КРЕСТЬЯНИН-ТРАКТОРИСТ
ОЧЕРК
“…вертится!”
(Галилей)
По собственному внутреннему набату, утром, воскресает крестьянин-тракторист. Он — как не спал — сходит с постели, влазит в специфическую форму, громыхая сокрытыми в ней: ключами, гайками, молотком, коловоротом, топливным насосом, разглаживает волосы на барабану уподобленной голове.
Кинув взор в окно, за которым шкварчит его собственный трактор, крестьянин-тракторист уходит есть щи — заботливой бабой они уже вынуты из печи, налиты в полведерную миску и поставлены на сосновый стол. Хлеб и ложка — тут же.
Подсев к миске, крестьянин-тракторист крошит в неё чеснок, сыплет перец, кладёт горчицу, вбивает яичка три, перемешивает всё и выжидательно глядит на небесполезно мотающуюся поблизости бабу. Та будто бы ничего не понимает. Крестьянин-тракторист будто бы не понимает того, что баба будто бы ничего не понимает.
Такие действия продолжаются долго. Наконец, крестьянин-тракторист, придерживая свои щи, шаркает кулаком по столу. Солонки, сахарницы, хлебницы подпрыгивают, выплёвывая своё содержимое.
Баба тотчас пропадает. Крестьянин-тракторист сидит, обводя ногтем цветки столовой клеёнки. Баба
появляется, и из рукава наливает в большой стакан самогонку. Одобрительно шлёпнув бабу по заднице, крестьянин-тракторист впрыскивает в себя вино и начисто выхлёбывает щи.
Он встаёт, оправляется, целует бабу, угощает проснувшегося малова чёрной карамелью, добытою в собственной форме, уходит в трактор и, обновлённый, уезжает. Пропадает он весь день. Где пропадает и что при этом делает — неизвестно.
Поздно вечером, когда уже подоили коров и загнали ребят, погибший крестьянин-тракторист, не пользуясь фарами (не оттого, что они побиты ещё в позапрошлой пятилетке, а оттого, что — ни к чему), подъезжает к дому, где тормозит в столб или ещё куда.
Баба, облачённая в ночнушку, вынув изо рта горсть шпилек, идёт на звук мотора, гадая о том, что: придётся ли его из кабинки выковыривать, удерживаемого баранкой и другими рычагами — что более утомительно, или же просто из-под колеса доставать — что менее утомительно…
Так или иначе, баба вешает крестьянина-тракториста на себя и уносит в дом. Помещает его, предварительно вытряхнутого из специфической формы, на постель и ложится рядышком. Крестьянин-тракторист инстинктивно лезет к бабе рукой в определённые места. Баба саркастически улыбается и бьёт похотливого соседа кулаком в бок. Сосед сразу засыпает. “Откуда только дети берутся?”- думает баба,- и всё.
P.S. Трактор хлопочет всю ночь, так как легче застрелиться, чем его, сволочь, завести.
ПОХОТЬ. КУХНЯ. ЖОПА.
А мухи кричат.. А мухи кричат и крыльями бьют о мясистую прорву кухонных воней.
Мокрая тряпка жирна и падает вниз со стола, растопырив колени и пальцы.
Дух.
Дух!
Кухня — вселенная, но! Нет в этом воздуха, звёзд и ромашек избелых.
Уснули налево усы таракана, как листья травы после ветра.
Ласковая!
Глаза телогрейки неясны и можно топтать рукава.
Нет!
Женщина! девушка! мясо при матрице всех пуансонов! сюда заходящих, лежит и поводит собой размягчённо, валяясь в углу.
Добрая.
Ты добрая!
На стенке, в том фото, ты с бантиком, куклой и мамой.
Давно было ладно одно…
Ныне другое.
Нельзя воротить, да и на хуй! она свой начальник своих синих вен, — и что дальше?
А дальше окурки, пришитые к полу, и, так осторожно, по ним я теку исползаясь, ползу удивляться выливу семени… Гладкая кожа и место под сенью волос.
