— Каким был твой школьный этап в рок-музыке и как к нему относились родители?
— Судьба твоего увлечения процентов на 80 зависит от родителей. Истории моя достаточно поучительна, хотя и банальна. Отец купил мне на день рождения у какого-то ханыги магнитофон, и при нем была одна пленка с записью зального концерта «Роллннг Стоунз». Когда я в первый раз прослушал, для меня это было просто потрясение. Несмотря ну жуткое качество записи, я ощутил какую-то сильнейшую энергетику и понял, что это как раз то, чего мне не хватает в жизни. Я думаю, многие таким образом пришли в музыку.
А дальше мне просто повезло. В то время, когда вся пресса писала, что «битлы» — жучки безобразные и выражение «в битлах» было равносильно сегодняшнему «фашист», отец мой собрал для нашей рок-группы семиклассников первый звукосниматель, научил меня играть на гитаре, сделал переносной усилитель — потому что к тому времени соседи уже были в шоке: домой притаскивались разные инструменты, а вместо барабанов просто переворачивалось ведро на пол. Это я сейчас понимаю, что, наверное, звук очень громкий, когда по ведру стучат, а оно раструбом вниз.
Но тогда это все нам было очень интересно, и я не забуду, когда мы, такие орлы, шли по улице: один несет усилитель на батарейках, другой идет сзади и играет — и куда-нибудь под общежитие, под окна… Ну просто страшный фурор. Рок-н-ролл — это ведь такая энергия, которую кому-то надо сразу выплеснуть, ее нельзя, как бардовскую песню, оставить для себя.Все равно, что пить в одиночку. Надо, чтобы обязательно кто-то присутствовал при этом деле. Когда сравнивают рок-н-ролл с наркотиком, я думаю: может и не наркотик, но штука достаточно религиозная.
Закончив школу, мы решили во что бы то ни стало сохранить школьную группу и стали поступать в строительный техникум, где у меня до сих пор преподает мама. Там нам пришлось конкурировать с группой «Пол-двенадцатого» которая один в один снимала «Дип Перпл», поэтому там принималась только западная музыка. И когда мы в первый раз вышли на танцы со своими простенькими песнями, то поняли, что надо в них что-то добавить, рок-н-ролльчика не хватает. И тут за дело взялся Бегунов, сказав: «Ну, мы им покажем буги-вуги!.. ». Носили мы тогда затертые джинсы, волосы — во! — по пояс, а у Бегунова — штаны с вызывающе огромными пуговицами «Биг Джон»… сейчас, когда наша беззаботная юность вспоминается — такая оттяжка!
Ну, а потом был первый концерт в начале 85-го, где впервые официально профилировало название «Чайф» , не сформировавшая группа со своими песнями. Затем — 86-й год, первый фестиваль рок-клуба, поездки…
— Чего в жизни больше всего — хорошего или плохого?
— В моей лично жизни хорошего больше. Это абсолютно точно. Если бы вокруг меня крутились какие-нибудь сытые, буржуи, моя жизнь, наверное, показалась бы кошмаром.
— Нe любишь буржуев?
— Просто у них своя жизнь. А Россия — она такая: трамваи, грязь, снег падает, его никто не убирает… И в этой ситуации, в условиях нашей страны я чувствую себя достаточно свободным человеком. Потому что по сравнению с другими, — например, с моими соседями, — я занимаюсь тем, что очень люблю. И надомной нет никаких начальников: хочу — играю, хочу — нет.
Правда, чтобы зарабатывать на жизнь, приходится много ездить — чуть больше, чем хотелось бы. В этом сказывает, я отсутствие нормальной системы коммерческих отношений, деятелей, которые занимались бы организацией концертов. ДК. сошли с ума: гнут такую аренду, что даже при наличии полного зала и билетов по максимально высокой цене никак не управиться. Поэтому у нас в стране такая система — или играй музыку и будь нищим, или делай деньги.
— У вас есть в команде любимая шутка?
— Весь коллектив подобрался достаточно веселый. Иногда даже волосы встают дыбом ото всех этих шуточек. Вроде бы по 30 лет всем — честное слово, иногда задумываюсь: кажется, но может быть, нам по 18 — и все! Это нормальное ощущение, помогает нам.
Недавно, 1 апреля, проверили свои силы во время прямого эфира на МЖК (кабельное ТВ,—прим. ред.), когда в течение получаса с умными, да же пафосными лицами не сказали ни одного слова правды, несли бред, полную ахинею. А на следующий день я встречаю людей, которые, в зависимости от уровня понимания шуток, говорят, одни: все было Отлично, мы просто ухохотались!, другие: а вы, оказывается, везде побывали, что же жевательной резинки не привезли?, зачем же было голыми на площадь Стокгольма выходить? — то есть поняли все буквально. Ну, а мы получили от своего выступления большое удовольствие. Да еще надели специально черные очки, чтобы смех в глазах не было видно, когда несешь чушь, — а кое-кто подумал, что мы сварщики. Так что конкретной, постоянной шутки у нас нет, но атмосфера такая все время присутствует.
— И она хорошо влияет на паше творчество?
— Думаю, что да. Может быть, иногда, когда шутки сыплются на одного человека, ему становится несладко, но, слава Богу, у нас всем достается.
— Кто у вас самый веселый человек? Ты?
— Нет, я серьезный. Самый у нас несерьезный человек — это Бегунов. Это уж точно…
