сказка
Исстари, когда под вечер делать нечего, принято у нас на деревне голубей гонять. Возьмёшь запасённого с зимы рака, отнесёшь его на гору – да повыше – только свист стоит округ. Пока так свистаешь, глядишь – и времени к ночи на нос ближе стало. Да не на твой нос, а на гулькин. А уж коль смеркается на дворе, то собираются на завалинке байки сказывать. И я вам расскажу, пока вы от жадности всех звезд не расхватали. Небо-то, оно не про нас, смертных, создано, и нечего его ручищами лапать. Так что слушайте, вот вам небылица в лицах, развесистая клюква.
Видите, на той стороне реки, в последних лучах заходящего солнца что-то сверкает? Аж блики ясные радужными переливами над ягодами нашего поля рассыпаются блёстками. Это всё потому, что жители того зареченского края имеют удивительный обычай пятки салом смазывать. Всё-то странно в той стране, да и жители там живут необыкновенные.
Денно и нощно, вдоль и поперёк, от края и до края идут по дорогам два друга: молодой Конь и Мерин, такой старый, что шерстинки его жёлто-коричневой шкуры отливают сединой.
— Не при! Куда спешишь? Не могу же я за тобой в галоп скакать. Успеем! – ворчал Мерин, при этом его нижняя губа тряслась от старости, и казалось, что он вот-вот достанет из кармана (если такой у него имеется) ладан, но в отличие от бытующего мнения, дышать на него уже не будет.
— Как, куда спешу? Нам же надо из конца в конец дойти.
— Из какого конца? В какой конец? Ты мне покажи, где этот конец находится. Ты хоть наискосок, хоть вглубь да вширь всё исходи, всё равно ничего не найдёшь. Обманули нас, нет никакого конца.
— Найдём! Когда-нибудь, да найдём. А сейчас надо жилище подыскать, ночь не за горами.
Дорога, отвечая на мерное ухание копыт маленькими облачками серо-красной пыли, тут же оседающими на придорожную траву, накренилась под горку и стала изворачиваться в правую сторону. Слева поле распласталось. На нём волки траву щиплют, а чтоб не так стыдно было, шкурой овечьей прикрываются. Перед ними зайцы забегают, да смеются, кашу берёзовую предлагают. Об одном додуматься не могут: откуда у волков шкуры овечьи? Да, что и говорить, заячья душа – потёмки.
С другой стороны от дороги на поросшем травой холме лес к обочине подступает – ёлки, палки, да головы дубовые. Случилось так, что Мерин к лесу ближе шёл, чем его друг. И в тот момент, когда спутники, перебравшись через яму, подошли к канаве, ударила его по голове щепка. «Эге, — подумал он, — лес рубят». А вслух сказал:
— По всему видать, за этим поворотом мы найдём жильё.
— С чего ему быть-то здесь? – не поверил Конь, но когда дорога подвела их к хибаре, удивился. – Всё-таки, хоть и ворчлив ты, но мудр.
— Поживи с моё и ты всё знать будешь, — гордо ответствовал Мерин, а сам пожалел, что не может потереть копытом ушибленное место.
Хибара вблизи оказалась полнейшей развалюхой – сикось-накось доски прибиты, ветер из щелей задувает… В общем, конура собачья. У входа из дырки хвост чей-то болтается, пушистый такой, а под ним надпись: «Тяни».
— Ну чего ты ждёшь? – стал подначивать Конь, когда путешественники в нерешительности остановились у двери.
Хвост качнулся и стал болтаться из стороны в сторону.
— Нехорошо как-то, хвост, вроде бы, живой.
— Живой – не живой. Нам до этого какое дело? Написано же «Тяни», значит тяни.
— Ладно, попробую.
Хвост оказался довольно-таки вёртким. Когда Мерин изловчился и, поймав, дёрнул за него, за стеной раздалось истошное мяукание, при этом в морду Мерину брызнуло вонючей жидкостью.
— Говорил же я тебе, не надо его трогать.
За дверью послышались звуки ударяющихся друг о друга металлических полых предметов, и чей-то скулящий голос спросил:
— Какого чёрта надо?
— Пустите путников переночевать.
— А резать не будете?
— Что Вы, конечно нет. Что за глупости такие?
— Все так говорят. Обещают, прикидываются ангелочками, а намедни дружка моего съели.
— Да мы мясо не едим. Мы – травоядные.
— Интересно взглянуть, кто ж это такие, что мясо не едят.
Дверь залязготала и отворилась. За порогом стояла собака, да не простая, а на пяти ногах!
— А… э…
— Ну чего рты разинули? Сказывайте, что надо.
— Мы хотели спросить, — влез ни к селу ни к городу Конь, — зачем это у Вас хвост живого кота у двери болтается?
— Это я вчера на концерт кошачий ходил. Послушал, послушал, хорошо, думаю, орут, надо бы взять одного, пригодится в хозяйстве. Вот и приладил.
— А Вы его желание спросили?
— Не было у него выбора, — задумчиво ответил пёс, — они после концерта в кошки-мышки играть должны были. Проигравшие становятся крысами, а там хошь-не хошь либо в церковь, либо в канцелярию отправляться надо. Хрен редьки не слаще. А у меня ему плохо не будет. Слышите скребётся? Иди сюда, кисонька, я тебя крупой покормлю. Ну что ты надулся, ведь не проиграл же ещё. – Обращаясь к лошадям, — Впрочем, не для вас я хвост повесил.
— Для кого же?
