Действующие лица:
Алекс Фабер – творческая личность.
С.Ветер – человек с Урала.
Некий активно действующий Механизм.
Действие первое
Комната в коммунальной квартире. Обстановка: портостудия и прочая аппаратура, гитары и прочие музыкальные инструменты, книги, кассеты, CD. В центре комнаты стойка с микрофоном, рядом с ней – оба действующих лица.
— …А тут у тебя что?
— Одеколон. Пригодится… Сейчас мы тебе нарисуем эту штуковину… Где? Прямо сюда, да?..
— Итак, приступим… Раньше вот у тебя хардешник был, а ещё раньше?..
— Чего только не было. Были разные вещи, были заигрывания с таким как бы классическим в кавычках русским роком, были заигрывания с джазом разных мастей…
— Меня интересует, так сказать, твоя эволюция. От того, что было сначала, и до того, что ты сейчас делаешь.
— Эволюция? Всё начиналось с классической музыки, как у любого ребёнка, замученного музыкальной школой. А потом пошли какие-то хардовые дела – это была первая серия хардов. Потом мне, помнится, нравилась музыка типа MJEDNESS, потом мне стали нравиться серьёзные дела – YES, LED ZEPPELIN с симфоническим уклоном. Мне безумно всегда нравился Ал Ди Миола в любых проектах, мне очень хотелось научиться играть так же. Потом на меня свалился хард, по второму разу уже пошло, там уже был металл, металл больше зиждился на скоростных гитарных приколах, хотелось мне играть как минимум как Майкл Энджело… А вот для чего одеколон: потому, как мы промазали. Башка получилась слишком большая… Дальше чего только не было: цыганская, еврейская и прочая этническая музыка, увлечения менялись очень быстро. Потом на меня напал блюз, по-видимому, напал хорошо и надолго. Причём, опять же, сначала более утяжелённый, потом уже пришли мысли делать какие-то менее стандартные дела… Почти уже получается. Ты человек живой, шевелишься, поэтому…
— Я как понимаю, чем ты сейчас занимаешься – до тебя этим по крайней мере в нашей стране Наумов начал заниматься, Калугин в какой-то мере, да?..
— Может быть, Калугин больше тяготеет к классической музыке. Хотя, он же признавался, что он начал писать свои серьёзные вещи под влиянием Наумова. Но тем не менее, он как человек, имеющий образование гитарное довольно серьёзное, больше всё-таки является приверженцем классической техники. Он её развивает, но как бы основа остаётся одна: шестиструнная гитара с испанским строем; насколько мне стало ясно, у него там какой-то свой особый строй – но всё равно шестиструнка.
— А ты на девятиструнке играешь?
— Да, я на девяти. Наумов тоже на девяти, причём, что самое интересное, мне эта идея в голову пришла независимо от него. Мне потом уже принесли послушать Наумова, принёс мой басист тогдашний и сказал: вот, послушай, ренегат, что ты делаешь. Я говорю: это не я делаю, это ещё кто-то делает. А мы как раз играли хард, снимали разные вещи для работы в заведениях, скажем: BON JOVI, SMOKIE там всякие и прочие такие. Мои эти экзерсисы воспринимались группой как отступление от веры.
— Это было как-то параллельно с тем, что было в группе?
— Сначала да. Это началось параллельно. Была ещё работа в музыкальной школе, мы репетировали там же, и ещё как минимум один человек из команды работал в той же музыкальной школе… Просто однажды меня посетила мысль: а не взять ли мне на работу вместо привычной электрогитары акустику, которая валялась никому не нужная, никого не трогала. Причём, сначала это была просто шестиструнка, потом это была двенадцатиструнка, у которой от времени отвалились вот эти самые несчастные три струны. Ну, и пошло-поехало, это дело мне как-то очень понравилось, и теперь я копаю в этом направлении. Это последний эпизод: умирающий хард-рок во мне, это начало ’98 года. Даже точную дату помню, когда меня угораздило написать первую вещь в этой стилистике. Были до того попытки, но не такие серьёзные. А тут – сломалось всё в голове, и электрогитара начала покрываться толстым слоем пыли. Это было 20 февраля.
— Сейчас в электричестве ты вообще ничего не делаешь?
— Только если люди попросят что-нибудь кому-нибудь подыграть. Для себя я очень редко вставляю электрические эпизоды, элементы какие-то на записях. Меня акустикой в чистом виде тоже назвать довольно сложно. Потому что я использую всяческие достижения техники.
