1) индепендент (англ.) — independent
2) independent (русс.) — независимый
3) индюк (новояз) — носитель индепендента
Всякую сволочь видало вдохновенное творение архитектора Мельникова. Конструктивистские стены нынешнего ДК им. Русакова фанфарно славили коллективизацию и индустриализацию, за- гинались от холода и голода, периодически расцветали усами, лысинами и бровями, обещали догнать и перегнать, старательно выковыривали из памяти имя своего создателя, тихо попердызали партхозактивами, гибло кисли на комсомольских собраниях, шуршали и булькали на вялотекущих спектаклях заштатных театров, лазили по штанам и лифчикам на индийских фильмах, и лекциях о семье и браке, и сами собой разрушались от времени, забытые Богом и обойденные людской заботой.
Шедевр мировой архитектуры никогда не значился на стратегических картах андеграундного командования города Москвы, и появление в дирекциии двух молодых людей, представившихся оргкомитетом фестиваля «Индюки», не вызвало никаких особых подозрений. Первый из них, одетый в клетчатый кургузый пиджачок и жокейский картузик, был сравнительно росл, но в плечах узок, худ, и физиономия, прошу заметить, глумливая, а из-за плеча его высовывался невысокий лысоватый юноша, смахивающий рожей на кота. Махая в воздухе и стуча по столу бумагами с непонятной, но внушительной надписью «Агасфер» и звеня мошной ТПО «Россия», парочка убедила администрацию сдать ДК на весьма льготных условиях. Договор был скреплен подписями и печатями, Гурьев с Владимирским, а это были именно они, сели на мотоциклет, урезали марш своим прогоревшим глушителем и немедленно понеслись обрывать телефонные трубки в разных концах Союза, созывая народ на бесмыссленный сход очередного фестиваля.
Регулярность подобных мероприятий напоминает мне половую жизнь холостяка с вытекающими последствиями: от легкой импотенции до звездной болезни, поэтому хотелось бы найти ему место в ряду подобных. Первое, что приходит на ум — это «Сырок». Однако по определению самого непрерывно-подпольного организатора рок-концертов, т. е. перманентно андеграундного менеджера сейшенов, неугомонной Кометы, «Сырок» служит открытию новых групп, которые станут звездами в следующем сезоне. Может оно и так, но от первого «Сырка» «Рекорд» остался без шиша, от второго «Сырка» Комета подпрыгнула до потолка (т. е. слетала на шару аж в Штаты), третий «Сырок», по Пушкину, должен поиметь самые катастрофические последствия. Гурьев же сформулировал идею «Индюков» примерно так: «фиксация одухотворенности текущего этапа развития индепендента элитарной рок-тусовкой». Ну что ж, фиксация, так фиксация, иными словами — смотр-конкурс «Куре» знаменных ансамблей песни и пляски им. Дж. Роттена на приз памяти Сида Вишиоса и журнала «Контркультура», а тусовочная элита — это слетевшиеся на халяву оттяжники от самиздата и примкнувший к ним Медведев.
Район Сокольников. Под сенью взметнувшихся бетонно-стеклянных крыльев волнит и бурлюется матерящаяся тусовка. Весь цвет (может уместнее вся грязь?) московского панка тонкой клистирной струей вливается в единственную открытую створку. «Летова не будет» — пугающим стоп-сигналом вопит припленный на стекло плакат, но давление растет, и дверь вдруг брызнула множеством осколков драгоценного звона на заплеванную окурками площадь. Хватаясь за голову и приседая, с криком «Партизаны! Партизаны!» кругами носился Волков. Было 19 часов вечера 26 числа четвертого месяца апреля.
Концерт задержался на полчаса. Те, кто знает Гурьева, удивленно хмыкнут: по жизни порядок его опозданий не меньше часа. Спокуха и ша! На следующий день «усе убыло у полном упорядке»: терялись по дороге автобусы и группы, музыканты просыпали начисто начало собственных концертов, оргкомитет показывал чудеса ч/б магии, включая полную свою дематериализацию, а «пьяный басист играет немного не в такт» — это как «трезвость — норма жизни». Перед каждой
группой был перерыв на настройку не менее получаса, бедные панки от безделья начинали бодаться своими ирокезами, кооперативный буфет выполнил план на много лет назад. Чем занимались звукооператоры в это время, неизвестно, т. к. на доброй половине групп у меня стоит пометка — нестрояк (как выяснилось, в первый день аппарат вообще подключили в противофазе). Выстроив несложный панковский силлогизм: раз Летова не будет, то фестиваль — дрянь, звук — лажа, а аппарат — говно, я попал в ситуацию мемориала батьки Махно. Обосравшаяся там группа пыталась устроить на прощание хеппенинг, побив чужие комбики и порталы. Им этого не позволили, тогда было заявлено, что все — мудаки, а аппарат — говно. Народ просвистелся и пережил, как вдруг раздался многократно усиленный спокойный голос обиженного оператора: «Кто — говно, мы сейчас выясним», — и выключил звук. И пришлось ведь извиняться… Так вот, слетевшая с дневного концерна «Миссия: антициклон» врубилась ночью без настройки и звучал на подсаженном за день аппарате — я т-те дам! Громко, свежо и энергично, как первомайский утренник, магаданцы окрасили нежным светом стены древнего, и аппарат заливался соловьем, благодатно впитывая в свое лоно нововолновые звуки сумасшедшефирменных инструментов, и впадал в экстаз от ласковых прикосновений тонких томных пальцев. Оргазм был, еще бы и музыка ему под стать… Хотя по звучанию и впечатлению МИССИЯ — светлое пятно фестиваля.
