У них нет имени, поэтому их называют кому как нравится. Мне нравится называть их псами.
У них нет моральных принципов: чувство собственного достоинства в псарне приравнивается к бешенству; за кусок дармового мяса пёс ляжет под кого угодно и задушит любого. Псы кормятся враньем, однако если вранье перестает кормить, они начинают с равным усердием брехать правду, им все едино.
У них нет хозяев. К персональной пенсии на беззубье любой пёс, при добросовестном служении, приговорен. Однако хозяином ни один пёс стать не в состоянии — натура не та. Однажды хозяин был, за тридцать лет он вышколил псарню до идеального состояния: талантливый селекционер, он скормил полукровок элите и вывел породу. Сегодня псы театрально поднимают задние лапы на усатую бронзу — дескать, осуждаем вместе со всеми. Кокетничают: хозяин свое дело сделал и стал ненужным, дальше работают гены.
Псы охраняют лагерь, такую они себе придумали историческую миссию. Лагерь большой, кое-где по краям столбики попадали, вышки обветшали, проволока проржавела, и оттуда начали задумчиво разбредаться. В центре пока еще тихо объедают шерсть друг с друга, хотя и здесь то там, то сям уже раздается возмущенное блеяние: «Доколе?» Поэтому псы в последнее время заметно взбодрились. Они заигрывают, улыбаются, охотно подают лапу, скачут, стуча хвостами оземь, пытаются лизнуть в лицо и даже — неумело, правда, неуклюже, но мило — демонстрируют выполнение команды «служить». Это такая пёсья игра. Достаточно заглянуть в их глаза, чтобы понять, кто кому служит. Впрочем, глаза их лживы, лучше увернуться на минутку от изнурительных лобзаний, от игривых толчков то вправо, то влево, то под дых, заткнуть уши от оглупляющего лая и посмотреть внимательно: В ЧЬЕЙ МИСКЕ МЯСО! Не нужно о высоком, далеком, о потенциале и скрытых возможностях…Не стоит. Просто надо посмотреть: В ЧЬЕЙ МИСКЕ МЯСО? А год назад в чьей оно было миске? А два? А четыре?..
А теперь самое время глянуть в свою миску: что там? Наверняка что-то экзотическое. Нас, м-бее, в последнее время на экзотику потянуло. Кальмары, нет? Морская капустка? Это еще ничего. В Европах, сказывают, последний-то писк — улитков на обед принять…
Не расстраивайтесь. Будут и улитки. Дайте кальмаров доесть.
Верить псам глупо, они никогда не отвечают за свое вранье. Глупо и смеяться над псами. Сатирики принялись потешаться над псами, спутав смелость с сублимацией. «Вот такой-то, дескать, не знает русского языка, а пытается руководить!» Ну и что! «Такой-то» не пытается, он действительно руководит. И если ему надоест играть в гласность, завтра он придумает новую игру. Это во-первых. А во-вторых, чтобы пролаять «нет», Кембридж не обязателен, достаточно ВПШ.
Весь фокус в том и заключается, что идут к псам не за тем, чтобы поболтать о Плутархе, а затем, чтобы робко проблеять: «Можно ли?..»
* * *
— Можно ли напечатать за свой счет свою газету?
— Газету — нельзя.
— Хорошо, пусть это называется… буклет. Или даже не так. Лучше — вестник.
— Вестник можно. Направление, условия?
— Отечественная рок-культура. Типографию находим сами, бумагу тоже, набор, верстка, макет — все наше. От издательства требуется корректура, печать цензуры и официальное письмо в типографию.
И три человека подписали с Приокским книжным издательством договор об издании за свой счет первого номера «ИВАНОВА»…
Мы настолько увлеклись подготовкой номера, что начисто забыли о существовании псов. Временами нам даже казалось, что псы там, в прошлом, что они уже как бы и не псы, а друзья человека… И совершенно напрасно. Тульская сторожевая — порода знаменитая. Это отборный, холеный пёс, который по достоинству занимает место в одном ряду с такими элитарными особями, как румынская борзая *, кубинский сеттер и северокорейский терьер.
С псами мы столкнулись, когда были готовы иллюстрации, корректура и весь внешний и внутренний вид «ИВАНОВА», когда зав. отделом массово-политической литературы Приокского книжного изд-ва Николай Кузьмич Кирюхин поставил свою подпись, и зародыш «ИВАНОВА» был доставлен в ОБЛЛИТ, то бишь, в переводе с советского, в цензуру.