— Ну, тебя и блюзом в чистом виде тоже назвать сложно… Там довольно много вкраплений различных, чем и интересно.
— Как правило, это сидит просто на гармонической структуре блюзовой и на структуре настроения, которое подразумевает этот стиль.
— А тексты – как начались? Параллельно с музыкой, или?..
— Я всё время пишу что-то, но как бы оно не всегда было завязано на музыке. У меня и проза была, и какие-то стихотворные приколы, написанные от балды во время работы ночным сторожем на стоянке автомашин. И просто какие-то песни были не для себя – у меня много песен написано не для себя, а для других людей. А вот эта вот программа – вернее, уже три программы – все тексты писались специально под уже придуманную музыку, там нет ни одного текста, который был бы написан раньше. Это как бы получился абсолютно новый пласт в моей жизни, в моём творчестве, если это можно так назвать.
— Ориентиры поэтические есть какие-то?
— Раньше мне безумно нравился Бродский. Он нравился мне за виртуозную работу со словом. Что интересно – он прекрасно адаптировался и в английском языке, что меня несказанно порадовало… Где-то лет десять назад мне нравились футуристы – опять же потому, что там было чему поучиться в плане работы со словом. Теперь я более прохладно к ним отношусь, но иногда что-то перечитываю. Раньше очень нравился Маяковский. Ну, а теперь уже долгое время как бы и никто, потому что нет физически времени что-то читать, а потом я как-то всё нахожу внутри себя. Конечно, удаётся это с большим трудом, делаю над собой усилие.
— А на английском ты что-то пишешь?
— Было, очень много раз. Опять же – и для себя, и не для себя. И просто просили люди, и просто были эксперименты. Но я сейчас думаю, работаю, хочу сделать перевод адекватный, до конца добить литературный перевод всех моих вещей, чтобы это можно было спеть – тех вещей, которые я делаю под девятиструнку.
— У тебя три программы записано, видимо, какие-то вещи повторяются?
— Там повторяются то ли две, то ли три вещи, дублируются они из-за аранжировки. Ещё несколько вещей не вошли в эти программы, они просто висят сейчас в воздухе. Может быть, я их и не буду записывать – просто приберегу для концертов… Мне практически не интересно перерабатывать старый материал поэтический, я лучше напишу новый – может, это будет продолжением чего-то. Вещь я очень долго шлифую перед тем, как её выпустить. Времени на работу уходит много. Например, некоторые мои композиции были написаны за семь месяцев. Музыка уже была готова, а текст – он либо не рождался, либо рождался, но мне не нравился; что-то переделывалось, перетиралось, — и в конце концов появлялось на свет… Так, а теперь встань, я посмотрю, как – не перекошено получилось?.. Ну, чуть-чуть мордочка вниз опускается…
— Ничего страшного, нормально.
— Тут вот техника, на грани фантастики…
Действие второе
Те же, там же. Появляется некий Механизм.
— В-ж-ж-ж!!!
— Наумов, когда был впервые услышан – тебе понравилось, что он делает?
— Когда мне первый раз показали, мне это дело не понравилось. Может быть потому, что было неважнецкое качество записи.
— В-ж-ж-ж!!!
— Тебе удобно так, вообще? Может, мне как-то…
— Будет неудобно – поменяемся местами. Главное, не обляпать всё вокруг, а то будет мучительно больно…
— В-ж-ж-ж!!!
— А музыкальные у тебя какие-то пристрастия есть в этом плане?
— В плане музыки вообще, или в плане гитарной музыки?
— В плане музыки вообще, и в плане гитарной музыки в частности, и вообще – что слушаешь?
— Что я слушаю? Я очень люблю слушать музыку гитарную акустическую – испанскую, итальянскую, но не всегда, иногда это мне не сильно импонирует. Люблю слушать еврейскую народную музыку, да и вообще народную. Из команд очень мне нравится YES – но, опять же, я очень мало в последнее время слушаю музыки как таковой.
— А из русских что слушаешь?
— В-ж-ж-ж!!!
— Из русских? Сейчас трудно сказать, — пожалуй, тот же Калугин очень меня интересует. Грамотно работает человек, это в наше время большая редкость.
— Тебе в основном интересна работа гитаристов?
— Мне интересен синтез, сплав… Положи свою лапу мне на коленку…
— В-ж-ж-ж!!!
