КОГДА ВСЕ ПАРУСНИКИ В МИРЕ ОТЫЩУТ СВОЙ ЖЕЛАННЫЙ ЛИСС…
роман
«Я болен парой слов…»
(Гийом Аполлинер, «Зона»)
ПРОЛОГ
«Тут не замешаны ни духи, ни привидения…
Но, как это ни странно, я словно околдован.
Меня что-то преследует, омрачает мою жизнь,
пробуждает какое-то неясное томление…»
(Герберт Уэллс, «Дверь в стене»)
Мир был белым. Белое солнце проливалось с белых небес белыми жаркими потоками. Казалось, Господь Бог занялся алхимией, пытаясь получить в своём небесном тигле волшебное золото. Хотя зачем Всемогущему золото – одному Богу и известно. Но, тем не менее, алхимик из него выходил неважный, и вместо желанного золота в тигле плавилось олово, которое в ярости тут же выплёскивалось на землю вседержавной руцей. Раскалённое белое олово растекалось по белому городу, проникая даже в самые укромные дворики, отчего вся растительность в городе была выжжена дотла, и даже следов её не осталось, и люди того города никогда не помнили и не знали зелёного цвета, цвета жизни.
Город был пуст. Казалось, в нём жила только тишина. Она бесшумно бродила по истёртым мостовым из белого песчаника, вдоль белых известняковых стен да по растрескавшемуся дну высохшего арыка. Тишина входила по белым ступеням в пустые безмолвные дома, приникала горячим лбом к прохладным гладким стенам и, отдохнув и остыв, поднималась на белые плоские крыши домов, а затем выше, в раскалённое белое небо с тонким дребезжащим звоном, словно муэдзин на далёком минарете призывал совершить намаз эти белые мёртвые камни.
Под одной из стен лежала большая белая собака с оскаленной сухой пастью и закатившимися бешеными глазами. Редкая седая шерсть на тощих боках клочьями облезла, открыв неумолимому солнцу сухую грязную кожу. Неподалёку от собаки под дырявым вылинявшим плащом лежал человек. Он был так же совершенно неподвижен, как собака, как камни вокруг, как безжалостное солнце в руках разгневанного Бога. Из-под плаща торчала его голова, устремлённая лицом в небо. На худых впавших щеках и подбородке росла маленькая козлиная бородка, острием которой её обладатель указывал в направлении источника всех своих несчастий и страданий. Веки человека тонко подрагивали, и это движение было единственным движением на много дней пути вокруг и единственным признаком того, что человек жив.
Никому не дано знать, сколько существовал этот город в пространстве без времени, и невозможно ответить на этот вопрос, поскольку само понятие Времени не существовало в этом месте. Оно ушло с поверхности земли, когда последняя капля влаги высохла на дне арыка, когда последний зелёный листок почернел и свернулся в сухую хрупкую трубочку, которая рассыпалась в пыль в пальцах последнего человека, который ещё мог двигаться, ещё дышал раскалённым воздухом, но уже не был живым, ибо всё, что сопутствует жизни, уже покинуло этот город.
Но было сказано, что предопределённому не миновать, и пробил назначенный час. Господь со своих небес увидел движение. Это была маленькая чёрная точка, приближавшаяся к городу с севера. Человек, бредший босиком по белому песку, поднялся на высокий холм и остановился, увидев перед собой мёртвый город, неподвижно распластанный на белой равнине.
В это мгновение над белой пустыней пронёсся лёгкий ветерок и промелькнула прозрачная тень с запада на восток. Это Господь на секунду отвлёкся от своего никчёмного занятия и легонько толкнул маятник. Старые немазаные вечность шестерни со скрипом двинулись в свой скорбный путь по кругу, и Время ожило.
В тот самый миг веки лежавшего под солнцем человека дрогнули в последний раз, под высохшей бледной кожей зашевелилось глазное яблоко, и глаза человека открылись. Бессмысленно блуждали обесцвеченные глаза по белым стенам города, пока не остановились на фигуре в чёрном, неподвижно стоящей на холме в трёх полётах стрелы. Тогда в зрачках медленно появилась осмысленность, ещё мгновение спустя шершавый язык двинулся, разомкнулась сухая щель рта, и хриплый тихий голос произнёс: «Вставай, Цезарь! Он пришёл!»