А началось все с того, что после вступительного слова Гурьева два с половиной панка взнуздали железного коня и стали кататься на нем по сцене. Сопровождавшие это действо НТО «Рецепт» в стиле гаражного Джорджа Майкла сильно шуганулись и вскоре сменили вокалиста. Надо сказать, что этот прием пришелся по вкусу, на следующий день ЛОЛИТА успешно махнула Плюху на Черепа, и много хуже не стало. Плюха потом вернулся и, тряся растафар- скими косицами, залудил жужжащим инди «16 тонн» с архаичным припевом «Ленин — партия — комсомол — рок-н-ролл».
В проходе маячил нечто Немиров, и проходящие мимо почему- целовали его в находящееся понеже очков пространство.
Представляя нижегородский ХРОНОП помянули Кортасара, а хмурый великовозрастный полу-акустический звук «Пока мы любим друг друга» вобрал в себя одновременно «Я не люблю тебя» Питера и «Я хочу быть с тобой» ЕкатеринБоринбурга.
Город Комсомольск из Приморского края засветился высокоморальной наркотической песней «Передозировка» с замечательной строчкой «промедол или гашиш — диспетчер», но когда всплыли «ее вечерние дела», явно высунулось припанкованное личико газмановской «Путаны». Представленный барабанщиком «Кобы» человек на ударных (хотя он аналогично мог быть и пианистом оттуда же) своими прогулками в ритме степа стремал басиста, и тот что-то пердел вхолостую на струнах, ожидая нужной доли такта. Да, кстати, группа называлась НЕ ВАШЕ ДЕЛО.
НЕ—эстафету поддержали НЕКИЕ СТЕКЛЯННЫЕ ПУГОВИЦЫ. Это Томск, тоже Сибирь, тоже панк, правда с неожиданно женским юлькиным вокалом.
ПРИНЦИП НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ вытащил из повсеместного сибирского дубового панка слегка запыленный классический ритм блюз, трубой уползающий в дебри «Chicago». Панки так возрадовались, что ни скованный вокалист, косо прилипший к микрофону, ни совковые приплясы и прихлопы клавишника не затмили великих реминисценций из «Suzi Q» и «Come together». Во время исполнения «Увези меня отсюда, жандармерия» в зале объявился встревоженный Павлик и сообщил, что пионеры наших бьют. «Эльдорадо» шло с красивым вокализом, но Павлик опять где-то нашел гопников и трандюлей. Все остальные в этот день оной достопримечательности не обнаружили.
«Гопники — извечная проблема СССР. Пока существует страна, будут существовать и гопники. Я вот как-то в газете прочитал, что в Канаде тоже гопники есть. Только они как-то иначе называются. Самое прикольное, что у нас гопники, это те, кто рокеров, пунке- ров бьют, хулиганят. А за бугром гопниками являются как раз все рокеры, пункера. По сути своей они гопники, потому что они всех там мочут, и их боятся». (Из интервью тусовщика Андрона журналу ПНС № 2). У нас как всегда все наоборот, и субботним вечером на перегоне ДК — метро «Сокольники», треща дубьем и лязгая нунчаками, стояла типично урловая трусливая стая человек из 15—20. Напугав первых одиночек, они, вяло гавкая, пропустили основной пункерский контингент, и опять стали шустрить по отставшим. Но Стромынка в том месте широкая, да и панк ныне быстроногий; гопота как-то резко устала, погрузилась в специально подъехавший автобус, и затянув то ли «Хорста Весселя», то ли «Дойч- ланд, Дойчланд Любер аллее», скрылась в Преображенском направлении. Такой вот гопник пошел, и я не удивлюсь, если все они получили наутро по отгулу.
«Калинов мост», на сцене — хань, альбом — «Выборотень», песня—«Венч», в сортире — панк, он мечет харч и входит в клинч… Все свое, родное, но уж больно вяло и замороченно. В зале пьяные ижевские журналисты изображают массовый энтузиазм, но и у них кончается пиво. Венч вползает под потолок и в немысленном выворотне с криком похмеляющегося квача исчезает в словесно-мелодическом тумане.
Туманом воспользовался ДЯДЯ ГО, напустив в тибетском танго каких-то «тварей лесных — голубых». Но «мухи начали дохнуть», и барнаульцы включили вентиляторы в терцию, затянув под них a capella частушечные страдания.
