Какой-то трагический месяц август для отечественного рока: в 1990-м хоронили Виктора Цоя, в 91-м Майк… «Когда человек умирает, изменяются его портреты»,— писала Ахматова. И уже, кажется, не дерзко — мудро глядит Майк с обложки одного из лучших своих альбомов — «LV» (выпущенного на виниле фирмой «ЭРИО»).
Майк был проще, «земнее» БГ, и в нем не было «ориентальной мистики» Цоя. С ним не вяжется представление о респектабельности и патриархальности. Он был безыскусен и открыт, наверное, поэтому как-то надежен; в его песнях сразу чувствуешь себя легко и непринужденно. ЗООПАРК так и не поддался искусу эстетства, до конца сохранив верность ритм-энд-блюзу.
Уход из жизни ряда лидеров питерского рока, затянувшееся красноречивое молчание иных недавних кумиров, заставляют яснее сформулировать некоторые соображения о качественных изменениях, происходящих на нашей рок-сцене. А там — слышатся чьи-то незнакомые шаги… Вглядитесь! — вот они…
Недавно пресса отмечала спад интереса публики к рок-жанру (после взрыва 1986 — 87 гг.). Ныне положение прояснилось. Как и следовало ожидать, широкие массы определенно предпочитают сладенькую попсу, ну а серьезные творцы — эксперимент. В истории западного рока было весьма немного исключений, когда какая-либо команда сочетала массовое признание с «доверием улицы», интонации молодежного бунтарства — с классной и новаторской музыкой. Это — БИТЛЗ, еще, пожалуй, ПОЛИС — они нравились и подросткам, и родителям (хотя по разным причинам). У нас на очень короткое время такие разные аспекты популярности соединил АКВАРИУМ. «В любой щели поет Гребенщиков»,— меланхолично пожаловался изысканно-модернистский поэт Виктор Кривулин (даже его проняло, что уж говорить о «постпинкфлойдовских» панегириках Вознесенского). Но теперь ситуация изменилась.
Думается, мы становимся свидетелями подлинного музыкального плюрализма, то есть формирования НЕЗАВИСИМОЙ рок-сцены; независимость, в первую очередь, от вкусов публики, а следовательно, от коммерческого интереса. Как и на прогрессивном Западе, сейчас утверждают себя так называемые «культовые банды», с самого начала сознательно обращающиеся к очень ограниченной аудитории, не алчущие всенародной любви. Подобным выбором они как бы приобретают право не подчиняться вкусовому диктату и спокойно следовать своим путем, делая то, что им представляется интересным. В цивилизованных странах их поддерживает разветвленная система независимой музыкальной индустрии, выпускающей пластинки малым тиражом, что дает возможность засветиться, не потеряться таланту. Видимо, что-то похожее должно появиться и здесь, необходимость вполне назрела.
В специфических условиях нашей страны, где рок, как удачно было подмечено, родился от Окуджавы и Высоцкого, старшее поколение русских рокеров — Макаревич, БГ, Шевчук, даже Цой, Кинчев и Борзыкин — все поющие поэты. Наверное, это традиция российского культурного сознания, неизменно отдающего пальму первенства «школе идей» — литературе. Думается, позволительно назвать тот период в развитии отечественного рока «периодом критического реализма», или еще лучше, «передвижническим» — как и в случае с известным Товариществом художников, на данном этапе в творчестве преобладает этический пафос — от политического обличения-протеста до нравственной проповеди. При этом эстетическая, то есть музыкальная, форма частенько пускается побоку.
Переходя же к музыке, испытываешь… как бы это поделикатнее выразиться? — известную неловкость. Именно здесь провинциальный характер родной рок-тусовки проявляется с полной очевидностью. Слишком уж много у нас, пардон, заимствований, и не в плане влияния, а — откровенного плагиата. Простите, что остается от музыки (именно музыки!) КИНО при сравнении с группой КЬЮР? Обдирают эту модную банду и другие наши рокеры, причем тиражируя свои «пастиччо» на пластинках. Примеры, естественно, можно множить. Правда, иные, по молодости да неопытности, копируют выбранные образцы неаккуратно, аляповато, что приводит к случайной оригинальности. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Спасибо и на том.
