Неоромантизм ворвался ветром стиля и тихим дождем слез в элитарные дебри туманного Лондона, пригнав погоду осени и несчастной любви. Затем циклон двинулся в сторону вялой Европы, гоня перед собой осадки умирания, нарциссизма и бесполой чувственности.
Вечная осень воцарилась в полумраке клубов богемы, меняя алкоголь на кокаин, тертые джинсы на немыслимые целлофановые и шелковые покровы, гитарные аккорды на мертвые голоса синтезаторов. Грим, серьги, бриллиантовые колье заняли место в туалетах мужчин так же, как и короткие стрижки, пиджачные пары и скрипучие штиблеты — на телах и ногах женщин.
Изнуренный бисексуализм, мистика и созерцание пустоты вошли в моду. Герой дня трансформировался из оамца-рубахи- парня в нервного пьероподобного оскара-уйальда, обитающего в эфире любви на кокаиновых волнах.
Дольше всех держалась Америка за счет мускулов Брюса Спрингстина, дискомании и национального танц-разбиздяйства. Однако, скоро в пентхаузах Нью- Йорка произошла скоропостижная смена воздуха. Заокеанский «Секс пистоле» и негритянские танцульки, голливудские кабаки с Траволтами, Би Джизами и Электрик-лайт-оркестрами, — все это уступило место новому ветру стиля.
А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ В ЛОНДОНЕ
В альма-матер неоромантизма стиль прочно оформился, обрел каноны, кумиров и все, что положено. На сцену прибыл пират-индеец Стюард Годдард (ADAM AND THE ANTS) в серебряном кителе, красных кожаных штанах и ирокезских мокасинах с орлиными перьями, при эполетах, но с боевой индейской раскраской на лице.
Явился Джимми Саммервиль (BRONSKI BEAT; COMMUNARDS) — в стрижке «боксом» со следами вырождения на лице, — тоскующий нежный педераст, призывающий к битве за всю любовь (FIGHTING FOR ALL LOVE) мальчиков из маленьких городков (SMALL TOWN ВОУ).
Женственные красавчики Дюран—Дюраны были там во главе с луноликим Саймоном Ле Боном и братовьями — Тэйлорами (наполеоновские камзолы, кружевные манжеты, броши, жабо, и т. п.). Были и ШПАНДАУ БАЛЛЕТ, — пробились таки через баррикады (THROO THE BARRICADES) при крашенных челках и черных прикидах с серьгами в обоих ушах. Жеманный Пьерро—Стиви Стрейндж в сюрреалистическом гриме в компани с ряженным Бетховеном-Висажем.
АМЕРИКА ОТКЛИКНУЛАСЬ
Нью-Йоргкским дуэтом СОФТ ЦЕЛЛ и мефистофелеподобным Минком Дэ Вилле в итальянских шузах («ITALIAN SHOES»). Европа отдуплилась своими AL- FAWILLE и CLASSIC NOVEAX (бритая голова, черный целофановый комбинезон и гитара под никель).
Заправляли делами ранние ДЕПЕШ МОД при содействии ORCHESTRAL MANOVREUS IN THE DARK. Ассистировали им ХЬЮМАН ЛИГ, а на стреме стоял Принс, подливая масло в огонь параллельно с MEN АТ WORK.
Вообще взрыв 78-го наделал кругов на воде: новых таблиц популярности, магазинов мод. В воздухе осталась бриллиантовая пыль и запах изысканного парфюма. По кино и видео прошла волна, уравнявшая гомосексуалистов в культурных правах с прочими обитателями галерей и сценических просторов. Когда вода успокоилась, на поверхность всплыли КОКТО ТВИНС, КЬЮЭ, романтизированные: Боуи, Бой Джордж, СИМПЛ МАЙНДЗ и прочие глубоководные братья.
ПРИМЕТЫ ВЕТРА
Прочно, как опознавательные знаки, закрепились атрибуты, без которых музыкант— не музыкант, чувак — фиговый чувак, стиль — безвкусица, а тусовка — детский утренник. Что же это были за знаки? Записывайте: — серьги в ушах, — преобладание черного в одежде и душе, — холодный эгоизм, — кокаин вместо бухла, — плач вместо крика, — несчастная любовь вместо удачного секса
И еще: — синтезаторы и ритм- боксы, — отсутствие живого звука, ежевоскресные утренние прогулки по Кингс Роуд в новом прикиде и еженощное истерико-скучное прозябание в элитарных клубах, — гомо-чувственность (Уайльд-) и шизо/ мистифицированность восприятия реальности (Эдгар По, Ам- вроз Бирс) — скандальная неповторимость и блаженный изыск, коего не перечесть. Стопорнемся.
