятная штамповала списки «запрещенной музыки», а Филинов и Шавырин разоблачали очередную «барбароссу рок-н-ролла», закладывая идеологический фундамент под судилища над музыкантами, достойные 37 года. Все шло своим чередом в России, как полвека тому назад, когда убивали Мейерхольда, и как полтысячелетия назад — вспомним скомороха в «Андрее Рублеве».
Хоровод приказов, петли на осинах,
А поверх алмазов — зыбкая трясина…
Какая там к черту экзотика, какая «молодежная субкультура” — один бесконечный ностальгический вальс со времен Батыева нашествия.***
В конце концов ДК полностью переориентируется на звукозапись, поражая своей плодовитостью (в среднем по альбому в квартал) видавших виды писателей (независимых звукорежиссеров). Ведь не редкие концерты, а именно магнитофонные записи, оформленные прекрасными московскими художниками Юрием Непахаревым, Ниной Волковой и другими (см. оформления в журнале «Театр» 1988 №5), приносят группе всесоюзную известность. Ее социальная панорама охватывает, в сущности, все этажи советской социальной иерархии: от замордованного безысходностью жизни работяги алкаша до высокомерно циничного завсегдатая березок. Творческий метод ДК, на мой взгляд, так же далек от карикатуры, как и от панк рока: скорее, это разновидность «мифологического реализма». Персонаж предстает перед нами в окружении той культуры, с которой он сам себя отождествляет, и излагает нам свой миф, по канонам этой культуры составленный. Если он дембель — так уж непременно герой в роскошном парадке, перед которым «сынки» дрожат как инспектора гаи перед прущим на красный свет «закрытым гражданином». Если дипломат — то разочарованный Чайлд Гаролд на «Мерседесе». Но поскольку дековский персонаж находится не на трибуне, а как бы в своем дружеском кругу, он периодически «пробалтывается» и дает нам понять, кто он такой на самом деле. В результате получается совсем убийственная композиция: «диптих» из облагораживаемого мифа и удручающей реальности. И вовсе не случаен пристальный интерес ДК и нынешних Веселых Картинок к советской эстраде (приемами которой они виртуозно владеют). Это не шалость и даже не демонстрация протеста: «Вы требуете петь Туликова — нате вам Туликова!». Если докапываться до исторических корней феномена советской эстрады, то мы убедимся, что он обязан своим существованием не только материальным интересам клана так называемых «песенников», не только абсурду филармонической системы и не только абсурду целенаправленной политики минкульта по оболваниванию народа — он тоже опирается на свою (весьма примитивную) «низовую культуру» того достаточно многочисленного слоя советского населения, который от традиционной деревенской культуры уже оторвался, но ни к какой другой еще не приобщился. Нетрудно заметить, что невежественный и безнравственный «промежуточный» тип породил и «соцреализм» в разных жанрах, и лысенковщину в науке — более того, есть основания полагать, что именно он составлял основною массовую базу всей системы бюрократического тоталитаризма в нашей стране и до сих пор поставляет кадры черносотенным группировкам всех мастей от гопников до «Памяти”.
В студийный период ДК из рок группы в привычном понимании этого слова постепенно превращается в музыкальный клуб или, если хотите, творческую лабораторию, где реализуются всевозможные авангардные идеи, а составы музыкантов меняются от записи к записи. У этой гибкой структуры были свой плюсы и минусы: она оказалась народность непотопляема, пережила даже драматические обстоятельства расставания с Морозовым****, она позволила привлечь к работе ряд превосходных музыкантов — саксофониста Летова, клавишника Белоносова, ленинградскую певицу Терри — но с другой стороны, после ухода Морозова и Полянского зарождается и нарастает всяческая халява — небрежность и непрофессионализм, как творческий, так и технический. Из дюжины записанных тогда (между Морозовым и Беловым) альбомов полноценными можно назвать, только два: джаз роковый «Прекрасный новый мир» и фольклорный «ДМБ-86» — в последнем выдающуюся роль сыграл Клемешов, уже как вокалист, удивительно точно передающий интонации современной народной (блатной, солдатской, деревенской) песни. Журнал «Урлайт» даже назвал его самым фольклорным рокером России. Что же до прочих альбомов, то они остались «снами о чем-то большем”, и многие потенциальные хиты так и не дошли до слушателей, из-за ужасающего качества записи (на уровне плохой концертной фонограммы) их тиражирование потеряло всякий смысл.