* * *
По детским книжкам бродит печальная легенда о существовании специальных фронтовых собак. С гранатами на спине такая собака лезла под фашистский танк. Такие вот были военно-патриотические зверушки. Жаль, не успели обучить гусей на самолеты бросаться. Ну да ладно, это, собственно, тема для докторской… Худо-бедно, у незабвенной героической собаки была цель — взорвать танк, и она ее упорно преследовала.
У пса же, окажись он в подобной ситуации, задача будет прямо противоположная: как можно быстрее сбагрить кому-нибудь смертоносные гранаты, и желательно с распиской в получении. Потому как гранаты — это самая что ни на есть ответственность. А танк… Ну что танк… Поездит, поездит, да и заглохнет, или собаки взорвут…
* * *
Неизвестно, сколько тысяч человек прочитали первый номер «ИВАНОВА», но можно поставить хорошую говяжью кость против тарелки перловки за то, что более преданных читателей, чем тульские цензоры, у нас не было. Я собственными глазами видел, КАК были выделены красненьким целые абзацы, куски статей: они были даже не обведены, а аккуратно подчеркнуты построчно.
Главных читателей было двое: рядовой цензурный чтец Эдуард Николаевич Пашкевич и начальник обллита Валерий Викторович Возбранный.
Система, объясняю непосвященным, такая. Издательство подписывает готовое издание и отдает его цензуру на предмет выявления военных и государственных тайн, а равно порнографии. Если таковых тайн в издании не содержится, цензура ставит свою печать и возвращает издание издательству, оставляя себе контрольный экземпляр. После этого издание можно отдавать в типографию. Забегая вперед скажу: ни военных, ни государственных тайн, а равно порнографии в «ИВАНОВЕ», при всей бдительности цензоров, обнаружено не было. Что же было так щедро подчеркнуто красненьким? И главное — зачем, для кого?
Читали цензоры долго, наконец прочитали.
Приезжаем мы в обллит — ваш покорный слуга и редактор издательства Олег Дорофеев, и говорит нам Валерий Викторович Возбранный странные слова:
— «ИВАНОВА» мы прочитали, претензий не имеем, но… ВАМ ЕГО НЕ ОТДАДИМ. МНЕ ЗВОНИЛИ ИЗ ИЗДАТЕЛЬСТВА И ПРОСИЛИ ПОКА ПОПРИДЕРЖАТЬ.
Что за бред? Кто? Зачем? Разве цензура вправе?..
— Нет, что вы! — поспешно машет ручками Валерий Викторович.— Мы работаем теперь не то что раньше, совсем по-другому! Но просто… — потупился Валерий Викторович, — мне давеча позвонил из издательства Николай Кузьмич и попросил, а я… — еще больше смущается Валерий Викторович, — дал ему слово чести и, как человек порядочный, должен его теперь сдержать…
И чего мы, бараны, глаза лупим? Что может быть естественнее — доверили вы кому-то СВОЮ вещь, а этот кто-то дал другому кому-то слово чести и вам ВАШУ вещь не возвращает…
Ну, в порядочности Валерия Викторовича даже и сомневаться не приходится. В России еще с XIX века как-то так удачно сложилось — что ни цензор, так обязательно порядочный человек. Мы говорим «цензор» — подразумеваем «джентльмен». Тем более, что и Эдуард Николаевич головой кивает: дескать, тут уж ничего не поделаешь, слово чести, оно что твой кремень… К слову сказать, и сам Эдуард Николаевич сугубо порядочный человек. Полтора года назад, будучи ответсекретарем молодежки, я поставил в номер заметку с упоминанием секретарей обкомов. Так вот не кто иной как Эдуард Николаевич мгновенно настучал Валерию Викторовичу, после чего Валерий Викторович, в свою очередь, настучал в обкомы, после чего ночью тираж газеты был остановлен, а ваш покорный слуга со следующего дня на семь месяцев сделался безработным.
Ну что ж, слово чести так слово чести, но ЗАЧЕМ? Кому вдруг понадобилась такая нелепая ситуация?
— Мало ли,— скромничает Валерий Викторович. — Я, конечно, ничего не знаю и не имею права вмешиваться… Но, может быть… это только мои предположения, я ничего не знаю, но… может быть, у издательства вдруг появится еще кое-какая правка…
Как в воду смотрел Валерий Викторович. У издательства вдруг и впрямь появилась кое-какая правка: нам было предложено одну статью снять вовсе, другую урезать почти на треть, а из остальных выкромсать все, связанное с политикой.
Непонятным осталось, кто конкретно и когда настучал в обком: и Возбранный, и Пашкевич, и Кузьмич, и зам. директора издательства Овчаренко от этого возмущенно отпирались. (Яростный блеск очей: «Да как вы могли такое предположить!», словом, не будь мы чернью — пасть бы нам на дуэлях…)
Таким образом, мы вернулись в точку отправления — в Приокское книжное издательство, правда, уже с литовкой. Наше изрядно переношенное детище, наполовину вылезшее из лона, добрые акушеры принялись сноровисто запихивать обратно.