ТЕПЕРЬ — ДАЛЬШЕ:
Ник Кейв снялся в фильме НЕБО НАД БЕРЛИНОМ (WINGS OF DESIRE) под свою музыку. Энцо Розетти развернул на подиумах Домов моделей мира свои шелковые завороты. Черно-белые ролики и киноленты конца сороковых сфромировали и канонизировали хрупкую несокрушимость видеорядов и изобразительность новых лидеров домашних видеотек и телеканалов.
А ИНТЕРЕСНЕЕ ВСЕХ ПРОРЕАГИРОВАЛИ РУССКИЕ
Наша продутая и серая мо- нопенисуальная страна года, этак до 82-го кроме «панка» ничего нового воспринимать не хотела. Пока по центральным улицам Москвы не прошелся Гор Оганисян в старинном плаще и сапогах. А в то же время в Питере на Фонтанке рассекал фарватер крашенный Африка, по слухам аж в древне-шведском двубортном пальто (а под ним — тонкое французское неглиже в рюшечках с запахом вызова и прогресса).
Дались нам эти рюшечки, если мы рюхи мечем с городошной удалью. Вопрос безответный. Тем не менее:
Тогда же моду в тихом омуте делали зубастые щуки нового мира. — В Москве: Гаррик «АССА»-Коломейчук, стриженный пеньком. (Боевой клич Гаррика «Асса Е-е!») Африка позже, сократив, продал в кино Соловьеву). С оранжевым галстуком, на котором, как на кукане болтались рубли, гандо- ны и ароматические салфеткг — Гаррик терроризировал столицу империи своим шальным выводком, стриженным и приодетым его жестокими руками. Помните их? Алан, Рин, Грюн, Парашка, Авария, Наташа, Джо- ник, Иренчик, Катя, Леша. Точку, кажется, ставить рано.
В РАЙСКИХ КОММУНАЛКАХ ЦЕНТРА
Москвы, оккупированных авангардистами маячили контуры художника Сергея Шутова, замотанного в вуали с мишурой и вдетого в пластиковую каску, обклеенную разноцветными фломастерами. Ситечко для чая — в ухе, черные щелевидные очки на лице: «Шутов — ну — ты дал!».
Гоша Острецов и Литичев- ский. Резиновые браслеты и разрисованные простыни. Гия Абрамишвилли, Боря Матросов, Костя Звездочетов и Гарик «ГЛЮК» Вешняков украшали собой и нарядами мосты и городские набережные Москвы. Френчи, фуражки, тертые табунами ладоней кожаные портфели, тяжелые безразмерные пиджаки и белоснежные сорочки. — Вся роскошь гнезда, распадающегося на ветру. Оба — на!
БИП-БИП, Е-е!
НЕОРОМАНТИКА В ПИТЕРЕ
проживала сначала в клубе НЧ/ВЧ. Затем на Пушкинской, 10/10, в рок-клубе, а теперь на Фонтанке — это Тимур Новиков, набравший из девушек и юношей отряд разодетых ле гионеров неоромантизма. Боевые доспехи — уже традиционные для российских запредельщиков — сверхмодное старье дешевых рыночных комиссионок, одежда из дорогих тканей с убитых разведчиков и дипломатов-шпионов, попавшая в скупку из застенков ГБ, плюс собственное перемонтированное верхнее и нижнее белье.
Сам Тимур, хоть и татарин, с римским видом Понтия Пилата, поднимает шелковый красный шарф на флагшток своего романтического прикида. Ну а пресловутый Африка в футболке с известными трафаретами на стихи Вовы Маяковского и Густав Гурьянов, барабанщик «КИНО», в черных невероятных хламидах (Роберт Смит — отдыхает) — добивают первую неоромантическую обойму из невского арсенала.