— Синтез, сплав – это как группа звучит, или?..
— Синтез, сплав – слова и музыки, как правило. Опять же, вспоминаю вопрос, в своё время поднятый Наумовым. Мне попадалось одно его интервью, в котором он очень сетовал на то, что менталитет американский и менталитет русский – разные. Что в Америке люди больше любят саму музыку, а у нас больше обращают внимания на слова, — и отношение, естественно, диаметрально противоположные.
— Может быть потому, что люди у нас не больно хорошо играли всегда? Те, кто пытался заниматься роком? А вот такие люди, как Наумов, Калугин, или ты, допустим, — может быть, это положение призваны исправить?
— Ну, я не считаю, что моя миссия настолько уж обширна, я стараюсь как-то просто делать то, к чему лежит моя душа.
— С другой стороны, если взять тех же англоязычных музыкантов, англичан, американцев – по большому счёту тексты у них представляют собой глубокую задницу. Ну, можно с ходу назвать Боба Дилана… и всё?..
— Ну, да… Не шевелись!.. Так, у нашей девочки уже готов один зубик. У меня бы так росли, как у неё…
— В-ж-ж-ж!!!
— А вообще, тебе интересны люди, которые работают в одном с тобой направлении? Наши, западные?..
— Да-да-да, я просто не могу всех вспомнить, мне попадались люди, очень много народа, которые пытаются что-то копать такое – хорошо бы, конечно, было собрать всех и просто поговорить. Но очень странное дело получается – я пытаюсь что-то такое сделать, собрать таких людей, но они тут же начинают открещиваться и панически бояться того, что я хочу им предложить… Вообще, если появился на свете какой-то стиль – я считаю, что людям, которые его придерживаются, надо держаться вместе.
— Самоопределиться как-то?
— Ну, да… Так, внешний контур – первое приближение. Сейчас я контур добью, всё это смою, и буду недобивки закрывать.
— В-ж-ж-ж!!!
— А татуировки – это у тебя откуда? Рисование-то всяко раньше началось, да?
— Естественно. У меня мама – профессиональный художник, все друзья её были художники, постоянно в доме находились. И как-то мне это дело покатило с самого сопливого детства.
— А татуировка конкретно – это, наверное, какие-то хардовые издержки?..
— Ну, это не только хардовые издержки. Это ещё издержки моего преподавателя. Он этим делом безумно увлекался и подсадил меня.
— Преподавателя чего – музыки?
— Да, то один из моих преподавателей, американец, очень хороший человек. Он меня больше натаскивал по теории, но и на инструменте мы с ним тоже работали… Так, глазик один есть… Так, речь у нас о музыке…
— В-ж-ж-ж!!!
— Ну, рассказывай о музыке.
— Есть у меня тут идея – она уже начата. Написать мюзикл, несколько тем уже написано. Мюзикл должен быть громадный – правда, я не возьму в толк, кто возьмётся ставить такое дело, потому что туда нужно очень много народу. Теоретически, действующих лиц там всего четверо, но у каждого своя характерная группа инструментов, которая играет его лейтмотив. Плюс ко всему – на общие фоны симфонический оркестр. В общем, полная чума в горах. А ведущий солирующий инструмент – как правило, девятиструнка. а то и две.
— Люди не на сцене нужны, а за сценой, чтоб озвучивали?
— В яме, скорее. Это негритянская сказка, выкопанная мной в какой-то книжке. Может быть, это моя дань уважения Джорджу Гершвину, которого как композитора я ставлю чуть ли не выше всех существующих. Уж больно хорошо человек владел этим делом. Предсказал практически все музыкальные течения современной музыки. Если прислушаться, можно услышать отголоски всех стилей, которые сейчас существуют, вплоть до гармонических основ компьютерной музыки. Главное – убрать инструментовку и послушать гармонические основы. Для этого в башке нужно иметь микшерский пульт встроенный. Мне удалось развить у себя в голове такой прибор – правда, слишком долго пришлось это делать. Иногда я могу заменять одни инструменты другими, во время прослушивания какой-то вещи… Вот ещё и для этого проекта я хочу найти людей, которые играют на подобном инструменте. Либо этот проект буду доделывать полностью в одиночку, за что, наверное, на меня обидятся, либо, что называется, давайте доделывать вместе.
— А какие-то перспективы у этого проекта есть?
