Злыдень (1968 — 1997). Стихи

ПАМЯТИ САШ.БАШа

Мы напомним, может нам пойдет и в прок родство —
Это ж дело нашей жизни — скоморошество!
Снова праздник, и на нас кафтаны яркие,
Да на Шексне-реке не будет больше ярмарки…
А счастье да здоровьице стеной становятся,
Ты из окна на тротуар течешь сукровицей…
А то, что с Запада пришло,- возьми да кинь на Восток,
Да слезы, что в стакан стекают, крепче «Киевской»…

Здесь все ясно — здесь порою даже милуют,
А вот что там видят те, кого кремируют?
Понимаю, что приятно посмотреть самому,
Но для чего шагать навстречу интересному?
Зло давило, а ты лез на свет из-под него,
Затыкая раны клочьями исподнего,
Трассою Череповец — Москва заматывая,
Все же было, я же видел. Что ж ты, мать твою!

Эх, надо гладким быть, да не обструган ты —
Волга крови в голосе да струн мосты…
И красна стена твоей обители
Не от билетов общества твоих любителей!
Я не знаю, кто толкал, а кто подталкивал,
Кто согласен был, а кто и так кивал…
Может было все продумано и взвешено,
Только были все тогда на чьем-то сейшене!

Просто больно оттого, что наша боль ушла,
Та, что раньше родилась, да с тобой жила,
Те, кто с нею раньше был, тебя похитили —
Для кого она теперь в счастливом Питере?
Боль уходит сквозь трясину да по кочечкам,
К родникам воды живой, да к колокольчикам,
По костям, что никак мы не соберем —
Не одна слепая, а с поводырем!

Кто там шепчется? Ну хватит, ну заткнитесь же!
В бубенцах — колокола соборов Китежа,
Да отпихнув от стен твоих оркестры сводные,
Три сопелки да гармонь дудят отходную…
С колокольни — стоны цвета мозга костного…
Бросьте треп пустой про годы високосные!
Тот, кто обществу штрафные принесет очки,
Пузырем пустым летит из форточки.

Приближается к глазам поверхность улицы…
Мать сыра-земля поймет, не расступится!
Думал — может это байки чьи-то жуткие.
Да доля правды — ой, в каждой шутке есть…
Боли нашей гора вровень срытая,
Штора спущенная, дверь закрытая,
Да записка: «Нет его!» корявым почерком…
Нет ни времени, ни колокольчиков!

 

ГОРОД ВЕЧНОЙ ВЕСНЫ

В этом городе весна и здесь бессмысленно стремиться к весне.
Слой асфальта под водою и покрыт налетом грязи весь снег.
Почки вечно распускаются, но листьев ветви даже не ждут.
Беззащитная кора на голых ветках не поддастся ножу.

Толпы ищущих любви готовы мацать тополя и столбы.
Негодующий отец нещадно лупит свой подарок судьбы.
Здесь закон зимы и лета не увидишь даже во сне.
В этом городе весна и здесь бессмысленно стремиться к весне.
Это город вечной весны!
Город вечной весны!
Город вечной весны!
Город вечной весны!

В этом городе весна и здесь бессмысленно стремиться к весне.
Здесь посев озимой лжи произрастает и в других и во мне.
Сквозь черты прекрасных дам под вечер проступает рыло свиньи.
Здесь из-под колес машин летят огрызки лейтенантов ГАИ.

Здесь распутицей как сифилисом заразился главный проспект.
И кобель играет реквием, который так никем и не спет.
Глыба льда на стыке рек подобно пуле застревает в виске.
В этом городе весна и здесь бессмысленно стремиться к весне.
Это город вечной весны!
Город вечной весны!
Город вечной весны!
Город вечной весны!

В этом городе весна и здесь бессмысленно стремиться к весне.
Раскаленный Первомай готовит одержимых к новой войне.
Звезды падают как камни, прожигая шерсть облезлых котов.
Дядя самых честных правил каждый день и час продать нас готов.

Грязный панк колотит хиппи за отсутствие в нем веры в любовь.
И растут крест накрест зубы у любого, кто торгует собой.
Вреден Север для меня, но нет ни для кого дороги южней.
В этом городе весна и здесь бессмысленно стремиться к весне.
Это город вечной весны…

 

КОМИССАР

Посреди головы зачесалась извилина страха.
Быть убитым — полезней чем жить, потому что не страшно.
Преуспел ты в нелегком труде постановки нас раком,
Только знал бы ты, как ты, ей богу, достал своей шашкой!
Я проснулся в картонных туфлях и с гвоздикой на брюхе.
А над крышкой зудит и краснеет большая опрелость…
Никаким ацетоном не смыть посторонние руки,
Только мы не носки, чтоб вязать нас от нехуя делать.
Брось меня, комиссар! Не тащи! Я умею тащиться
От обычной ладони, погладившей по волосам,
От того, что за пивом не нужно бежать к двум часам,
От того, что наутро от гноя не слиплись ресницы…
В общем, брось ты меня, комиссар, я уж как-нибудь сам.