ПИТЕРСКИЕ АКЛЯ И ЛЕНИН
со товарищи за отсутствием шелков с Кингс Роуд облачились в уцененные ископаемые макинтоши и тоже объявили себя нео-романтиками. Забавно, но в их нео-романтической команде было даже, несколько питерских металлургов, закоре- шенных с детства и потому взятых в романтики несмотря на бряцание железом.
Тусовка разгуливала ночами по центру, создавая арт-объек- ты и инсталляции на помойках под кошачьи концерты и собачий вой. Потом они сдуру как- то залезли на кладбище и в разгар веселья одного из героев случайно прибило гранитным крестом. Кампания распалась, оставшись при своих макинтошах, беретах и серьгах.
Акля продолжал испражняться зелеными кучками плавленной пластмассы. которые (как параллельное говно) сыграли как-то главную роль в фильме братьев А(0)лейниковых «MONSTRUM EXZOSSE».
ЦОЙ
И над всем этим копошением царил Цой, единственный из русских (корейцев), просочившийся соком слез сквозь пальцы атрибутики; романтик милостью божьей, заполнивший пустоты в умах и сердцах ветром и луной. Великим изваянием самого себя он высился над ревущими концертными залами, выдыхая тонны своих песен, искренних, как мечта, ритмичных как соитие, простых, как камни и таких же прочных.
Шагами командора, в монументальном черном пальто до пят и коротких боевых сапогах, он мерил Петербург, в молчании накапливая впечатления
«…НО ЭТО НЕ СТАНЕТ ПОМЕХОЙ ПРОГУЛКЕ РОМАНТИКА… РОМАНТИКА… НЕОРОМАНТИКА… Виктор Цой.
о запахе папиросного дыма в весеннем ветре, влюбленных кошках, ночных тайнах света из окон, шепота в темноте и звука шин одиноких такси на освещенных проспектах.
Господи, как это не похоже на архиутонченную педерастическую эстетику британских романтиков. Цой своей жизнью и песнями утвердил, что мускулы тоже умеют плакать, а рьщарь-кунфуист, как дикая когтистая хризантема, может источать печаль с красотой и способен на серенады.
ЗАСТРЕМАВ ПОМИДОРНЫХ СОБАК
Тем временем в умодненной Москве появляется союз Сашии Барабашева с составом «Ночного Проспекта» под бесхитростным названием «новый романтик», «ЦЕНТР», одевшись под MADNESS (никакого к романтикам отношения не имеющим), поют интересные по сочетанию дворовой лирики и неоромантизма тексты, восхищая просветителя и героя Тему Троицкого.
А на Тишинском рынке стали появляться непонятные, одетые во все радикально-черное, молодые люди, лишенные атрибутов пола. Эти романтики стремали помидорных собак (торгующих щедрыми плодами якобы своей аж-зербайчунской земли) и скупали у ошарашенных старушек старинное барахло по смехотворным даже по тем временам ценам.
«…ТАМ, ГДЕ НИКОГДА НЕ ОТЦВЕТАЕТ ЖАСМИН…»
Венедикт Ерофеев.
ОТ АССЫ К ПЕТЛЮРЕ
Один из таких скупщиков-коллекционеров, с внешностью беспризорника, (а по сути им и являющийся), был названный брат — ученик Гарика «АССЫ» Сашка «Петлюра». Как раз он, ныне обладатель одной из лучших и крупнейших коллекций одежды в стране, создатель коммуны-клуба с совершенно бескомпромиссной неоавангардной деятельностью, этакий московский Энди Уорхол (периода FACTORy).
Петлюра лихо дирижирует сейчас модой андеграундной элиты Москвы, сидя в своей суфлерской будке на Петровском бульваре, притворяясь, что создает движение «Белая Река». Как раз Сашка-то и создал на костях усопшей на западе неоромантики этакое ее отражение.
Нью-Иоркскйи пентхауз переместился в подвалы Москвы, населенные изысканными томными женщинами, рассуждающими о смерти, читающими христианские апокрифы живописцами и поющими хип-хоп старухами.
Эти люди, как написано у Ильфа — Петрова, «все поголовно» в старинных плащах, театральных жилетах, желковых галстуках, панбархатных пенюарах, е.т.с., е.т.с., стали любимой мишенью наших и ненаших фото-охотников. (Безукладников—Мухин).
