(Что-то типа интервью, взятое у кого-то вроде ВПР’а,
кем-то смутно напоминающим П.П. Шарикова)
ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА. Паузы и междометия возникли в результате возникновений необъяснимых провисов, в течении которых раздавалось нечленораздельное квохтанье, похожее на смех, зависаний беседы в астрале и Потусторонних Звуков, в виду невозможности описать которые приходится пользоваться пунктуацией. А также состояние собеседников, один из которых (ППШ) только что сгрузил себя с Поезда В Котором Спать Невозможно, а второй (ВПР, или кто-то вроде него) находился в крайне болезненном состоянии.
МЕСТО. Домашняя студия, полумрак, микрофоны, зелёный чай.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ. ППШ, ВПР и Потусторонние Звуки.
ВРЕМЯ. 6.20 утра.
— Ну, начнём. Объясни мне, сирому, серому, что такое ВПР? Много всяких расшифровок я слышал, но хочется уже услышать твою версию.
— Ну, короче, заколебали уже этим вопросом. Я думаю уже выпустить специальный сборник, в которым будут все возможные варианты расшифровки этого. Последняя, которая до меня дошла: Во Прёт. Если начинать с самых старых, которые возникли ещё в 90-х годах, это: Вечный Праздник Расты, Великий Поэт России, Вот Просто Рома и так далее. Внутриутробный Порок Развития – это, конечно, один из самых первых.
— А оригинальная версия?
— Я думаю, что они все оригинальные.
— Я имею в виду авторскую.
— Ну, это вообще не я всё придумал. Короче, знал бы, где упасть… Ну, не знаю. Этого уже никто, наверное, не знает.
— Привязка у тебя к местности есть какая-либо? Я подразумеваю – ВПР (город такой-то).
— Я обычно говорю, что я из Приволжска. Я там родился и вырос, и всё, что есть, всё осталось там. Мой последний проект – он как бы позиционирован со Старым Осколом. То есть, в проекте ВПР и ФЕСТИВАЛЬ ВСЕГО НА СВЕТЕ ни одного человека из Старого Оскола в оригинале нет, а проект – Старооскольский.
— Что ты сейчас делаешь?
— В плане творчества?
— Именно.
— Наконец-то я собрал проект, который делает достаточно на мой взгляд неплохие пока попытки играть… играть действительно рэгги, а не «в стиле рэгги».
— «…мой рэгги – это лишь мечта о рэгги…»?
— Пытаюсь её воплотить просто. Этот проект – он исключительно для себя. Это то, что я очень давно хотел поиграть, и наконец встретил людей, с которыми это можно сделать.
— Что за люди?
— Люди очень странные. Один – чисто крымский человек, из Симферополя. Бас-гитарист. Абсолютно «плановой» как бы… вот… но рюхает в рэгги плотно… то есть – хороший человек.
— Что с концертами?
— С концертами всё очень просто. Просто есть такой клуб «Форпост» — они там что-то прикололись по ВПР’у и делают концерты. На самом деле же… Я ведь как бы живу в лесу, собственно, продолжаю до сих пор, подальше от общества, скажем так. И есть просто возможность приехать, отыграть концерт и уехать обратно. Или отыграть концерт и без всякой мороки пойти спокойно посидеть где-то.
— Что происходило за два последних года?
— В плане, что было в жизни?
— И в жизни тоже.
— Практически полтора года я прожил в лесу. В разных лесах. Общаясь с минимумом людей… Минимум контактов. Сейчас вот, месяца три-четыре, стал более-менее регулярно появляться в поле зрения людей.
— А что с отъездом в Туву?
— На самом деле, я просто не помню… Хотя, да, в Туву я поехал. Но, к сожалению, не доехал. Потерялся просто куда-то по дороге, но в результате доехал до моря, о чём всю жизнь мечтал. С детства. А потерялся на просторах Казахстана.
— Не вопрос насчёт потеряться. Куда ты пошёл-то?
— Майку одеть.
— А-а, а то я подумал, что тебя помыться прикололо.
Надо сделать сноску, что в процессе разговора ВПР’у приспичило помыться, и он ушёл. В продолжении следующих пятнадцати минут возникла пауза, на протяжении которой он этим занимался. Интервью тогда выйдет лет через пять и опубликует его уже какой-нибудь PLAYBOY, ты будешь сидеть, попыхивая сигарой, а я буду такой опустившийся рокер… Короче, одна приятность погонять с утра на самом деле…
— Слушаю?