И вот с первым едва уловимым намеком на оттепель в стране Яншин решает создать под эгидой ДК концертное подразделение Веселые Картинки — рассчитанный на нормальную профессиональную работу постоянный состав музыкантов. Поначалу Картинки и воспринимались именно как сценический вариант ДК. Например, на рок-фольклорном фестивале в Измайловском парке в мае 86 было объявлено, что выступают Веселые Картинки, за барабанами мы видели Жарикова (главного противника яншинской перестройки), а на обложке записанного во время фестиваля альбома значилось ДК. Но замыслы лидер гитариста шли гораздо дальше «легальной» вывески для гастролей «нелегальной» группы. Идея Картинок — это традиционный для ДК фолклорный рок на новом уровне. Музыка, но мнению Яншина, должна быть не ритмическим фоном для литературного материала, а самостоятельным выразительным средством. И надо сказать, что практически все более менее постоянные участники ДК‘86 поддержали своего гитариста: и Клемешов, и сменивший его у микрофона 23летний Игорь Белов (Клемешову врачи временно запретили петь из-за обострения астмы), и совсем молодой, 18летний бассист Олег Андреев. Всех их тогда приютил самоотверженный директор клуба подмосковного совхоза Моссовета, но упорные, как тренировки йогов, репетиции не сразу принесли плоды. Сначала спутала карты болезнь Клемешова, на котором держалась вся программа — пришлось срочно готовить новую в расчете на Белова, и вот из старых добрых дековских хитов вырос сказочный сад гибридов классики, металла, рок-н-ролла и все той же советской песни — с обилием инструментальных импровизаций и виртуозных соло лидера группы, с партией кремлевских курантов в прологе (тот же Яншин на своей самодельной гитаре*****) и финалом из популярной песни «Солнечный круг», обрывающейся диким воплем Белова «Пусть всегда буду я!». Не удивительно, что Картинки на ура принимали и подмосковные металлисты, и солидная аудитория фолклорных праздников, хотя им и не часто представлялась такая возможность. Перестройка в области рок музыки в Москве началась, как известно, по крайней мере на год позже, чем в Ленинграде и Свердловске, не говоря уж о Прибалтике, и до сих пор встречает яростное сопротивление бюрократических и эстрадно-филармонических кланов, для которых Яншин и его друзья по-прежнему возглавляют список «нежелательных групп». И дело не только в откровенности репертуара — изначально далекие от «центровой» мажорной среды (а она есть ничто иное как могила для творчества), герои нашего очерка всегда занимались своим делом, то есть сочинением и исполнением песен, а не тусовкой, соответственно, идея бюрократической резервации для музыкантов и тусовщиков — рок лаборатории при ЕНМЦ Главного управления культуры не вызывала у них ничего, кроме раздражения: ведь если рок — это современное народное искусство, то почему им должны управлять чиновники? Разве наши предки, собираясь спеть «Ой, не шуми мати зеленая дубравушка», бегали за литовками к дьячку в соседнее село?