ВЕСЬ ЭТОТ ДЖАЗ
А вообще, романтизм в нашей фаллической культуре представлен вовсе не модными музыкантами и скокаинившимися поэтами, а вовсе даже Вертинским и Ерофеевым. Ну, Вертинскии-то понятно: с него «весь этот джаз» начался, им и кончится, реинкарнировавшись в Гребенщикова.
А вот Веничка — это герой- романтик IN THE FLASH, очищенный и неосветленный. Просто он не носил серьги и камзол, не слушал SPANDAU BALLET и VISAGE и пил водку вместо пресловутого кокаина. Вообще, русский вариант романтизма потому-то так и уникален, что у нас в стране кокаина нет. У нас водка вместо кокаина, портвейн вместо марихуаны и шестиструнная гитара вместо многокнопочно-мно- гоклавишного синтезатора-самотыка.
До нас новости и мода «от-тудова» доходят, как свет угасшей звезды — лет через миллион после ее затухания. Там уже и мумию выставили, а у нас только заздравную разливают. И, наоборот. Русский романтик — это наш Веничка, «одинокий блуждающий шатен», «ни-к-чему не-привязанный, ни- во-что не-влюбленный», очарованный принц — оказался впереди, упав назад.
Помните Веничкино замечание в «Петушках» о том, что «Бог заботится о судьбе принцев, и где он называет себя самого «маленьким принцем»? Сравните с обложкой альбома ADAM AND ANTS «THE PRINCE CHARMING» (ОЧАРОВАННЫЙ ПРИНЦ). Насколько же «грязный лютик» Веничка стоит дороже любой оранжерейной розы Стюарда Годдарда на рынке наших романтизированных душ!
МЫ ИМ ПОКАЗАЛИ
Русский (еврей) режиссер Слава Цукерман, рванувший на запад лет через 10 после романтического взрыва и снявший фильм LIQUID вКУ», который мог бы стать манифестом, если бы движение уже не смолкло. Гениальный Слава, уже не первой, да и не второй молодости дяденька показал Америке Америку, неоромантикам
— неоромантиков, а кинематографу — настоящее кино!
И все это за мизерные бабки, задействовав минимум изобразительных средств. А когда титры смотришь — ну просто плакать хочется: половина задействованных в создании фильма — Славины нью-йоркские друзья (три четверти — россияне плюс горстка американцев на побегушках). Главного героя и главную героиню играет одна и та же актриса, она же написала сценарий, обработав на нью — романтически — йоркский манер Гриновские «Алые паруса», она же (по слухам) Славина любовница, плюс в фильме использована коллекция ее же одежды. Что можно сказать? Браво, Слава! Сделал Америку! Чик!
(Фильм принес невероятный кассовый сбор. Все голливудские продюссеры намочили штаны и залегли по санаториям. А Слава, сорвав свой пяток миллиончиков, засел на вилле в Калифорнии, ни в чем себе, не отказывает и снимать пока ничего не хочет. Отдыхает он. К нему из голодной северной родины пачками ездят подхарчиться друзья, он их принимает- без отказа и даже выписывает из страны на «стажировку» молодых учеников).
ВОТ ТАКОЙ ВОТ НЕОРОМАНТИЗМ
Вот такой был бриллиантовый всплеск в целлофановых протуберанцах, толкнувший дальше музыку и моду, чувственность и культуру. Ныне угасший, он оставил после себя воронку на поле истории, незначительную, но изящную. Бывшие герои ночей любви, озвучивавшие странные танцы сибаритов, ныне отдыхают душою, записывая сольные альбомы или, переодевшись и набрав в составы духовые секции, делают . качественное диско, которое не смолкнет никогда пока у людей есть ноги и возможность ими двигать.
ТЕПЕРЬ НОЧАМИ ОНИ СПЯТ
«Как жаль, что на улицах ночного Лондона не осталось места уличному бойцу», — пел Мик Джагер.
Как жаль, что на улицы утреннего Лондона не выйдут из остывших ночных клубов непоколебимые бытом и дурью дня, фосфоресцирующие неоромантики. Теперь ночами они спят.
Александр КОТЛЯРОВ.
«…Я СНОВА, ОДИН, КАК ИСТИННЫЙ НОВЫЙ РОМАНТИК…»
Борис Гребенщиков.