В темно-сером снегу продышалась лазейка наружу
Волосатые стены свободны, как мокрые плавки
Вид на жительство в маленькой, сморщенной, тинистой луже
Застонал, как святой на костре, от внесенной поправки…
Наш ублюдочный свет гениален, как все полукровки
Ближе к телу свои сапоги — потому, что рубах нет.
Будет ночь под мостом, будет пища в руках и веревка,
А потом снова утро наступит и мясом запахнет.
Брось меня, комиссар, вслед за теми, кого уже бросил!
Обгоню на лету, чтобы им было мягче лежать.
Чтобы было смешнее, я счет поведу этажам.
Все равно не собьюсь, даже если их будет не восемь…
В общем, брось ты меня, комиссар, чтобы я не сбежал.

В недожженном лесу от желанья трепещут осины.
Из поганых болот я встаю, подавляя усталость.
Жадно тычется нос в молодую, вонючую спину.
Ноги сами под брюхом крестьянской кобылы связались…
Кто придумал, что шашкой больней, чем с ноги, если метко?
Недостаток дерьма возмещает обилие знаний.
Главный врач эшелона составил богатую смету
На лечение вялотекущей любви между нами.
Брось меня, комиссар, укушу — сам потом будешь плакать.
Брось и сверху потопай, чтоб крепче впитал чернозем.
Можешь даже полить желтоватым вонючим дождем.
Эти кости пойдут не в коня красножопым собакам!
В общем, брось ты меня, комиссар, все равно не дойдем.

 

КОНЕЦ

Это конец. Теперь я буду громким.
Можно и мне свой шепот ненавидеть.
В лужу дерьма свалился пьяный рокер
Это конец. Отсюда он не выйдет.
Это конец.

Эксперимент над собственным сознаньем.
Грязный аккорд в культурной пасторали.
Рок на рогах — о том, чего не знал я,
Кислый компот из фактов нереальных.
Это конец.

Проблеск идей у бывшего кретина.
Третий бычок во тьме у поворота.
Мягким ножом в подставленную спину
И от себя оторванное фото…
Это конец.

Это конец. И я уже не страшен.
Не просыхал, но все же был просушен.
Только скажи — в какой из этих башен
Прячешься ты — чтоб я ее не рушил.
Это конец.

Руки вопят картавыми щелчками.
Сколько же тонн твоя усталость весит
«Я так хочу!» — полощется как знамя.
Крайняя точка в бешеном процессе —
Это конец.

Это конец. Швырни меня гитаре!
С этой чувой отлично я полажу.
Будет игрок, который ей подарен,
Снова нести комическую лажу…
Это конец.

Тени для век навечно наложу я.
Стану певцом, чтоб завизжать натужно
Эй, кто-нибудь ! Скажи — какого хуя
Ей от меня так долго будет нужно?
Это конец.

Это конец блаженного кошмара.
В дикую боль последний раз поверь ты
Вместо всего — ебу свою гитару.
Это конец кошачьего концерта.
Это конец…

 

БОЛЬШЕ ГОЛОСА В МОНИТОРЫ

Секс, наркотики, рок-н-ролл.
Смерть, безумие, похуизм.
Вечный возраст, нейтральный пол,
Свой пиздец и чужая жизнь.
Приезжай к нам на фестиваль —
Мы готовим сюрприз лихой!
Шмотки потные не стирай —
Хоть ебись — не уйдешь сухой!

Больше дозу! Еще полграмма!
Больше света — в пизду все шторы!
Больше всякой хуйни в программу!
Больше голоса в мониторы!
Больше голоса в мониторы!
Больше голоса в мониторы!

Расцветает цветок любви
У осинки в густом лесу.
Как по кайфу, что смог обвить
Шейку гибкую и уснуть.
Непрерывный инсектицид
Для букашек и нас с тобой…
Рок-н-ролл не бывает сыт,
Да и пьянству давно не бой.

Больше дозу! Еще полграмма!
Больше света — в пизду все шторы!
Больше всякой хуйни в программу!
Больше голоса в мониторы!
Больше голоса в мониторы!
Больше голоса в мониторы!

Это фарс для таких как мы.
Это чем-то прочней тюрьмы
Неумоева так умыть,
Как из пяточки… (нрзбр)…
Пусть хуйня, что браток спорол
Станет флагом в его руках.
Что ж, да здравствует рок-н-ролл,
Раз уж нам без него никак!

