— «Музыка — друг мой единственный…» У тебя больше нет друзей?
— Ты знаешь… смысл слова «дружба» я воспринимаю нетрадиционно. Для меня это не тот человек, которому отдай рубаху, душу… Для меня это не армейские дружбаны, чтобы закинуть руку за плечо… У меня нет тоски по друзьям… Есть дорогие, любимые люди, стоящие на разных ступенях от меня…
— Ты часто устраиваешь домашние концерты. В чем, по-твоему, превосходство домашнего сейшена над многолюдным залом?
— Понимаешь, люди знают, на что идут, когда они идут на сейшен. Соответственно, они готовы воспринимать то, что я делаю. А на обычных концертах (в зале) есть слой людей, не воспринимающий не то, чтобы меня, а — вообще ничего. Если мне будут выкрикивать из зала: «Металл давай!», я буду орать агрессивно; все — это уже начинается атомная война… Обидно быть непринятым. Это было для меня нормально года три назад, теперь — уже не то…
— ПРОХОДНОЙ ДВОР — это «проходной двор» для твоих аккомпаниаторов или это ты — человек-оркестр?
— Это перманентный проект. Поскольку есть я, этот проект существует. Без меня он в спящем, летаргическом состоянии. Но я могу его оживить. Покуда есть идеи, мои песни нуждаются в электрической аранжировке. Если я почувствую, что лучше быть только в акустике, я буду петь один. Если же в сорок лет мне придется собрать команду, это не составит труда.
— Я слышал, как твои песни исполняли у Казанского собора, не называя автора, и пели за деньги…
— Правда? Качественно пели? Обалдеть!..
Деньги за песни? Я к этому вполне спокойно отношусь. Они, судя по всему, ребята небогатые. То, что в принципе они не объявляют, чьи это вещи… Какие-то голландцы играют песни БИТЛЗ и собирают деньги на улице. Никому не придет в голову спрашивать у них: с чьего разрешения и какую именно песню Леннона или Маккартни они поют. Вообще это
экзотично. У меня по этому поводу нет гнева.
— Я заметил, во время Фестиваля («Рок-акустика» — Ред.) к тебе подходили много различных людей. Как ты относишься к тусовщикам?
— Вокруг меня — моя жена и мой друг, а за все время фестиваля ко мне подошли человек 5-6. Просто время от времени я бываю с концертами в разных городах, и, конечно же, есть люди, бывающие на них постоянно. Не подойти ко мне и не поздороваться — это было бы невежливо. Но все это на уровне старых знакомых.
— Отношение к хиппи?
— Дело в том, что я прекрасно отдаю себе отчет, что аудитория, привязанная к хиппизму, более подготовленная к моим песням. Хипповские тусовки — это наиболее антифашистские объединения, у этого слоя людей есть такое чувство, как милосердие. Конечно, и среди них есть свои «покрышка» и свое «дно»: у них есть и плохое, но хорошего больше. Через это можно прорастать. Справедливо мнение, что тусовка многих погубила, но и то, что благодаря ей многие выжили — это тоже известно… Кстати, процент ублюдочности у хиппи самый низкий, у других, ты сам знаешь — каких,— намного выше…
— Кто ты — поэт, гитарист, бард? Как сам считаешь?
— Я музыкант в первую очередь. То, что я не поэт — это точно. Есть тексты, которые удаются. Но они вторичны по моменту возникновения. А музыка — это структура, которую можно обозначить словом. У меня никогда не возникает настроения написать стихи. Разбирать же песни с точки зрения стихов — безумно…
— Один мой знакомый, известный рок-музыкант, сказал, что было бы лучше, если бы ты оставил тексты и перешел бы только на гитару…
— Да он мудак!.. Пускай эта наглость будет напечатана, но сильнее своих песен я не слышал нигде и никогда! Мои песни — самые лучшие. Мне кажется, это великое искусство — то, что я создал… Я знаю людей, которые поют песни на стихи Бродского… Майк, например, выше на порядок — у него есть внутри какое-то нервное поле. Пушкина перекладывают на музыку — это салонная примочка, это ложь, это искусственно рожденный ребенок. Здесь все раздавленно. Ну что это такое — «Белый снег, серый лед…»!? Мои песни — и музыка, и стихи, и энергетика,— не самые мощные, но вместе взятые они обладают совершенной самодостаточностью. Я строю песни по внутренним законам сплава. Как я могу их писать, не используя стихи?!
— Есть ли у тебя кумиры? Что ты слушаешь?
— Я как-бы перестал слушать музыку с начала 80-х годов. Знаю, что есть ДАЭР СТРЭЙТС, что существует Стинг, Питер Габриель… Но музыка 80-х меня не формировала.
Любимая команда — ЛЕД ЗЕППЕЛИН. Из наших самое сильное впечатление произвел на меня Майк Науменко: я был потрясен, когда его услышал… Невольно даже был период подражания ему. Один из эпизодов — Башлачев… Недавно послушал пластинку Макаревича — гигантский человек, как бы его не поносили. Это его беда, что время его ушло…
— Какие взаимоотношения с фирмой «Мелодия»?
— Никаких. Собирались делать пластинку в январе 1988 года: одна сторона моя, вторая — Башлачева. К тому времени уже было записано 5 песен. В феврале же в студии я узнал о смерти Саши… Дальнейшая судьба моих песен мне не известна.
— «Я рожден, чтоб играть. Кто оставил меня вне игры?..» Так кто же оставил тебя вне игры?
— Ты знаешь, в разное время — по-разному. Было время, когда это были родители, было время — КГБ… В любом случае, я за свой рок-н-ролл крупно заплатил, не так, конечно, как Юра Шевчук — на уровне физической расправы, но на уровне раскаленных мозгов — сполна.
— Правда ли, что на днях ты навсегда уезжаешь в Америку?
— Правда.
Б. Суранов.
P. S. Это одно из последних интервью Юры НАУМОВА, данное отечественной рок-прессе.