— Пофорсить решил, чем я хуже других. Познакомился я тут с одной афганской сучкой, а она борзая оказалась. Говорит: «Зачем ты мне нужен с пятью ногами?» А сама-то ни рыба ни мясо, ни пава ни ворона, серёдка на половинке из трёх лучинок. Кожа да кости. Ну на пяти лапах, ну не такой как все. Так больше ж ничем не отличаюсь. Я с ней на одном солнце онучи сушил. Вот и решил покрасоваться, показать, что я тоже не лыком шит. Да вот незадача, не идёт сучка ко мне в дом. Так и приходится с селёдкой жить.
— С какой такой селёдкой?
— Да её у меня полон дом. Я ж конуру из бочки сделал, а в ней селёдка была. Куда ж её теперь девать. Так и живём.
— А мы хотели на ночлег попроситься.
— Рад бы, да не могу. Не верите, можете яблоко кинуть. Только напрасно это. Вы лучше дальше поищите ночлег. К белке не ходите, она в колесе живёт, всё равно уснуть не сможете. К утру так закружит-укачает, что и двух шагов не сделаете. Идите к свинье, если заплатить есть чем.
— Посмотри, что у нас там осталось, — обратился Конь к своему дружку.
Мерин покопался в одном кармане и достал блоху на аркане.
— Мало будет, — засомневался пёс, — свинья жадная.
Тогда Мерин слазил в другой карман и выволок за цепь упирающуюся вошь.
— Теперь хватит?
— Теперь, думаю, сговоритесь. Только гусей у неё не дразните, а то она вас выеденными яйцами накормит. Я с ней как-то повздорил – гуся водой облил. Ему-то хоть бы что, а свинья обиделась и пошла огород городить. Городит, городит, большую уже изгородь состряпала. Я не выдержал, сходил на реку и принёс ей леща. Она мне его назад отдаёт. Я не беру – ей возвращаю. Та – ни в какую. Так стояли, друг другу леща давали. Я первый не выдержал и дал дрозда. С тех пор мы с ней не разговариваем. Думаю, надо было предложить ей поменять кукушку на ястреба, она бы и успокоилась. Ведь была же у меня кукушка. А вы идите попробуйте, может быть сладите.
Делать нечего, побрели путники дальше. Не за горами, не за долами – только деревню перейти, и вот они уже у свиньи. Та как увидела, что гусей её не тронули, обрадовалась, вшу с блохой забрала и спать укладывать стала гостей.
Уложила их в углу избы, а сверху муху подвесила, чтоб, значит, под ней спали. Сама в апельсинах улеглась. Конь возмущаться было начал, но свинья его быстро осадила:
— Что я, себя вам подложу? Спите, куда пустили.
— Муха-то зачем?
— Из мухи за ночь слона сделаем, а его продавать будем.
Делать нечего, пришлось в углу спать. Только недоразумение вышло, муха больно надоедливая попалась, укусила Мерина, а он спросонья не разобравшись её проглотил.
Утром хватилась хозяйка: ни мухи, ни слона. На друзей накинулась:
— Где муха? Разорили!
— Не брали мы твою муху, — стал защищаться Конь, а Мерин стоит молча, слова вымолвить не может.
— Точно! Он проглотил, — завизжала свинья.
— Не, он мухи не обидит.
— Тогда где ж она?
— Тут утром корова ходила, всё лизала языком. Может быть это она?
Еле вырвались друзья от свиньи, всё в итоге на козла свалили. А ещё на дорогу получили от свиньи рыбий мех, чтоб теплее было.
Вышли дорогой на перекрёсток, что посреди леса на разные стороны пути разводит.
— Куда идём? – спросил Конь.
— Мне всё равно.
— Вот почему ты такой? Всё тебе безразлично.
— Ты ещё молод, у тебя всё впереди. А у меня впереди никогда ничего не было. Я же – мерин!
— Зачем же жить тогда?
— Как зачем? Я тебе расскажу. Была у меня знакомая кобыла, старая и сивая, совсем как я. Перед смертью, когда ей не пришили хвост, в бреду поведала она мне истину. Ты, говорит, посмотри, рубят дровосеки зимой лес, а ветки на землю бросают. Приходит весна, часть веток засохла, но есть такие, что срубленные лежат, а всё ж почки распустить пытаются и вопреки чужой воле корни пускают. Ты эту веточку подними да надрежь. В ней сок живой – не хочет умирать. Так и всё живое. Кто-то сразу сдаётся и умирает, а кто-то до конца к солнцу тянется. Чего стали? Пошли!
— Куда?
— Как куда? Только прямо. Видишь птицу голую? Это сокол, вот туда и пойдём.
И случилось так, что пересекал их дорогу ручей. Клокочет, камешки ворочает. Песчинки к берегу прибивает. Подошли путники к воде, глядь, а на дне концы лежат. Обыкновенные такие, не хуже и не лучше других. Хотел Конь в ручей ринуться, да Мерин его остановил:
— Послушай, Конь, давай не будем брать их. Не мы концы прятали, не нам и доставать. Если возьмём, что тогда делать будем? Возвращаться? А куда? Пойдём дальше, в дороге веселее…
Ну, а вы чего уши развесили. Притихли, словно дурак родился. Уже черти в ладоши прохлопали, а вы всё варежку разеваете. Я тут вам баки вкручиваю, узоры развожу, несу и с Дона, и с моря, а вы только глазами блымкаете. Хватит пень колотить, пора Христа славить.
21-22 мая 1995 г.
Печатается по книге «В тихом омуте».