Больше дозу! Еще полграмма!
Больше света — в пизду все шторы!
Больше всякой хуйни в программу!
Больше голоса в мониторы!
БОЛЬШЕ ГОЛОСА В МОНИТОРЫ!
БОЛЬШЕ ГОЛОСА В МОНИТОРЫ!
БОЛЬШЕ ГОЛОСА В МОНИТОРЫ!

 

* * *

Смотри-ка, как нынче привольно стало!
Ты можешь как хочешь рыдать обо всем.
Ты слушаешь песни великих и малых,
Забыв, что над всеми топор занесен…
Конечно, ты можешь меня не слушать.
Ты цел, у тебя еще все впереди…
Не вправе я бередить твою душу,
Но я не отстану — ведь есть еще что бередить!
Ты можешь сказать обо мне все, что хочешь,
Советовать мне не шататься ночью,
На все аргументы мои один ответ — «ну и что ж?»
Но они били меня ногами по почкам!
Они били меня ногами по почкам!
Они били меня ногами по почкам!
И вот мой нож.

Он любер или как там их еще кличут…
Их двадцать и четыреста за углом.
Сейчас я свободен от рамок приличий!
Я сдохну, но я поднимаю лом.
Конечно, мне лучше остаться чистым,
Чуть-чуть походить на нормальных людей…
Пусть кто-то зовет меня зверем, фашистом,
Но мне на него насрать — я кричу себе: «Бей!’
Советуют вспомнить фамилии точно…
ЦК мне пришлет свои ответ по почте —
Быть может я и опознаю десяток рож…
Но они били меня ногами по почкам!
Они били меня ногами по почкам!
Они били меня ногами по почкам!
И вот мой нож.

Но стоит ли ветхое знамя рока
Того, чтоб с ним переть, как Мальчиш-Кибальчиш?
Я очень хочу отойти в сторонку.
Но знаю, что бывает когда промолчишь.
Ни слова про единичный случай!
Не ври хоть себе — я давно не один!
Найдется ли кто-то большой и могучий,
Когда в переулке в час ночи
Их встретит твой сын?
Наверно твой дух как-то более прочен.
Ты можешь на этом поставить точку,
Сказать, что тебе плевать,
Что от судьбы не уйдешь…
Но они били меня ногами по почкам!
Они били меня ногами по почкам!
Они били меня ногами…

 

* * *

Не надо оваций и свежих цветов.
Не бойтесь меня — я такой же святой
Как те, что бушуют с похмелья с утра.
И тот, кто боится команды «гоп-стоп»,
Напрасно себя осеняет крестом —
Сегодня страшнее, чем было вчера.

Профессор, довольный своей правотой,
Ни разу не слышавший крика «Постой!»,
Стремится вперед, устилая мной путь.
Дыханье толпы затаилось в ветвях.
Его прерывает искусственный страх…
Бесплодны попытки хоть что-то стряхнуть.

Не надо торчать у меня за спиной!
Возьми свои счеты. Сведи их со мной,
Глотая как лакомство собственный жир.
Профессионал в затевании драк,
Ты сыт, и хотя бы поэтому — враг
Тех, чья душа превращена
в муниципальный сортир!

Я мерзок на вкус — это наверняка,
Но жизнь среди вас точно так же сладка —
Не нужно сиропа в нее добавлять.
Подайте мне хлеба, а зрелищ я дам!
Байкал осушу и построю Нотр-Дам
В тот день, когда сдохнет последняя блядь.

Под каждым забором видны тут и там
Святые, которые жрут там где срут.
Свобода от вас им дороже чем дом.
Об них измочалена толстая плеть.
Паук, изнутри расплетающий сеть,
Спасенных на свет вышибает пинком.

Вот клок моей шерсти. Для вас я — овца.
Козел, унаследовав титул отца,
Подавится им и покинет наш мир.
И пусть даже каждый навеки уснул —
Их труп никогда не уступит свой стул
Тем, чья душа превращена
в муниципальный сортир!

У каждого в клумбе закопан обрез
И Ленин на лацкане — вместо «СС»
Зовет их на битву с такими как мы!
Мы можем по улице мирно пройти,
Только если нас движется больше пяти.
Всего, что налипнет — вовек не отмыть.

Мы с детства привыкли выдерживать вес.
Порой кто-то сам заползает под пресс…
Раз с нами воюют — то пусть победят!
А если захочется выйти из нор,
Все быстро закончится. Дяди без форм
Покажут зачем они в креслах сидят.

Мы будем разбиты — и это урок.
И тот, кто на публике пьет только сок,
На нашей спине начинает свой пир.
Победа над нами — конечно пустяк,
Но каждому в кайф поплясать на костях,
Тех, чья душа превращена
в муниципальный сортир!

Большое спасибо Алексею Бекетову (Хоббиту) за возможность опубликовать тексты Злыдня


Обсуждение