— Как-то недоглядели,— бормочет натужно Александр Иванович Овчаренко, с силою упираясь в «ИВАНОВье» темя.— Думали, как всегда, дебил графоманий будет, а тут… уфф… прости, гос-споди…
— Я свою подпись снимаю! — решительно пыхтит рядом Николай Кузьмич.— Так и знайте! Или мы ему обрезаем ручки и немножко ушки, или я свою подпись снимаю!.. Я понятия не имел, кто тут нарождается, меня ввели в обман! Так и знайте!
Чего так испугались Александр Иванович с Николаем Кузьмичом? Они испугались, пользуясь терминологией Ю. Черниченко, политически ошибиться.
* * *
Пёс ошибается один раз в жизни, потом его съедают. Законы псарни суровы, но иначе нельзя, на этом тоже основано благополучие пёсьего мира. Псы по-разному жрут чужаков: иногда зло, иногда лениво. Своих псы всегда жрут с остервенением. Я помню, как сожрали несчастного, услужливого пса с глазами терьера. Не за то, что попер против своих, напротив, он отличался умом и сообразительностью, не за, тьфу-тьфу, политику. Просто напился пьяный с польскими друзьями, провожая побратимов на их тревожную родину. Побратимы уехали, а он остался на площади у вокзала. И вокруг — одна борьба с пьянством, самый ея разгар. Его сожрали в один день, с хрустом и урчанием. Когда псы жрут — зрелище поучительное. Когда псы жрут, они не нуждаются в подстегивающем «Ату!» со стороны. Это ритм их жизни, это их пёсьи сердца выстукивают: «Ату! Ату! Ату»
* * *
Николай Кузьмич был прост, как «Правда». Он возьми да и брякни, что правку свою (читай «кастрацию») предлагает исключительно из соображений «культуры издания». Однако не сумев ответить на вопросы «Почему «комсомольский аппарат» звучит более культурно, чем просто «комсомол»?», или «Что некультурного в фамилиях обкомовских работников?», Николай Кузьмич угрюмо замолчал в углу и лишь изредка порывался вымарать свою подпись.
Александру Ивановичу Овчаренко было труднее. Сам он подписывать «ИВАНОВа» к печати боялся, однако старательно играл в демократа, а демократам нынче бояться неприлично. Поэтому Александру Ивановичу нужно было скоренько найти обоснование своему страху. Нашел. Сам-то он, понимаете ли, мужчина отчаянный, прямо бедовый, он сколь хошь подписей понаставит куда угодно, но вот беда — боится он, передовой и либеральный, за судьбу толстого журнала, каковой собирается открыть издательство. Смотрите, ерунда какая получается: напечатает издательство «ИВАНОВА», а обком разозлится, да и запретит издавать журнал. А как же читательская масса? Народ как без толстого журнала?
После двух часов полубредовой дипломатической беседы Александр Иванович натужно признался, что сам ничего решить не может вообще. Вот вернется из командировки директор издательства…
Ну что ж, туляков можно поздравить. Скоро у них появится свои толстый журнал. Судя по тому, что среди издателей будет такой отчаянный мужчина как А. И. Овчаренко, журнал обещает быть заметным явлением в общественном и литературном мире. Спешите подписаться.
«Вот приедет барин, барин нас рассудит…» Вот вернулся директор, взял — и подписал. Пришлось, конечно, пойти на компромиссы, не без этого, но на компромиссы, а не на идиотство. Кое-что согласились поправить, кое-с-чем не согласились. Хорошо ли, плохо ли, по-крайней мере Вениамин Михайлович Заломкин не пыжился, не скакал перед нами в дурацком колпаке и не пускал ротом пену, биясь в коммунистических припадках. За что мы ему глубоко признательны.
Однако директор директором, договор договором, Конституция Конституцией, а псарня псарней. В принципе, так ли уж это важно — КТО настучал в обком? Важно, что директор типографии, с которым была предварительная договоренность о печати, приветствовал нас так:
— А-а-а, «ИВАНОВ»! Мне тут из обкома звонили, какая-то там статья есть… В общем, печатать запретили, пока не снимете…
В обком партии мы решили сходить просто так, для того, чтобы побывать так уж везде, чтобы замкнуть цикл. Надо было быть, конечно, очень наивными людьми, чтобы серьезно верить в возможность издания в Туле чего-то — плохого ли, хорошего, совсем замечательного или из рук вон дрянного, но — свободного. Но это мы поняли уже после, когда увязли. Вот и поперлись мы в обком не с тем, чтобы добиться разрешения, а просто потешить напоследок гордыню, изречь сакраментальное: «Почему?»