И все же именно в музыкальном развитии залог подлинных творческих свершений. Рок ныне должен осознать свою самоценность, самодостаточность. Причем если ранее для этого достаточно было субъективной честности и преданности делу, то теперь добавляется особая ироническая позиция, позволяющая объединить в рамках оформившегося альтернативного течения стилистически разноплановые поиски.
Наверное, одним из первых, кто осознанно говорил с четко ограниченной и ни с чем не сравнимой аудиторией, был Андрей «Свин» Панов, лидер АВТОМАТИЧЕСКИХ УДОВЛЕТВОРИТЕЛЕЙ — отец советского панка, сам именующий свой стиль «асфальтовый рок». Действительно, это панк по сути — эпатаж, неадекватное поведение в условиях советского бытового абсурда, глумливая пародия, издевательски тасующая затертые лозунги и идиомы. Вспомним выступление АУ на 5-м рок- фестивале в 1987 г.: «Рейган-провокатор», «Горбачев могучий разгоняет тучи, ну а я дождя хочу…» Выложены дерзкие, хлестские заявления, в общем-то не подкрепленные музыкальной конкретикой. Сейчас же группа сыгралась в тугой, прекрасно слаженный механизм, делающий резкий, колючий, лапидарный звук — без преувеличения, теперь это одна из ведущих сил питерской живой, творческой сцены.
Специально, чтобы обозначить широту стилистического диапазона, отметим противоположный полюс— КЛУБ КАВАЛЕРА ГЛЮКА, элитарный музыкальный проект Евгения Пуссера и его единомышленников. Они именуют себя «религиозные поэты, философы и музыканты», возрождающие традиции петербуржекого салонного музицирования, но «в контексте пост-модернизма и рок- авангарда». Почти все минувшее лето они выступали по средам в знаменитом артистическом кабаре «Бродячая Собака». Прихотливое акустическое звучание — рояль, скрипка, саксофон, бонги, эпизодическая гитара — вовлекает в джазовый свинг и заводит чисто роковой энергетикой, вычурные символистские тексты тронуты жухлинкой «фин-де-сьекль». Все это было бы претенциозным, если бы не лежащий в основе едкий дух иронии, придающий музыкальным экзерсисам ГЛЮКОВ ослепительный блеск дерзости и неотразимое «осеннее очарование» декаданса.
В принципе, главное преимущество, которое дает независимая позиция музыкантам — это ощущение развязанных рук, возможность идти неторенным путем, отчаянно экспериментировать. Тут выделяется так называемое «готическое направление», оказавшееся в чем-то удивительно созвучным сумеречной зыбкости петербуржекой души. Ведущая здесь сила — ДУРНОЕ ВЛИЯНИЕ. В 1990 г. к ним пришел новый гитарист-вокалист Олег «Малыш» Дзятко, и на 8-м рок-фестивале группа представила самую экстремальную в музыкальном плане программу. Это — мрачный, гнетущий саунд: гитара навязчиво жужжит один и тот же пассаж, и на таком фоне ритмически импровизирует ритм-секция, с частой сменой размера; текст — всего одна фраза на английском языке, вокал превращен в фактурный элемент. Подобная фактура как нельзя лучше воплощает эстетику урбанизма, создает не образный, вербальный, а именно звуковой портрет мегаполиса—с его лихорадочным ритмом жизни, ностальгией и нездоровыми соблазнами.
Необходимо здесь отметить и молодую, быстро прогрессирующую группу ЮГЕНДШТИЛЬ с лидером-басистом Германом Подстаницким. Они дебютировали на фестивале «Рок-неза…» в июле 1991 г., но продемонстрировали вполне зрелую творческую концепцию. Музыка, жесткая и дикарская, подхватывая высокий «птичий» крик вокала, легко уходит в авангардизм, но импрессионистической расплывчатости предпочитает шершавую весомость, наполненность звучания. Выступление ЮГЕНДШТИЛЯ — гитарное стаккато, суховатая, но изобретательная партия ударных — впечатлило эффектной плотностью и причудливыми ритмическими узорами в модернистском вкусе, под стать их названию.
На этом же фестивале запомнилась и многообещающая молодая команда НЗ. Они делают динамичный вариант «новой волны», яркий фронтмэн Никита Алексеев обладает мощным вокалом и уникальной пластикой. Свежесть и веселая непосредственность в их игре — качества, которые поистинне невозможно имитировать.