Туман рассеялся на ДО МАЖОРЕ, врубившем фонограмму Левитана о полете Гагарина и дуэт африканских тамтамов. Панки завороженно молчали, глядя большими бандерложьими глазами на непонятное шаманство, а Сучилин потихоньку втягивал их в обволакивающую паутину знакомых музыкальных тем, чтобы жестко хряснуть по голове чем-то жестким, очень напомнившем мне боевик «Моя подружка девочка Аглая».
ЧИСТАЯ ЛЮБОВЬ трясла старыми (новых все равно нет) хитами, драной рыжей бородой и намечающимися грудями кушнировских воспитанниц на подпевках. Поддатый зал, щелкнув пальцами: «Федя! Дичь!», голосом Берта сразу потребовал «Мы — зайцы», но Гурьев жестами профессионального ресторатора, объясняющего значимость ритуального «после», попробовал увести разговор в сторону. Ан — нет, вскоре почти весь зал скандировал «Зайцев давай!». Гурьев дал и как всегда мимо кассы, что, впрочем, волнует одного Макса с его консервными задвигами. Девочки стыдливо жались к микрофонам, напоминая очередь в туалет на Курском вокзале, и не могли понять причины смеховой истерии, бушующей в зале. Ничего, милые, наивность, к сожалению, необратимо проходит.
Чем-то чистым и ненавязчивым повеяло от СЕЗОНА ДОЖДЕЙ. «К чистой воде» с «Запахом леса» вполне достойны сравнения с неавангардными «Джунглями». Это был дебют СЕЗОНА в Москве, и их звенящий электронный инструментал с вокализом и тотально-неявным цитированием джаз — и рок-классики звучал откровением на фоне прочей сценической лажи.
РАББОТА ХО вызывает восторг не столько музоном или текстами, сколько вибрированием и интервью Поповича. Панки от улетающей пластики и «высокогорных» текстов заерзали на жестких креслах, переглядываясь и шурша: «космонавты какие-то…». М-Х из «ДВР» отметил еще: «Облом» — это просто «Ламбада» задвинутая». Меня же просто уболтал ритм-бокс.
Белые подштанники-бермуды басиста навевали светлые воспоминания об «Аукционе», но мощная духовая саксофонная секция, достойная Черноморского морского пароходства, chello Саши: «Панамы» и подчеркнутая мрачность вокала Кости Битюкова несколько сбивали с панталыку, что же все-таки перед нами. А это был ВОСТОЧНЫЙ СИНДРОМ. И все вроде хорошо, особенно кря-ля-ля на коду, но зачем Питеру две похожих группы разного веса?
Силя приволок акустическую программу ВЫХОДА с Сакмаров-шоу и был подозрительно серьезен. Из традиционного топа были половые страдания. «Не могу кончить» и русская наркотная песня «Ой, пойду я на бугор», повозившие панков на доступном их пониманию уровне, но романс «Ты пригласи меня на анашу» уже слегка озадачил, а звуковая фантасмагория рояль—гитара— бонги—челло—аккордеон с темой ‘ «Каравана» на флейте и запредельной фразой «Мертвый или живой, брат Исайя, открой1» привела зал в состояние постшоковой терапии. В russian блюзе «Машка» Сакмаров выл в микрофон высочайшим mecco soprano как крутой электроорган «Ионика» и отчаянно бил в бубен, напоминая в совокупности движений икающую глисту. Реакция панков и старпер-мажоров была похожей — не въехали. Ну что ж, бывает, но и я такого серьеза от Сили не ожидал.
Кушнир прожужжал мне все бутерброды по поводу ИВАНОВА ДАУНА, и точно: укропанк все свирепеет, как горилка на морозе.
Это уже не завернутая, а скорее загнутая наглухо музыка с терзанием гитары инквизиторскими спицами и леденящими воплями: j «Никогда не смотри мне в глаза, никогда не сверли меня взглядом!». Очень хардово, этакий замордованный Игги Поп, смесь Грига и Exploited.
На ИНСТРУКЦИИ мне захотелось вымыть руки, что я пошел и сделал, хотя в умывальнике было не менее мерзко.
Закрывал фестиваль КОМИТЕТ ОХРАНЫ ТЕПЛА. Вегетарианец Олди, скинувший все кожаные фенечки, потрясал разноцветьем косичек и сутуло скоблил медиатором гриф гитары. Чудные звуки чужой заморской музыки, приправленные почему-то русскими татарскими словами, создавали атмосферу караибской расслабленности в ирокезношипованном зале, мужские панки рвались в заветную родную «Герландию» и рыдали от несбыточности своей мечты.
Воистину «я сегодня не про снулся, и внезапно о..уел». Фиксация закончена, ошалевшие от всеобщего безразличия панки курят, сидя прямо в какой-то подозрительной луже. На улице опять гопники, автобус забит тусовкой, и ночь забирает себе наши тени, растворяя в ненужных заморочках великий архитектурный шедевр, с которым, наверное, никогда не смогут сравниться самые крутые и надутые «Индюки».
Индепендент. Полный и окончательный. IndepENDent.
К. В. ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ.