Весной 88 года в городе Медногорске появилась группа СКВОЗНЯК – в окончательном составе. Душа компании – Александр Корнев – вернулся из армии за год до того и всё пытался собрать единомышленников в некий коллектив под крышей ДК Металлургов. Ему слово.
— Мне нужны были единомышленники, но их пока не было. Потом Радик, басист, привёл барабанщика Андрея Бочарникова. Я ему ничего не говорил, что играть – он сел, начал играть… В таком составе мы раз съездили в Блявтамак, выступили. Это один раз за всю жизнь я выступал действительно где-то… Пели мы песни «Рокер по прозвищу Рокки», «Капля в море» и т.д. Я играл на гитаре, Радик играл на басе, Андрей на барабанах. Как раз перед выступлением они немножко кирнули, получилось так, что басист у нас двух слов на басе не мог связать… Ну, правда, вышли из положения, я песни пел под гитару, — пришлось мне это дело под бас петь. То есть практически я быстро перестроился на другой инструмент. Правда, не дошло до песен нашего сочинения, барабанщик кому-то там что-то ляпнул, — короче, кому-то мы не понравились, и нас потихоньку оттуда выставили. И вот мы пешочком, наверное, в два часа ночи, шли до города. У нас, правда, одна только бас-гитара с собой была, и мы с ней потихоньку топали. Я даже стихи на эту тему написал, — не стихи, а рифмованные строки, музыку пробовал под это же дело делать… Там, типа «Нас собрал весёлый вечер, мы играем в сельской школе выпускной», — всё это поётся довольно мрачным голосом…
Кстати, после этого ночного похода и появилось название группы – от шуточки «по холодку, по сквознячку…» Корнев добавляет: «Сквозняков никто не любит…»
— Затем получилось так. Андрей работал тогда в ПАТП. И после армии туда пришёл Серёжа Евсеев. Андрей пригласил его в группу. Он пришёл. Хотел взять гитару. Я сразу говорю: попробуй бас-гитару, это гораздо заразительнее, потом тебя за уши не оттащишь, просто я знаю этот инструмент.
Сначала попробовали «Бывает, человек не знает сам в чём виноват, и есть ли прегрешенья», — есть у меня такая песня. Решили её расписать по нотам. Я ему показываю, как играется бас, он начал расписывать. Писал-писал, потом говорит: что-то здесь слишком заумно, слушай, давай всё проще сделаем, — взял гитару и сыграл это лучше и гораздо качественней.
И вот тогда у нас появилась эта группа СКВОЗНЯК – это примерно, я думаю, где-то 21 апреля 1988 года. Летом мы ездили к директору Клуба Горняков. Мы туда приехали, пару-тройку песен просто попели, там ребята говорят: приезжайте, на танцах поиграете, — но так у нас ничего и не получилось. Потом Сергей начал Роберта Бёрнса брать, на его стихи пробовать там что-то… Только я, по-моему, свои стихи пробовал «проталкивать». Это не стихи, в общем-то. Как один сказал: слушай, это поэзией даже нельзя назвать. Поэзия – это когда типа «Заиграло солнце в окнах в лучах утренней зари…» Ну, а у меня не поэзия, оказывается…
— Значит, как я написал песню «Качнулась дверь ещё, ещё раз» – «Кошмарный Сон» она называется. Это было, когда я уже пришёл из армии. Под утро где-то вдруг комната осветилась таким фосфорическим светом жутким. Было такое впечатление, что на мне нет ни покрывала, ничего, — лежу в чём мать родила. Дверь качнулась, упала не в ту сторону, куда открывалась. За дверью стоял огромный скелет, одетый в саван, по-моему, даже с косой. Он был выше дверного проёма. Нагнулся, посмотрел на меня таким пристальным жутким взглядом, что я похолодел, потом он сделал так: «ха!» Это было, конечно, очень жутко и неприятно. Потом он откинулся назад. Дверь поднялась, встала на место, свет стал потихоньку рассеиваться, я оказался опять в своей комнате, лёжа на диване. Посмотрел на часы – ровно четыре часа ночи было. Сразу же взял ручку, бумагу. Стал записывать этот сон:
качнулась дверь ещё ещё раз
мурашки пробежали по груди
открылась медленно как будто нехотя
дверь бежевого цвета
и я отказывался верить
ну как же так все сказки бред
ну как же так кому мне верить
с косою длинной на пороге смерть
и этот призрак в фосфорическом свеченьи
невольно вздрогнул вот те на
неужто мне отпущено так мало
так мало всего лишь двадцать два
с глазницами пустыми как у зверя
с костлявой грудью рост чуть ниже двери
и саван чуть прикрывший тело
весь белый как тот снег
что под окном лежит
но проморгался я и пересилив
себя я свет стремительно включил
исчезла смерть и дверь закрылась
все нити тайны обрубив
Мелодию я тогда за основу взял, как мне казалось, цеппелиновскую, правда, потом оказалось, что это была мелодия совсем другой группы. Говорили, что тут пахнет ДОРЗ. Так что я думаю – может быть, это сам Джим Моррисон являлся меня напугать из своей преисподней? Очень сильно это отпечаталось во мне…
— Как дальше получилось у нас. Померла директорша ДК, была зам у неё, стала временно директором. Говорит: Вы мне покажите, чего вы там играете. А я приобрёл как раз саксофон, «Ленинград», начал уже его осваивать. И попробовал уже вот эту песню – «Качнулась Дверь» – играть: бас, барабаны, на саксе играть и петь под это дело. Весьма своеобразно слушалось, я могу сказать, что тогда это слушалось очень хорошо, потому что тогда это была свежая песня, она горела ещё – сейчас она уже тлеет, время уже прошло, каждая песня живёт, растёт и умирает… Сыграли мы несколько песен – конечно, всё это было несколько продвинуто для тех времён, когда все играли «Бабушки-старушки» и «Голубой дельтаплан». Послушала она, говорит: я не знаю, молодёжи это понравится? – Короче, так мы нигде и не выступали. Потом я ходил. Просил, чтобы руководителя нам дали. Зря, конечно, я это делал, надо было идти своим путём. Но аппаратуры у меня не было, она была на балансе ДК. Хорошо, были у меня единомышленники. А так – эти мрачные песни вряд ли кто-то стал бы слушать, для нашего города это – дикость.
Дали нам руководителя – Артур Чернышёв, есть такой бас-гитарист. Играл он профессионально, по нотам. Говорит: будем играть то-то, то-то; группу я буду другую набирать. Конечно, это был для меня удар. Единственное, я попросил тогда барабанщика оставить. Серёга Евсеев и не стал тогда бороться – видно, он понял, что всё это дело уже разваливается, он не стал больше ходить. Это была осень 88, для меня начинались дерьмовые дни. Начинали мы с «Бабушек-старушек», «Голубого дельтаплана». Группу новую собирали. Я пришёл, говорю: играл вот, снова хочу. А тогда у меня случилась какая-то болезнь с левым ухом, я половину низких частот не слышал. Взяли они на ударные Андрюху Бочарникова, а у меня спрашивают: ну, а ты куда? Я говорю: на гитаре вот умею. Они мне: гитаристов тут уже море, а на саксофоне что можешь? Я говорю: ну, дудеть пока просто. Спрашивают: ты песни свои пишешь? –Ну, пишу. Говорят: исполни чего-нибудь. А я тогда выглядел вообще безобразно, потому что болезнь эта, да ещё развал группы – это для меня очень тяжёлый удар был. Сыграл я, есть у меня песня, «Серая Жизнь» называется: «Серая жизнь, никчёмная жизнь, нет, скорее не жизнь – прозябанье. Из дома в работу, с работы домой – вот оно, советское существованье». Они посмеялись, я, правда, не знаю, почему, может, она им показалась шуточной песней. Короче, всё это прошло дело, говорят: давай, бас-гитару возьми, сейчас попробуем что-нибудь. Начали играть что-то на органе. Ну, я как играю на бас-гитаре: он играет, предположим… до, ре, ля – гармонию какую-то. Я беру, например, ля-октаву и прыгаю туда-сюда, — это у меня такая своя стилистика была. Он видит, что я за ним не «бегаю», начал перечислять аккорды: до, ре, — ну, я примерно знаю, где что на гитаре расположено, начал играть. Артур говорит: всё равно больше на бас брать некого, давайте хоть его возьмём. Взяли меня. Чернышёв мне просто показывал партию, а я не слышу, чего он играет, чисто автоматически запоминал. «Дельтаплан» до сих пор помню, как играется. Андрей на ударных, правда, ничего так и не сыграл. Он пришёл, начал там играть по-своему, Артур говорит: ну ладно, ты умеешь, потом приходи… Потом директором ДК стал Шишкин, привёл свою группу. Артур стал там не нужен, сдал ему аппаратуру…
— Вот, в принципе, так СКВОЗНЯК и закончился. Я пытался лечиться, у меня очень болело ухо, точнее, болела душа за то, что ухо ничего не слышит. Болела душа, что группа развалилась, а я её не смог спасти. Времени жаль упущенного.