— Доехал ты до моря. Дальше?
— Да ничего. Доехал до моря просто. Искупался, понимаешь. Посидел, трубку приколотил, выкурил, чаю попил зелёного. В прошлом году два месяца, и в этом поменьше – полтора. Понимаешь, хорошо там, но в какой-то момент сильно начинаешь скучать.
— «Метеорологическая» об этом?
— Она как бы о скучании в общем. Даже не о скучании. Оно всё где-то там накручивается.
— После моря?
— Поехал в лес.
— Как появились альбомы «ЗвенигородКрым» и «Семнадцать мгновений»?
— Это всё такие замуты, то есть я появлялся у Лёши достаточно редко в то время. Такие заскоки в Москву, звонок Лёше: «Ты дома?» — Он: «Завтра, например, у меня выходной, приезжай». Это запись одного дня. Утром приехали, вечером уже готовили материал. «ЗвенигородКрым» так же… Я просто встретил приятеля, с которым в принципе был знаком… так, слегка, знаком уже давно, но понятия не имел, что он закончил консерваторию по классу контрабаса. Выяснилось это, когда я зашёл к нему в гости и увидел контрабас, стоящий у стены. Выпили мы с ним сколько-то литров пива, и закончилось это тоже звонком Лёше. И через какое-то время, через пару дней, мы приехали и за день всё записали. Абсолютно спонтанная запись. Это, грубо говоря, квартирник такой, с очень малым количеством народа… Вот «Рой» писался… Вот уже Антон уехал, где-то в полвторого ночи. Мы уже закончили – выключили аппарат, я ванну принял, чаю попили, уже собрались спать. И вдруг как-то решили записать ещё одну песню, и записали её уже с Лёшей вдвоём.
— Для тебя там какая вещь центральная?
— «Осени оса». Там в ней… Ну, короче, всё там есть.
— «ЗвенигородКрым» выходит официально на «Хор’е». Каким образом? Ты на них вышел? Они на тебя?
— Сейчас расскажу. Абсолютно для меня непонятно, какими путями стала доходить эта информация от разных каких-то людей малознакомых. Просто началось всё с того, что этот альбом, «ЗвенигородКрым», он что-то непонятный для меня получил резонанс. Изначально он даже альбомом-то не был. Мы записали его, свели. Я записал, может, штук десять кассет и раздал всяким знакомым. И через какое-то время… не помню, какое, — через друзей, через знакомых стала доходить информация, что студия «Хор» интересуется насчёт выпустить этот альбом. И стали мне разные люди давать телефоны людей с «Хор’а» и просить туда позвонить. В общем, поскольку я человек ленивый, звонил и всё время не дозванивался, и забил на это. Пока кто-то не дал им телефон вписки очередной, и они дозвонились сами. Там оказались люди… А я жизненного не знал, понятия не имел… Оказалось, что люди абсолютно простые, можно с ними общаться, как мы с тобой сидим общаемся. То есть, нет там ничего вообще… Просто люди как люди. Поэтому буквально обо всём можно договориться с двух слов. Человек такой… мы с ним встретились просто, забили стрелку, через полчаса встретились, выпили по бутылке пива. Говорит, тираж небольшой, гонораров каких-то гигантских не обещаем. Просто выпускаем, потому что нам нравится, вот и всё. В результате человек, который всё это выпускает… ну, в общем, не важно… Этого не будет. Я просто хотел рассказать про бригадира своего… Это уже совсем другая история…
— О Клеще?
— Это, кстати, не о Клеще, но и о Клеще тоже… Тут, видишь, как бы… то есть, я вообще долго не понимал, кто всем этим делом занимается. В поле зрения возник Клещ, параноидальный такой экземпляр… Я не знаю, человек такой… я раньше никогда таких людей не встречал. То есть, абсолютно он такой… ну, знаешь, у него склад характера такой винтовой, но ему винта просто не надо, он всё время такой… Шило в жопе там просто, наверное, не одно, и никогда его, наверное, удалить не удастся никаким хирургическим путём… Ты его ещё не видел просто, Клеща-то… Думаю, тебе было бы интересно на него посмотреть. Хороший, действительно на самом деле хороший человек как бы, но он такой… тоже очень странный…
— Он как-то с АДАПТАЦИЕЙ связан?