Расслоение единого потока питерского рока ныне стало объективной реальностью. Резко специфический музон лабают и злокозненные «психобилли» типа МИН ТРЭЙТОРЗ (что значит «Подлые Предатели»), и размашисто, хотя пока совершенно беспомощно экспериментирующий МОНУМЕНТ СТРАХА (ехидно прозванный в народе «Страшным Памятником»). Сценой, где регулярно демонстрируют себя начинающие независимые банды, стал маленький зал Василеостровского МКЦ — под мудрым руководством небезызвестного Всеволода Гаккеля. Что ж, большое ему за это спасибо!
При всей стилистической разноперости, думается, перечисленные команды объединяют некие черты, рисующие общий «профиль времени». Как известно, каждое музыкальное направление создает не только свою эстетику, но и духовный климат, так сказать, менталитет, на уровне банального подражания, сводящийся к системе поз и заклинаний. Так, 20-минутное соло клавишных, желательно с цветными прожекторами и лазерным шоу, было фирменной маркой артрока; ну, а столько же минут «гитарных извращений» вкупе с дымовой шашкой и этаким мальмстиновским дрыгоножеством — непременный атрибут хард-рокового концерта. Ментальность первой великой волны в истории рока была индивидуалистической, так как порождала супергруппы и суперзвезд, культивировавших «маэстрию», высочайшую виртуозность исполнительского искусства. Имена «Богов Золотого века» — как из западного, так и из отечественного Пантеона,— при необходимости, пусть каждый поставит по своему усмотрению.
В саунде независимой рок-оппозиции доминирует, можно сказать, ансамблевый принцип: то есть, густой звуковой микс, сведение к минимуму инструментальных поливов и прочих демонстраций виртуозности. При этом, музыка все же очень изощренна. Она опирается на иные художественные традиции — ориентируется не на классику XVIII — XIX вв., но на минималистские течения современного авангарда. При отказе от претенциозной напыщенности — прозрачная, лаконичная до аскетизма фактура, экспрессивная резкость штрихов; простота сочетается с высокой интенсивностью звучания. Это направление и более демократично — нет выспренной риторики и мессианства, хотя к творчеству музыканты подходят очень серьезно.
Но в их серьезности есть необычный привкус — то, что можно назвать пост-модернистской иронией. Это — как бы комментарий к концу света, или, в данном случае, к тому, что «рок-н-ролл мертв, а я…» Такая ирония начинается с осознания жизни как истерического балагана, но лежит уже по ту сторону рождающегося отсюда отчаяния. Музыкант играет исчезающими на глазах, саморазрушающимися аудио-образами, смеясь над двусмысленностью своего положения, вновь и вновь продляет гаснущий аккорд. Создавая звук, он как бы создает и себя самого, ведь между его грезой и бытием нет четкой грани.
Обращаясь к совершенно различной, своей аудитории, эти непохожие группы могут не признавать и даже взаимоисключать друг друга. Это естественно, ведь каждая стремится выразить что-то неповторимо свое, личное. Тем не менее, допустимо объединять их, как сделано в данном очерке, ибо так четче выявляются сходства в подходе, средствах и методах, единые творческие посылки — осознанные или подсознательные,— и влияния, исходящие из единого узла традиций. Наконец, все группы осознают ситуацию некоторого смятения и разброда, наступившего при выходе отечественного рока из официального подполья и международной изоляции, но каждая по-своему ведет себя в новых условиях.
Название этих заметок заимствовано из текста «неоткрытого» питерского рок-барда Юрия Семенова, называющего себя внебрачным сыном Дэвида Боуи и пришелицы с планеты Тральфамадор (откуда являются летающие блюдца — см. К. Воннегута). На первый взгляд, прочитывается параллель с давешними «солдатами любви» — но только на первый взгляд. Может быть, в эволюции от «солдат любви» до «курсантов Камасутры» и кроется сущность всей этой великой, путаной, комической, абсурдной и прекрасной эпохи (1983— 1991). Составляющей уже прошлое отечественного рока.
А. КУРБАНОВСКИЙ.
Фото В. Потапова.