Дальнейшее нетрудно представить: звонки в районные инстанции: «К вам едет антисоветская группа с поддельными бумагами,» — сорванные концерты, бесконечные поиски новой базы взамен совхозного клуба, откуда их все-таки выжили. И кое что посерьезней. В марте 87 года комсомольские работники из подмосковного Жуковского (рядом с Люберцами) вдруг воспылали к Веселым Картинкам непонятной любовью и упорно дозваниваясь Яншину предлагали самые льготные условия выступления. За 5 минут до окончания этого концерта в маленький клуб ворвались человек пятьдесят погромщиков, очень похожих на персонажей из знаменитой статьи В. Яковлева в «Огоньке». Интересно, что организаторы концерта тут же «разлюбили» своих дорогих гостей и выражали полную солидарность с теми кто приехал их «гасить» — «Ах, как правильно молодежь реагирует на вредную западную музыку!». Омерзительный сценарий начал давать сбои только тогда, когда выяснилось, что в зале присутствует союзная пресса. Впрочем, и сами музыканты, обитавшие вдоль той же Казанской дороги (а Игорь Белов вообще в Люберцах) вступили с толпой противников «западной музыки» в непринужденную миролюбивую беседу: «А что тебе самому нравится? А почему ты металл не любишь?» — отчего те, еще очень молодые, за исключением главарей, и невероятно темные (вообще без исключения) парни сами несколько растерялись, и драка в ДК так и не началась. А до станции музыкантов, нескольких журналистов и друзей бережно сопровождал уже целый отряд милиции.
То что Яншин и его друзья все это выдержали, заставляет относиться к ним с уважением. Впрочем, как еще может себя вести настоящий рокер? Ведь рок — искусство прямого личного самовыражения, и мне, например, очень трудно воспринимать всерьез музыканта, который — на сцене круче Осборна, а за кулисами заискивает перед методистом НМЦ, чтобы пробиться на «Рок панораму» или съездить на неделю в Финляндию.
Но здесь необходима одна оговорка. Судьба барабанщика Жарикова — пожалуй, самая невеселая из наших картинок. В яншинской программе его многое не устраивало — постоянные репетиции, кропотливый труд по доведению номеров до товарного вида — записывать на раз кое как слепленные альбомы было куда приятнее. И в конце концов он вовсе перестает появляться на базе, объявив, что создает новую группу под старой вывеской ДК — против чего коллеги не возражали, а на его место тут же взяли более техничного Виктора Кузнецова. Однако к концу 86 года стало очевидно, что никакого другого ДК, кроме Картинок, нет и не предвидится. И тогда Жариков из всех вариантов разрешения тривиального конфликта избрал наихудший — смертельно обиделся на весь советский рок, не оценивший его талантов по достоинству, и обратился за сочувствием в общество «Память» и рок лабораторию ЕНМЦ. Там ему пришлось заниматься уже не музыкой. И испытываешь гнетущую тоску, когда знакомишься с текстами, вышедшими в 1987 из-под пера… нет, не Куняева и не Иванова, а одного из ветеранов группы, которая еще пять лет назад рисовала убийственно точный портрет нынешних заединщиков Жарикова.
Красивый прохожий мне в урну плюет.
Бросает окурки и спать не дает.
Его не люблю я, не в урне он рос,
Ему задаю я коварный вопрос:
Что ж ты в урну, гад, плюешь,,
Васе спать ты не даешь!
Вася спит, ядрена вошь,
А ты в урну, гад, плюешь!
(«Концерт для Васи с оркестром»)
Если у общества «Память» еще нет официального гимна, самое время вспомнить героического «Васю Федотова» — ей Богу, он ничем не хуже Хорста Весселя!
Один из доносов Жарикова послужил основой для публикаций небезызвестного Б. Земцова против независимой рок-прессы, в другом, опубликованном в виде письма в «Политическом образовании» № 4, 1988, Жариков утверждает, что рок движение в СССР суть сборище алкоголиков и наркоманов. А кто не верит — «пусть пойдет в Ленинградский рок-клуб и принюхается, чем там пахнет». Параллельно бывший барабанщик ДК дает иностранным корреспондентам интервью в качестве лидера несуществующей группы, где уже от имени рок музыкантов (алкоголиков и наркоманов) восхваляет общество «Память». Впрочем, «внешнеполитическая» деятельность Жарикова уже достаточно освещена «Московскими новостями” — можно надеяться, что теперь уважаемые международные издания будут внимательнее проверять материалы, поступающие из Москвы.