Смех.
Таракан шире двери…
Блёклая жаба косится…
Коля и Юля. Камилл и Учитель…
Похоть.
Жопа.
ОН И ОНА
“… Корова никогда не женится на рыбе,
ввиду разности их строения…”
Леонов.
Он учился на художника,
А она была девчёнкою.
Он хотел на небо к Боженьке,
А она возилась с чёлкою.
Он держал её за пальчики,
А она стирать затеяла
Он ей дал свою иллюзию,
А она её развеяла.
Он любил её, как Родину,
А она его — как самочка.
Он хотел её как женщину,
А она его — как мамочка.
Он, творя, наивно пьянствовал.
А она курила, пукала.
Он, свинея, рвал лицо себе,
А она спала, как кукла.
Он картинки грыз в истерике,
А она зачать стремилася.
Он сказал: “Я, мама, кончился…”-
А она не удивилася.
Он просил её спасти его,
А она ему супца дала.
Он пошёл в окно — и вдребезги,
А она его не поняла…
Если б да кабы, да кабы была
жизнь их цельною и звонкою…
Да он учился на художника,
А она была девчёнкою…
ЁБС!! ХОРОШО!!
Ёбс и хорошо. Хорошо и ёбс. Не партизаним. Рабы всё есть. Как-то быстро время утекает. Словно мультики. Да. Но боязно. Придёт дядя (непременно дядя) и пиздец. Не важно как, не важно за что и зачем. Ага. Противиться не будем. Подставим под удар рожу, жопу и прочее. И пиздец. Здоровски! Больно, но приятно, что не от соседа терпишь. А дядя что? А дяде — похуй. А нам завтра на работу. Да. А нам что? Ну да, завтра на работу. Положительно некогда насупить брови. Тут ещё картошку тяпать. Да и корову к бугаю весть. Ну некогда, бля!! Боязно. Так боязно. Разговаривать не хоцца. Люди так сильно довольны. Гармоничны. Самодостаточны. На хуй нельзя послать. Да. Люди подымают палец вверх, показывают примеры и приводят их же. Всё так понятно! Так прочно. Крепко сбито. Сшито — ваще! Да. Даже срать хочется немилосердно. Один на своём автомобиле спешил в отдалённый храм. К Богу. Опять же, Пасха — Христово Воскресение. Да, спешил он, спешил, одной рукой рулил, другой добрый кулич оглаживал. Ага. И бабку задавил. Раздавил, по дороженьке размазал. Да. Подумал: “Вот сука-то! Хуй тебя вынес!”- Закурил, плюнул в окошко и поехал своей дорогой. К храму, Богу. Да. А бабка хоть и старушка, а всё жалко. Пусть бы себе жила. Кому она мешала? Деток вырастила… Ага. Так раздавили же. Колхоз не раздавил, война не раздавила, мужик не раздавил — а железяка глупая раздавила. Да. Железяка денюжки большие стоит, а бабка нет. Кто за простую крестьянскую бабку, допустим, сто мильёнов заплатит? Никто. А за железяку? Любой, сто мильёнов имеющий. Да. Заебись!!! Ноги надо держать в тепле. Морду в холе.
У МЕНЯ НЕТ НИ ЖЕНЫ, НИ МЕБЕЛИ
Это так хуёво, так противно, так несерьёзно, что даже противоестественно. Просьба: увидите беспризорную жену или мебель — сообщите мне, пожалуйста… Хотя, можно всё вместе, то есть — и жену, и мебель. Да.
* * *
В том случае, ежели очередной “Египетский Письмоводитель” не выйдет, вы его, пожалста, сами возьмите. Он будет у Леонова дома, в самом нижнем гардеропном ящичке. Не под зеркалом, а наоборот. Да. А то его в сортир снесуть. Пока.
(Печатается по журналу ЕГИПЕТСКИЙ ПИСЬМОВОДИТЕЛЬ, ## 1, 2.)