Уже которое столетие очередная смута сменяется в России очередной диктатурой, деградация и разложение которой ввергает страну в новый хаос. Аналогичным образом Надвивается и искусство. Торжественная апология имперского официоза, деградировав, вытесняется из сознания ^критическим реализмом», за которым неотвратимо следует модерн, вытесняемый, в свою очередь, новой волной тоталитарной эстетики, зачастую вышедшей! из модерна (классический! пример — Маяковский!).
Между сходными этапами различных циклов легко проводятся параллели. Официозные романы Фаддея Булгарина и Анатолия Иванова, монументальные постройки российских императоров и советских генеральных секретарей, умеренно-либеральное либо подпольно-диссидентское творчество «шестидесятников» XIX и XX веков, «серебряный! век» русской поэзии начада столетия и «золотое десятилетие» русского рока, начавшееся дебютом «Аквариума» на тбилисском фестивале 1980-го и законченное смертью Цоя … Перечислять можно до бесконечности.
Но очередная «эпоха модерна», очевидно, подходит к концу. Постмодернизм дошел до упора, то бишь до кидания дерьмом со сцены, практикуемого некоторыми особо продвинутыми московскими художниками. Налицо и другой признак разложения модерна — переход части былых ниспровергателей основ на услужение новому порядку (Кинчев, организующий на Васильевском спуске концерт в поддержку Ельцина и получающий за это от властей какую-то побрякушку). Итак, грядет третья, после царской и коммунистической, волна тоталитарной эстетики. Какой она будет?
Исходя из общего состояния нашей страны, возможны два варианта. Первый можно условно назвать «латиноамериканским». Для него характерно сочетание имперско-милитаристского, державного стиля в официальном искусстве с вассальной зависимостью страны от зарубежья в политике, экономике и массовой культуре. Форма вступает в глубочайшее противоречие с содержанием, из-за чего подобное искусство получается ущербным, лживым и вторичным с самого начала.
Латиноамериканско-тоталитарная эстетика сейчас фактически стала государственной эстетикой России Ельцина-Черномырдина. Ее символами стали набранные старинным полууставом заголовки «Российской газеты» и «Российских вестей», очередные раскрашенные фотографии Глазунова, неизменные зыкины и кобзоны на съездах партий, провозглашенных правящими и, конечно, благостные батюшки, вещающие из всех телевизоров, радиоприемников и упогов. Наиболее продажная часть «пат риотической» интеллигенции с восторгом приняла новые правила игры и наперегонки побежала к кормушке. Кроме уже упоминавшихся в газете «СМЕРЧ» Невзорова и Глазунова, здесь заметен №2 в избирательном списке «Нашего дома — России» Никита Михалков, скульптор Клыков, а также вожди «патриотического» Союза писателей, призывающие к смирению со страниц газеты «Завтра» и за грошовые подачки воспевающие не то что Ельцина, а президента Якутии Михаила Николаева. То, что оный Николаев при этом активно занимается вытеснением из своей автономии русского населения, придает действиям господ литераторов особенно мерзкий характер.
Несмотря на затраченные деньги, ничего путного у всей этой публики не выходит. Многостраничные труды генерадов от Союза писателей пополняют склады макулатуры, конный памятник Жукову работы Клыкова настолько безлик, что поставив на нею новую голову, сей монумент можно запросто превратить хоть в Николая II, хоть в Буденного, хоть в Махно. Памятник же Победы па Поклонной горе производит просто отталкивающее впечатление и заслуженно, получил в народе кличку «Таракан на вертеле».
Вроде бы противостоящее им творчество «непродапшейся» части «красно-коричневых» деятелей искусства своих задач не выполняет. Оно отличается исключительным занудством, а его героями стали, в основном, спившиеся, закомплексованные, забитые субъекты, которые только и могут, что плакать о погубленной России да проклинать жидомасонов, между делом получая от них по морде («Все впереди» В.Белова, «Последний солдат империи» А. Проханова и т.п.). Общая интонация этих книг («Все пропало! Гипс снимают! Брильянты достают! Россия погибает!») зовет не бороться, а вешаться. Будь писатели-плакальщики поталантливей, они может и довели бы кого-нибудь из постоянных читателей «Нашего Современника» до самоубийства, но вследствие своей бездарности их груды лишь вгоняют в сон.
К счастью, кроме сгнившего постмодерна, гомосексуальной эстрады, официозного патриотизма в рамках общечеловеческих ценностей и оппозиционного жевания соплей по гибнущей России в нашем стране есть искусство другого рода. Условно его можно разделить на два направления — реабилитирующее советский образ жизни и ценности, и настраивающее людей на борьбу с существующими порядками.