Собака медленно разомкнула мутные глаза, слабо вильнув хвостом. Но, увидев человека на холме, тотчас вскочила на лапы, встряхнулась и кинулась ему навстречу.
Выбравшись из-под последних тяжёлых обломков летаргии, человек смог приподняться, опираясь на дрожащие руки, отвыкшие от движения, и сел. Слезящимися глазами он наблюдал за своим возвращением. Это он спускался сейчас с песчаного холма и направлялся к самому себе. Это его судьба, его беспокойный дух возвратился из странствий по морям, землям, по звёздам, по времени и по чужим судьбам. Он не помнил имён – ни своего, ни своего духа. Может быть, это было одно имя, и от частого употребления оно истёрлось в жерновах Времени и превратилось в пыль пройденных дорог. Может быть, имён когда-то у него было не счесть, их все невозможно было запомнить, удержать в памяти – и потому они рассыпались по долгим дням и коротким годам, все растерялись – и не осталось ни одного. А может быть, имени этого и вовсе никогда не было. Впрочем, в голове человека мелькнул какой-то слабый отзвук – то ли «Агасфер», то ли «Джонни Уокер» – но тут же и угас, и даже следа не оставил.
Человек в чёрном спустился с холма и уже входил в город. Белые стены на время скрыли его, но вот он уже появился в конце улицы, на которой сидел человек в белом. Окончательно проснувшись и скинув с себя остатки оцепенения, он медленно поднялся на слабые ноги, придерживаясь стены, и тут произошла встреча. Они были похожи, словно две капли воды, но одна капля была мутноватой морской брызгой с окаёмом пены, а другая – чистой родниковой влагой. У человека в чёрном были те же глаза, но незамутнённые, и от этого взгляд его был совершенно не тем, что взгляд человека в белом – он мог смотреть на солнце, и из глаз его при этом не текли слёзы, и не кружились в них оранжевые круги. Они долго смотрели друг на друга – без радости и без злости, просто разглядывали друг друга, как близкие люди, давным-давно расставшиеся, особо друг по другу не скучавшие, но знавшие, что встреча неизбежна. Долгие годы разлуки приучили обоих к тому, что встреча эта может произойти, когда угодно. Сколько раз человек в белом видел во сне, как его чёрный брат спускается с холма! Сколько раз человек в чёрном в далёких незнакомых странах, в неизвестных временах встречал людей, похожих на него, но это был не его брат, это был не он! И вот встреча произошла. И оба не знали – произошла ли она, или это очередная химера. И в глазах обоих был только интерес – что же теперь случится? – и капелька страха – а случится ли что-нибудь? И каждый прочёл в глазах другого отражение своей мысли, и каждый понял, что дождался того, чего, оказывается, очень ждал и немного боялся, что это произойдёт. И, ни слова не говоря, оба сделали шаг навстречу друг другу и обнялись.
В этот момент Всемогущему надоело производство олова. Открывать мануфактуру по изготовлению ложек или солдатиков он не собирался. В сердцах пнул он ногой никчёмный тигель, и последняя капля горячего металла пролилась на истерзанную огнём землю, и швырнул в этот тигель, что подвернулось под руку, а подвернулись вселенские часы, и полетели во все стороны пружины, шестерни и стрелки, и время превратилось в такой же хаос, в какой до этого Бог превратил всё остальное вокруг – от бренной земли до далёких галактик.
И промелькнула молния между обнявшимися, и прогремел гром с вдруг потемневших небес, погасло жаркое светило, порыв ветра поднял в воздух тучи песка и пыли, и разразился ливень. И двое обнявшихся вдруг стали одним человеком, и побледнел он, зашатался и рухнул в мутный поток, нёсшийся по белым плитам города, и весь город погрузился во тьму…
S’LEDWIND