Потом у меня идея появилась. Думаю: не знаю как, буду заниматься скупкой инструмента, аппаратуры, чтобы было всё своё и ни от кого не зависеть, чтобы не пришёл какой-то там начальник и не сказал: вы должны играть вот это, а этого не должны играть. Чтоб играть для души. Ну, постепенно вот это всё скупал, скупал. Скупить-то скупил, худо-бедно всё это играет, можно даже записываться, но время ушло.
Я пытался сам записываться с наложениями, играя на всём. Записал один свой альбом, конечно, некачественно. Есть у меня ещё мечта приобрести студию – на 12 хотя бы каналов.
А выступать в этом городе без толку. Потому что если ты не носишь жмуров и не играешь на свадьбах, то ты тут… никто.
— В 92 году я крестился. Я был до этого некрещёный, то есть места на земле не находил себе. После того, как я ходить начал в церковь – после того я уже практически слушать не мог ни металл, ни жёсткий хард, меня тошнило от него. Меня потянуло почему-то на СИНЮЮ ПТИЦУ. Потянуло – и всё. Я всё нашёл из СИНЕЙ ПТИЦЫ, всё, что только можно, за исключением нескольких миньонов.
— Ну, что ещё сказать? Вот недавно опять ребята приходили, 21 апреля. Попробовали мы записаться, болванку сделали. Опять Сергей Евсеев и Андрей Бочарников, опять втроём. Мы не собираемся греметь там где-то, просто чисто для себя хотим оставить память, что вот была такая группа единомышленников. У меня есть гексаграмма, книга гаданий, так вот когда у меня есть настроение и я спрашиваю книгу, как насчёт того, чтобы возродить это дело, она говорит: дело, за которое вы взялись с двумя единомышленниками, может вас привести к успеху, потому что на ваши отношения с людьми очень сильно влияет цифра «3». Собрались мы втроем, 21-го, то есть тоже тройка. Короче, втроём нам только надо заниматься. Единомышленники, это называется. Андрей Бочарников, например, может играть не хуже там каких-то городских асов наших. Но мне его игра ближе, то есть соединяются вот эти наши тонкие ткани, тонкие материи, и всё это звучит уже. Мы купаемся в этом, полностью отключаемся от внешнего мира. Это своего рода машина времени – мы путешествуем в то время, когда мы жили…
— Мы образовались, если брать астрологически, 88 – это год жёлтого дракона был. Дракон – это такая мощная феерическая фигура. На самом деле его нет, он для праздников. Такой здоровый, красочный, блестящий. Праздник проходит – его сжигают. А на следующий праздник он опять возрождается. То есть вроде он есть – и его нету. Вот и у нас по всей видимости такая группа – она есть и её нету…
— Клип недавно видел во сне своей песни «Я Опять Одинок», полностью клип видел. Написал сценарий – сон описал. Зачем что-то придумывать, если всё уже есть. Снять его пока нельзя, потому что слишком много народа надо занимать. Он не окупится, потому что это некоммерческий клип будет скорей всего…
Вот такие дела происходят в городе Медногорске уже сейчас, весной-летом 95 г. Группа играет и надеется. Вспоминаются старые песни, пишутся новые. Множество творческих планов – запись нового альбома и запись на видео. Просто для себя, на память. О каких-то выступлениях речи пока нет. Есть лишь желание и надежда.
С. Ветер.
P.S. от 2003 года.
Впоследствии СКВОЗНЯК выступал в родном городе: пару раз на «городском смотре художественной самодеятельности» и столько же – на всяческих увеселениях типа Дня молодёжи, в различных составах.
В апреле 1997 года на домашней студии Корнева «СКВОЗНЯК-Records» был записан альбом «Медно-Орский Сейшен» орской молодой группы TRANKWILLYZATOR BAND.
Год спустя Корнев женился, в связи с чем начал писать сопливые лирические песенки с придушком кабака а-ля совок.
Затем Андрей Бочарников загремел в тюрягу, откуда вернулся два года спустя – но в СКВОЗНЯК так и не вернулся: играет на похоронах. Серёга Евсеев эмигрировал в Оренбург.
На данный момент группа СКВОЗНЯК скорее мертва, чем жива. Остались аудио- и видеозаписи, сценарий клипа, который никогда не будет снят. В «старой пятиэтажке» осталась закрытая на замок комната с инструментами и аппаратурой…