К первому можно отнести многие песни групп «Любэ» и «Дюна», фильм Томаша Тога «Дети чугунных богов», роман Эдуарда Лимонова «У нас была великая эпоха». В отличие от произведений! так называемого социалистического реализма, советская жизнь предстает там не идеализированной и не сопровождается псевдокоммунистической демагогией и рассуждениями о борьбе за мир во всем мире. Не скрывается пи грязь, ни поголовное пьянство, ни традиционное российское разгильдяйство, по при всем этом видно — жизнь прекрасна, полна смысла и, главное, совершенно естественна для живущего ей этноса. Становится очевидным, что любая попытка жить как американцы или немцы станет для народа гибельной. что. кстати, и доказывает нынешнее вырождение нации и сокращение се численности. Особенно показателен фильм «Дети чугунных богов», в котором очевидна преемственность между советским и традиционным образом жизни, изначально господствовавшим на российской территории, еще до формирования славянского этноса как такового.
Отчасти к реабилитирующему искусству можно отнести и фильм Сергея Соловьева «Черпая роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви». Картина интересна, прежде всего, оригинальной трактовкой образа Сталина. Вождь всех народов предстает перед зрителями и как обычный человек, сильно озабоченный плохой работой кишечника, и как строгий, но добрый волшебник, являющийся во сне главному герою и выполняющий его заветное желание. Такая трактовка отличается и от официоза сталинских и брежневских лет и от интеллигентски-истеричных разоблачительных кампаний хрущевской оттепели и горбачевской перестройки. Зато ее близость к фольклору, анекдоту и другим видам народного творчества о Сталине, где этот политик (гак же, как и Петр I, Иван Грозный, Ленин, Горбачев и т.д.) предстает во всей своей сложности и неоднозначности, очевидна.
Но реабилитация традиционного образа жизни — только треть дела. Необходимо еще и искусство, зовущее людей на борьбу с существующим порядком и дающее (хотя бы в самом общем виде) идеал, ради которого этот порядок разрушается. Ростки такого искусства тоже пробиваются. Это фантастические романы Николая Перумова, воспевающие свободу воли и бунт против навязываемого извне «нового мирового порядка», какими бы красивыми лозунгами он ни прикрывался. Это фантастический же роман Аркадия Стругацкого «Град Обреченный», где «до отвращения демократический» строй, ведомый закулисными Экспериментаторами, сметается народной революцией, в первых рядах которой идут нацисты, коммунисты и просто вожаки разоряемых и унижаемых экспериментом народных масс. Это, наконец, с успехом прошедший по телевидению и совершенно не освещенный критиками фильм Евгения Матвеева «Любить по-русски», где классовая борьба сочетается с войной за человеческое достоинство. Трем символическим столпам режима — мафиози, председателю колхоза, превратившемуся в оборотистого дельца, и продажному начальнику милиции противостоит не какой-нибудь русский Рэмбо из Афганистана, как в дешевых боевиках, а, па первый взгляд, достаточно заурядные люди — спивающийся секретарь обкома с любовницей, вылетевший с завода инженер с молодой женой, сокращенный из армии офицер, мать-одиночка с подрастающим сыном … Тем не менее, в неравной схватке с объединенными силами мафии и милиции они отвечают ударом на удар и выстрелом па выстрел. И в итоге одерживают победу. На угрозу же пустить в ход более значительные силы следует потрясающий по смыслу ответ: «Тогда уйдем в лес и будем партизанить, пока в стране порядок не наведут!»
В этой фразе — вся соль идеологии сопротивления, которую, с некоторыми допущениями, можно назвать анархо-тоталитарной. Она не признает никаких правил игры, ставя во главу угла свободную, борющуюся за свою автономию личность, по легко жертвуя сотнями и тысячами жизней, как во имя грядущего идеала, так и во имя нормальной жизни здесь и сейчас. Она с легкостью использует демократический механизм, по легко отбрасывает его, поскольку принцип «один человек — один голос» и понятие «права человека» для нее — ничто. Наконец, она сопротивляется любому ограничению своей свободы, но безжалостно лишает не только свободы, но и жизни всякого становящегося на ее пути.
Какое общество может породить революция с такой идеологией? Если у граждан этого общества не хватит активности, чтобы держать ключевые механизмы системы под контролем — возникнет диктатура. Если возобладает принцип войны всех против всех — хаос, в котором погибнет мир. Если внешний и внутренний враг задавит революцию — продолжится нынешний упадок и лет через двести обитатели России разделят судьбу древних греков и римлян. Но возможен и четвертый вариант — общество, которого еще не знала история. Его отдаленным предшественником, пожалуй, можно считать казачью или махновскую вольницу. С одной стороны — делай, что хочешь, с другой — если зарвешься, батька-атаман либо соседи враз снимут голову. А с третьей, самому батьке тоже можно башку отрезать, если против народа пошел.
Ю.НЕРСЕСОВ