— Ну да, он как бы у них московский… как это… директор, что ли… или продюсер, типа того. Ермен периодически заезжает. Раньше я сталкивался у Лёши с Ерменом, теперь вот как бы ещё… всё в общем туда же как-то… Никуда не денешься. Всё те же, всё там же… Всё тогда же…
— Вот сейчас у тебя ВПР и ФЕСТИВАЛЬ ВСЕГО НА СВЕТЕ. А что раньше было?
— Раньше – СеНа, ПАРТИЗАН АФРИКИ.
— А что за люди играли?
— А то ты не знаешь?
— Я-то знаю…
— Вот ты знаешь, ты и расскажи.
— Я могу и переврать.
— Нет, ты знаешь, так… Вот ты тут говорил: «прошлое», «настоящее», «сейчас» всякие… Это ты вот чего хочешь – чтобы я с утра куда-то там начал вспоминать? Это, да?
— Хочу.
— Вот в полвосьмого… В двадцать минут восьмого рассказывать про какие-то проекты там… Как всё началось? Я ещё не в таком возрасте, чтобы давать интервью такого порядка. Хотя, может, лет пять назад мне казалось, что это круто. Сейчас я думаю немного иначе.
— Ну, играешь-то ведь давно.
— А толку-то?.. Я даже не знаю, что тебе рассказать. Это всё опять же… ну, о чём рассказывать? Какие-то опять феньки? Какие-то истории?..
— Обычную хронологию.
— В двенадцать лет впервые взял в руки гитару, через два дня после этого сочинил песню «Тундра – my love». В четырнадцать лет собрал первую группу, называлась она СеНа, был выпущен первый альбом «Жизнь под столом». В первоначальном варианте он назывался «Разруха в сельской местности», затем переименовали. Соответственно, это было два человека: я и Паскаль. Не буду, наверное, объяснять, кто такой Паскаль… Ещё участвовал с нами некий человек, которого звали Саша Олин. До сих пор у меня остались приятные воспоминания о нём. У него ещё была подруга Лена, и мы ему говорили: «Ты не Олин, ты – Ленин»… Он у нас был периодически барабанщиком. По-моему, он уже на «Жизни под столом» появился и что-то такое делал. Чёрт его знает, как всё это назвать… чего там вообще происходило. Ну, пара песен там была очень хороших, а одну я пою достаточно регулярно до сих пор. Это я про «Сентябрь». Одна из самых-самых первых песен. В то время нам казалось, что там все – хиты. Хотя сейчас я думаю, что если бы я увидел эту кассету, то, наверное, просто бы стёр её. Я надеюсь, что она просто не сохранилась. Не существует. После «Жизни под столом» был записан девяностоминутный двойник с очень сложным музыкальным саундом. Он назывался «Вырва»… Часть первая… Я неправильно рассказываю. После «Жизни…» была не «Вырва», были «Россказни» — девяносто минут. «Вырва» — она сорок пять минут… «Россказни» — альбом с жутко психоделическим замороченным саундом. Использовалась куча магнитофонов очень низкого класса, то есть, супер граунд-звучание, абсолютный нойз, психодел, длинные композиции по десять-пятнадцать минут. Я думаю, что тогда, в принципе, в то время аналогов такому звуку у нас в стране не было, и нет сейчас. Альбом, к сожалению, не сохранился. Я думаю, что вот его бы сейчас я использовал намного в плане саунда, звука. Там было что-то жуткое… Была ещё в Иваново прислана кассета… Там было две, что ли, песни… И фишка в том, что люди просто не поверили, что это писано не в студии, а писано просто в комнате, на каких-то раздолбанных магнитофонах типа «Нерль», «Легенда-404», «Лель» ещё был такой магнитофон, сплошное такое «моно» просто. Куча использовалась каких-то звуков, чудеса техники. Я не представляю… На это не похоже то, что ты здесь видишь… А кассета канула. Её Паскаль проебал. Долго потом об этом сам же сожалел. На пару сожалели. Восстановить это было просто нереально… Потом была «Вишня над городом» — это был мой сольник. Потом – «Вырва». То есть «Вырва» была как бы уже… окончательным, таким сложившимся… как это назвать-то?.. Ну, скажем, проектом, — да, вот именно… А дальше что было? А дальше уже какая-то сплошная «колбаса». Какие-то записи промежуточные, квартирники, концерты… Я их не помню… Помню хорошо только следующий, это «Заполночь в снег». Дальше… СеНа распалась. Был замут ковровский… Я там долго тоже чего-то протусовался. Тоже интересно было поиграть, там были люди, которые играли какую-то модную музыку…
— Это ты про Понтий и Даймонда?