* * *
Псы отличаются необыкновенным, утонченным цинизмом. Вот лежит этакая здоровенная псина, охраняет свободу, равенство, братство… И приходим мы к ней, истерично тряся палками и тряпками и визгливыми от страха голосами блеем: «Свободу нам! Свободу!»
— Бяши, бяши,— приоткрывает мудрый глаз пёс,— ну успокойтесь, давайте вместе разберемся, посоветуемся, обсудим. Думаете,— зевает он, невзначай обнажая толстые клыки,— свободы мне для вас жаль! Только это ведь, если подумать, одному свобода — баб насиловать, другому — глотки резать, третьему — дома жечь… Вот она, свобода-то ваша.
И подумав, вспоминает модненькое: «Анархия».
Согласитесь, виртуозно. Так мягко, по-доброму поднять на всех заднюю лапу… Где этому учат, интересно? Разговаривать с согражданами как с пациентами колоссального дурдома. С невинными, пасторскими интонациями обозвать всех поголовно потенциальными насильниками, убийцами и просто ублюдками… Знаете, что псы могут сказать завтра?
— Ну что вы, родные, раскричались? Есть хотите? Давайте вместе разберемся. Думаете, еды для вас жалко? Да хоть сейчас забирайте все пайки. Но только ведь вы сегодня покушаете, а завтра захотите по нужде, да и нагадите посередь улиц и площадей…
* * *
И вот пришли мы в обком: гл. редактор С. Степанов, зам. гл. редактора О. Степанова и ответсек. Вокруг, натурально, ум, честь и совесть Тульской области. Милиционеры самые вежливые в Тульской области.
Третий секретарь Давыдов встретил нас сердечно. Неформально. Не так страшен член, как его малюют.
— Почему не можем напечатать «ИВАНОВА»? Потому что, ребятки, издательство наше партийное.
Знаете, срабатывает. Если самую заурядную белиберду обставить секретаршей и милиционером, — срабатывает. Эффект значимости.
Сравните два ряда предложений:
1. Мы не можем жить в дерьме, потому что захлебнемся и умрем.— Мы можем жить в дерьме, потому что захлебнемся и умрем.
2. Мы не можем напечатать, потому что издательство партийное.— Мы можем напечатать, потому что издательство партийное.
Думаете, здесь нет логики? Ошибаетесь. Есть. ИХ логика. Без нее им каюк.
Причем было совершенно непонятно, то ли третий секретарь Давыдов просто издевается, то ли и впрямь считает, что у нас по одну сторону улицы тянутся издательства партийные, а по другую — беспартийные. И мы просто по своей глупости не в ту сунулись…
Напоследок третий секретарь посоветовал:
— А вы бы, ребята, писали просто о рок-музыке, только о рок-музыке — и всё. Тогда бы мы разрешили печатать.
Времена-то какие, едрёно копыто! Это вам не «КПСС» на заборе писать — это третий секретарь обкома советует писать о рок-музыке! Как будто она существует в безвоздушном пространстве, никто ее не пишет, никто не слушает, нет залов, билетов, цензуры, милиции, она просто парит над головою третьего секретаря обкома…
Ах боже ты мой, ну чего лукавить. Конечно же, не издевается третий секретарь Давыдов, все он прекрасно знает и понимает. Просто работа у него такая — творчески воплощать, дорабатывая. «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи» надо доработать до «КПСС — ум и т. д.», «Долой литераторов беспартийных!» нужно воплотить в более лаконичный вариант, без «литераторов»… Эволюция. Учение — не догма, не застывшее чего-нибудь, оно ж плещется, разжижается, растекается… Коммунизм, понимаете ли, это ж Советская власть плюс электрификация всей страны…
* * *
А Герцен-то, Александр Иваныч, тезка Овчаренко, головастый был мужчина, вечная ему память. Взял да и открыл в 1853 году Вольную русскую типографию. Звучит как! Соловей поет. Вольная… Русская… Типография…
Головастым же был Герцен не потому что открыл, и не потому что в 1853, и даже не потому что Вольную. А потому что открыл он ея в Лондоне. Больша-а-я умница был этот Герцен! Когда еще сообразил.
Так что печатать «ИВАНОВА» мы поехали в Таллинн. И, знаете, не жалеем.
* Пока номер готовился к печати, поступили тревожные сведения о состоянии здоровья румынской борзой. Чувствует она себя все гаже и надежд на улучшение как будто нет. Аминь.
Константин КИРИЛЛОВ.