Хотя что мы все о Жарикове — если уж среди учеников Христа нашелся один Иуда Искариот, то почему бы среди советских рокеров не появиться двум-трем таким персонажам? Вернемся лучше к искусству. Веселые Картинки и сегодня одна из немногочисленных групп, которую не стыдно посылать на фестивали. Она уже неуязвима для бюрократических интриг, так как пользуется поддержкой мощных хозрасчетных объединений — например, подмосковного «Импульса» — и таких солидных центральных изданий, как «Юность», «Знание — сила» и даже «Советская культура”, высоко оценившая их совместное выступление с казачьим ансамблем «Край» на фестивале «Фолклор 87». Они представляли Москву на крупных рок форумах в Черноголовке (где Яншин был признан гитаристом №1), в Риге, Горьком, Киеве, Вильнюсе, наконец, в Подольске.
Но надо признать и то, что лидеры московского рока не избежали тех недугов, которые привели эту старейшую школу советской рок музыки в нынешнее печальное состояние. Ведь было бы наивно сводить причины кризиса исключительно к проискам бюрократии. Возьмем программу Картинок 87/88. Высокий технический уровень — и, с другой стороны, выраженный консерватизм основной концепции, которая не вносит никакого качественно нового содержания в старые идеи ДК. Надо ли удивляться тому, что свердловчане и ленинградцы, даже уступая Картинкам в технике, занимают ка фестивалях первые места? Наконец, где сценическое шоу, достойное ярких музыкальных образов, где те самые картинки, которые обещает афиша?
В отличие от многих других столичных групп, которые находятся в значительно худшем положении, но тем не менее жизнерадостно плещутся в лягушатнике рок лаборатории, Яншин и Со понимают, что соревноваться им не с Ва-банком и Центром, а с Чайфом и ДДТ. Отсюда и недовольство собой (состояние, естественное для художника), и постоянные споры, и в итоге перестановки в составе группы. В июне 88 уходит Белов. Приходит Зябин (вокал), а звукорежиссер группы Валерий Свистунов получает в руки ритм гитару. И вот к 12 июля, к обещанному выступлению для гостей Международного дискуссионного клуба молодежи в стахановском темпе готовится новая программа. Она построена на диалоге двух вокалистов — Зябина, мрачного фантомаса, вещующего с трибуны голосом Юрия Бондарева, и простого наивного мужичка Клемешова, дековского ветерана, который, к нашей общей радости, вернулся в строй и лихо отплясывает на сцене русского.
Может, это и есть долгожданное сценическое решение?
Кстати, на том же «международном” концерте выступала и Среднерусская Возвышенность — очень интересная новая группа бывшего Мухомора Свена Гундлаха. А председателю Международного клуба прямо на сцене был вручен роскошный последний номер журнала «Урлайт».
Не прошло и пяти лет с того памятного вечера 10 декабря, когда мы, озираясь, как воры, пробирались в темноте сквозь заросли, сугробы и свалки к своей затерянной избушке.
Примечания:
* Вскоре он тяжело заболел, а сразу по выходе из больницы был арестован по «делу» группы Воскресенье. Из тюрьмы вышел инвалидом.
** Вспомним как на 19 партконференции некоторые ораторы очень авторитетно заверяли нас в том, что спецраспределители выдуманы «Московскими новостями» и вообще единственная привелегия нашего начальства – это «право идти впереди».
*** Остается добавить, что уже 12 декабря 1983 за нашей бабкой приехали на черных «волгах» — то ли какой-то дурак похвастался («А знаете, где я был в субботу!»), то ли подлец настучал… Подозреваю, что следствие по этому «делу» обошлось нашим налогоплательщикам раз в сто дороже, чем сам сейшен обошелся организаторам — но так или иначе, подмосковное Лукоморье приказало долго жить.
**** В середине 84 года после ряда конфликтов Морозов окончательно покидает группу и уезжает из Москвы на Украину. Позже он был арестован и осужден. Неясно, в какой мере участие в ДК повлияло на его судьбу — достоверной информации мы к сожалению не имеем.
****** Фотография этого уникального агрегата в «Знание — сила» № 3, 1987 снабжена подписью: «Электрогитара — русский народный инструмент второй половины XX века».