— Да. Люди в общем хорошие, достаточно музыкальны, очень неплохие. Любили они всякий там «металл». «Металл» — это в общем таком смысле, всякую альтернативу слушали. Достаточно такого меломанского склада люди… «Рэгги-золото» — такой разовый замут, там Даймонд тоже участвовал. Приехали к Лёше, записали. Одна из самых неудачных записей, я считаю. Песни-то хорошие, но там просто… В общем, это неудавшийся альбом. Вот если бы ты Лёшу спросил, например, он тебе бы подробно всё объяснил, как звукорежиссёр, почему он неудавшийся. Сейчас, по прошествии стольких лет, он понял, почему этот альбом не удался. Во-первых, не было группы, а во-вторых, режиссёр не понимал, что нужно делать. Я сейчас просто запретил чтобы его кто-то кому-то переписывал или давал… Чего ты сегодня какой-то запущенный?
— Я в последнее время всегда такой.
— Видно, что человек работает, занимается чем-то, голова у него забита… всё время.
— А переделывать «Рэгги-золото» ты не собираешься?
— Сейчас проект, который действующий, — мы делаем как раз песни, которые там присутствуют. Песни-то, они всё же хорошие, нравятся мне. Мне не нравится, альбом как получился. Делаем их в звучании, более им соответствующем.
— Выходить он будет ещё?
— Пока мы просто репетируем, какие-то концерты играем… После Нового года мы собираемся попробовать что-нибудь записать. Именно подойти толково к записи и записать. Сделать студийную рэгги-работу.
— А что для тебя рэгги именно в России? Меняется ли стиль, проходя через сознание человека, не имеющего этнических корней родины этого стиля?
— Рэгги… Не знаю… Не буду я ничего говорить. Это для меня такая тема… В двух словах не могу, и даже в двадцати двух, думаю, сейчас не смогу. Я могу тебе телегу прогнать, но тебе это надо? Много псевдо всякого. В данный момент мне хочется очень в музыкальном плане… правильно сделать музыку… хорошо чтобы всё очень было.
— Я почему спрашиваю? Просто, на мой взгляд ты делаешь не «чистый» рэгги, а смесь рэгги и психодела. Или я ошибаюсь?
— Ну да… он присутствует. У меня просто само по себе очень психоделическое сознание. И образы, которыми я оперирую, они тоже… Вот есть такой человек, Жак, по-моему, его зовут… Есть такая группа – РЕСПУБЛИКА ДЖА, вот там нормальные такие рэгги-тексты, на мой взгляд. Что такое нормальный, хороший рэгги-текст? – «Героин – это рабство. Вавилон – это рабство. О каком рабстве я говорю? О духовном». Вот это рэгги. Это рэгги-текст, понимаешь? А я всё-таки пою несколько другое, но просто, наверное, у меня уже такая расторможенность в мозгах, что такие простые слова мне сложно скомпоновать. Хотя, в принципе, можно… Я пробую. Но всё равно, даже если у нас очень просто, всё равно много психоделии. Потому что много её в жизни присутствует… Прикинь такую ситуацию: ноябрь месяц, снег идёт, по лесу человек босиком гуляет…
— А потом пневмонией болеет…
— Вот именно, что не болеет. А болеет как раз абсолютно непонятно с чего, ну, это вот… В то время, пока я жил в лесу, это год с лишним, я не болел вообще. Начал общаться с людьми – начались болезни. Потому что ты живёшь в лесу – там негде заболеть, там ничего нет. Там чистая вода, которую можно сырую пить, и ничего не подхватишь в этом болоте. Там ничего нет. Нет никаких вирусов, никакой простуды. Не от чего заразиться просто. Там тепло всё время, потому что есть огонь, костёр… Ешь раз в сутки – этого достаточно. Что тебе ещё надо? Там нельзя заболеть. Болеешь вот тут вот. В кровати поспишь – вот тебе и пневмония. Всё лето спишь на земле. Заедешь в гости к кому-нибудь на два дня, переночуешь в квартире – тебя продуло, сопли потекли, кашель… Я думаю, сама цивилизация здоровье губит. Да…
— А что за пиратские записи появились?