— Перспективы… Хочу это дело поставить.
— Где, когда, каким образом?
— Каким образом… Люди уже есть некоторые, которые подписались на этот проект, говорят: делайте все эти дела, а мы уж там поможем. Просто у меня есть знакомые в театральной среде, много знакомых в музыкальной среде, не относящейся к андерграунду. – и просто людям стало интересно. Всё тут дело упирается в то, чтобы узнать хотя бы, можно ли такой проект провернуть. Потому что я могу, конечно, раздвоиться-растроиться на записи, но это было бы очень здорово живьём, если бы 2-3-4 человека с этими девятиструнными гробами, настроенными по-разному, что-нибудь такое там…
— Почему именно девятиструнки?
— Ну, можно восьми, семи – главное, чтобы строй был разный и диапазон, тембр. Я свою настраиваю довольно низко, она у меня звучит по отношению к стандартной гитаре как альт по отношению к скрипке, — я это называю альт-гитарой. Просто при таком раскладе можно сделать полную замену какого-либо оркестра среднего размера только одними этими гитарами. У них диапазон и выразительные средства гораздо шире, чем у стандартной гитары. Тем более – при использовании эффектов. Это, конечно, мало выполнимое дело, если б всё это делалось в одиночку. Доучу своих учеников… Кроме этого проекта ещё есть мысли. Почему просто не собраться и не устроить какой-то концерт? Обычно как – такой народ как ложка дёгтя разбавляет какую-нибудь тусовку, где все играют более-менее стандартную музыку. А если собрать человек 5-6 и устроить…
— …То, на что люди придут, зная, на что они идут…
— Верно. Чтобы шли люди, которые знают, что это такое.
— Ну, а народ такой есть?
— Народ есть, что самое забавное. Насколько я знаю, вокруг каждого такого человека как минимум человек 20-30-40 преданных обожателей крутятся, которые время от времени ходят на концерты, вообще поддерживают существование этого индивидуума… В данный момент с этим агрегатом я человек невставучий. А где-то лежит тетрадка… Я как студент времён Чехова – все свои крамольные мысли записываю в одно место: если когда-то меня придут проверять, чтобы всё было в одном месте, чтобы не перерыли всю комнату… Со своей музыкой у меня очень странные отношения. Иногда я знаю, зачем я это делаю, а иногда я просто как бы еду на автопилоте. Были у меня попытки и в этой вот эстетике собирать какую-то команду. Потом мне пришло в голову, что это всё – бред сивой кобылы, потому что музыканты обижаются, просто обижаются. Я их, видите ли, давлю и глушу. Да и с другой стороны – зачем таскать за собой двух-трёх человек, у которых там плачут дома дети, занятия в институте и прочее, — если я могу сильно поднапрячься, посидеть по вечерам по нескольку часов и исхитриться сыграть ещё и эту партию?..
— А на самом деле, не хотелось бы там ещё флейточку, гармошечку добавить, там, маракасы какие-то?..
— Ну, флейточка – на мой взгляд, это несколько тривиально, её хорошо добавлять как спецэффект в увертюру. Я так считаю на счёт своей музыки. Мне она не пойдёт по тембру. У меня очень низкая вся структура. Гармошечка… У меня есть шикарный знакомый гармонист, в смысле, на губной гармошке играет человек. Но его поди отлови – он в Москве нарасхват, он играет везде и всюду. И не во всех моих вещах он как бы нужен. Есть вещи, в которых его гармошка катит «на ура», а есть вещи, которые лучше звучат в одиночку.
— То есть, все эти инструменты используются на записях, а когда концерты вживую – проще без них обходиться?
— Естественно. Вдобавок, я стараюсь вообще практически никого не привлекать к записи – были исключения с этим же товарищем с гармошкой, ещё были какие-то попытки с ребятами что-то писать… Я просто знаю, что себе дороже всё это делать в большой компании – лучше сесть, потратить больше времени, но уже отвечать за каждую свою ноту, записанную на плёнку, — и нервотрёпки меньше, и лажи получается меньше, надеюсь. И никто на тебя не орёт, не подгоняет… Если надеяться только на себя – в этом плане жить проще… Ну что, вторая серия?…
— Сюда, да?
— Сюда. Вы тут немного протекли, сударь.
— Чем?
— Чем… Кровью…
— В-ж-ж-ж!..
г. Москва
18 июля 2000 г.