— О-о! Вот это вот как раз Клещ. Здесь есть такое объединение, в Москве… Вот это я тебе поведаю интересную историю… Называется «Неформат» — слыхал про это? И там у них куча всяких записей, они кучу продают разных кассет, организовывают концерты… Клещ привёз оттуда какие-то записи ВПР’а. Какие-то непонятные абсолютно. Я даже не знаю, кто их делал. Какие-то старые разные записи из разных мест. Послушать это достаточно страшно…
— По поводу первого концерта в Москве с ФЕСТИВАЛЕМ.
— Это замут в лучших традициях. Песен никто не знает, программу никто не слышал, чистая импровизация на сцене, только процентов тридцать за концерт было сыграно достаточно хорошо. Там гитарист был, его сейчас в армию забрали… другой за день до концерта появился… так тот, которого забрали, он появился прямо перед концертом, представления не имел, и никогда не знал, кто такой ВПР. С ходу начал играть, причём местами в тему. Весёлый такой концерт. И самое главное, что не все это заметили.
— То есть посчитали, что вы всегда так играете?
— Мы сказали, что мы только что встретились. Юра впервые из Севастополя подорвался. Мы ему позвонили – он приехал. Так и собрались. Собственно, проект и появился таким образом… мистическим.
— По поводу звука на альбоме и что такое ЗБС?
— Звенигородская био-станция. Есть под Звенигородом био-станция, которая принадлежит МГУ, там летом живут биологи. Это такой лагерь в лесу. Стоят домики, живут студенты-биологи, там у них летняя практика. В общем, там есть, где повтыкать. А звук… Я же тебе рассказывал, как записывался этот альбом. Соответственно, звук – он тоже такой, спонтанный. То, что можно выстроить перед песней, насколько она слышится в данный момент.
— А клавиши каким образом появились? Ты же раньше их не использовал?
— А ты видел эти клавиши? Посмотри. Вон они лежат. Называются «Юность-21», сделал их Муромский завод музыкальных инструментов в семьдесят каком-то году. То, как они играют… вот так они, собственно говоря, и играют… и сделать с этим ничего нельзя. Как пришла идея их использовать? Лежали они тут – чего им лежать-то зря… надо чего-то и ими делать. Причём, раньше их никто в альбомах не использовал и, наверное, уже не будет. Понимаешь, на них очень плохо играть, они на самом деле очень плохо работают. У них задержка между тем как ты нажимаешь на клавишу и извлекающимся звуком секунды две-три бывает. Играть практически невозможно. К ним нужно найти такой подход, играть совсем в другом размере, как-то чего-то там нужно нажимать, чтобы при этом ещё и попасть, чего-то сыграть. На них все играли. Лёша играл, я играл, и Антон, который играл на контрабасе. Кто-то придумал какую-то тему, но сыграть не смог, играл другой… в таком духе… клавишника же не было… а из нас на клавишах никто играть не умеет… то есть, клавиш на альбоме как таковых и нет.
— Хорошее было завершение…
— Вообще, не интервью, а беда какая-то. А вообще я интервью в принципе не даю. Потому что всё время ерунда какая-то получается. Тебе вот даю, так как ты, вроде, мой старый приятель. Даже если что-то не то напишешь, можно сделать пометку, что, может быть, всё совсем не так…
— Всё на самом деле совсем не так.
— Да… Так оно и есть.
— Хочешь, я вообще тебя выставлю под псевдонимом?
— Угу. Киржемерик. У нас тут с одним человеком был проект. Мы сыграли всего один концерт. КИРЖЕМЕРИК и ВАХМУРКА. Человек из Актюбинска. Некий Белканов. Вот. Ничего такой концерт. Белканов только убился сильно.
— От концерта?
— Нет, перед. Поэтому ему лениво было петь. Но он старался. Мы просто с ним вдвоём попели, подпели друг другу.
— Тупой вопрос: твоё отношение к наркотикам?
— Снимается вопрос. В последнее время меня стали обвинять в пропаганде наркотиков и говорить, что у меня какое-то сугубо наркоманское творчество. Причём, про «ЗвенигородКрым» такое мнение существует, что там все песни об этом. А на самом деле, он совсем о другом, и они там даже не упоминаются практически. Это просто состояние такое, кусок жизни, никаких загонов.
— Интервью закончено. Выключай.
P.S. Вот так оно всё и было. А может, не было. Не уверен также, что будет. А значит, так ему и быть.
С уважением, П.П. Шариков.
10 декабря 2001 года.