АНЯ И БОРЯ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

Неутомимые путешественники вернулись из Англии и согласились поделиться с «Неформатом» впечатлениями. Беседа происходит в квартире, из которой Умка и Боря Канунников собираются на днях уезжать. В колонках тихо звучит «Grateful Dead».

Вместо вступления
Аня: Хорошо, что ты решил интервью взять, я как раз собиралась что-нибудь про это написать для всех, потому что все спрашивают, чтобы как-то всем сразу ответить, но мне было очень лень.

Гриша: А зачем вы с Борькой туда поехали? Цель какая была?
Аня: Никакой цели не было. Пригласили в гости: у меня там дружок работает один, собирается скоро обратно — он в командировке, международный журналист. Он всех друзей приглашает, вот мы и поехали.

Английская жизнь
Гриша: Чем вы занимались? Где жили?
Аня: Мы жили в разных местах: в Кембридже у этого друга моего жили, а в Лондоне жили у другой подружки моей. Ничего особенно экзотического. Самое лучшее, что там все в основном живут в домах, а не в квартирах. Вот, едешь по городу, и начинается спальный район — такая длинная улица, как рисуют на картинках в книжках про Англию. Не такой, как у нас, спальный район, когда один большой дом, за ним пустырь, а дальше опять большой дом — у них прямая улица, а вдоль нее ряд двух- или трехэтажных домиков островерхих… или прямых, но абсолютно одинаковых: планировал каждый район, как правило, один архитектор и строилось это в конце прошлого века. Видимо, на месте таких же более старых домиков или просто на пустом месте. Вот такой сплошной ряд домов, между ними нет прохода — они сплавлены стенами, сращены. А с обратной стороны каждого домика находится свой backyard — лужаечка, задний дворик. За ним заборчик и задний дворик следующего ряда домов, который уже лицом на другую улицу. Комнатки маленькие. Они на разных уровнях нанизываются на вертикальную лестницу. В более старых домах, если хозяева приняли душ с утра, то тебе горячей воды не хватит и нужно ждать целый час, пока она нагреется. Вообще, воду там надо экономить, потому что за нее платят. Это, кстати, везде на Западе. В Шлландии, к примеру, вообще нет горячей воды в некоторых домах, стоят какие-то колонки, которые могут и не работать. Просто, если дом старый, но хороший и не падает — зачем его перестраивать?

Гриша: Кроме Кембриджа и Лондона удалось где-нибудь побывать?
Аня: Мы ездили в Оксфорд. Так, погулять. У нас были большие планы: хотели съездить в Шотландию, в Ирландию, тоже в гости к друзьям, но в Ирландию мы совсем не поехали, а в Шотландию чуть было не поехали, но это было бы так долго и дорого, что интересней и дешевле было гулять там, где мы уже были. Может, в следующий раз. Можно, конечно, было попробовать ехать автостопом, но оно все как в зеркале — у них же все движение наоборот… (в комнату входит Боря) Боря, Боря! Я уже интервью даю, иди сюда скорей! Короче говоря, Зазеркалье. А я никогда не стопила левой рукой и как-то так и не попробовала, пока что. Там все время заторы на дорогах серьезные, даже за городом, потому что дороги очень узкие. Дороги старые, но хорошие, поэтому их, как и дома, не перестраивают. Как на Би-Би-Си эти микрофоны, 47-го года.

На Би-Би-Си
Боря: Микрофоны шикарные — ленточные, очень старые. А реверберацию они делают вообще очень интересно: у них естественный hall — в подвале находится пустая комната, в которой расставлены микрофоны, это у них такой hall такая обработка у них.
Аня: То есть звук идет в эту камеру, а потом поднимается обратно.

Гриша: Как вас туда занесло?
Аня: Вся эмиграция наша друг друга знает. У нас есть друг Антон, по кличке Дед Мороз, которую мы ему дали в свое время, так он переписывается уже много лет с Севой Новгородцевым и уже давно ему про нас рассказывал. Поэтому тот уже что-то знал. Но мы сначала попали не к Новгородцеву, а к такому человеку по имени Александр Кан, телефон которого нам в Питере дала Алина, такая замечательная дама. А Кан еще когда-то давно устраивал фестивали: еще в конце 70-х годов они с Курехиным мутили фестиваль «Открытая музыка», потом весь этот Ленинградский рок-клуб. В конце концов, ему стало скучно и он из рок-клуба ушел, на Би-Би-Си работает уже пять лет. Мы с ним сделали маленькую передачку в записи и он же нас вывел на Новгородцева, который оказался замечательным дядей. (Между прочим, мы и Кана, и Новгородцева снабдили вашими журналами.
Промоушн!). Я, грешным делом, ожидала понтов каких-то, а понтов не было никаких. То есть все настоящее. Так приятно!
Боря: Относятся к тебе по-человечески, разговаривают с тобой нормально, дня: Как с равным разговаривают…
Боря: Нормальным русским языком.
Аня: Не как с залетной какой-то птичкой…
Боря: Причем, я так понял, что он начинает программу «Севаоборот» с какой-нибудь такой трескотни, может все что угодно сказать, подготавливая при этом слушателя к тому, что весь текст, который будет произнесен людьми в течение передачи, смысла иметь не будет, и перед слушателем открывается атмосфера в чистом виде. Что там говорится — неважно. Главное — ощущение есть. Никто не пытается концептуальное что-то одно к другому присоединить и так задать вопрос, чтобы из него выходило вот это и входило потом еще куда-то…
Дня: Нет такого, что «Расскажите, что такое андергра- унд», «А как вы пришли», «А почему вас называют так- то или сяк-то»… Кстати, когда Кан или Новгородцев произносят это слово — «андерграунд» — не напрягает вообще нисколько.
Боря: Разговор сам, скорее, ни о чем: наливается вино в бокалы, люди чокаются, выпивают, и о чем-то ля-ля-ля. И крутится компакт.
дня: При этом все очень торжественно: там была атмосфера праздника, приподнятая такая. Все садятся за круглый столик… А зачем это рассказывать? Мы и так повесили запись программы на сайт, теперь ее все услышат.

Гриша: Не у всех Интернет есть.
Аня: Ну, тут уж… У кого нет, потом тоже как-нибудь узнают. На самом деле, ничего особенного там действительно не было сказано. Просто приятное ощущение. Ощущение сна. В этот день была беготня нечеловеческая, поскольку у нас, как обычно, одновременно все случилось. Восьмое марта — день чудес. В прошлом году мы в этот день должны были попасть на два телевизионных эфира с разницей в пять минут. Внезапно, после большого перерыва. А тут мы с Борей сидели и практически ничего не делали три недели: бегали, гуляли. И вдруг оказывается, что у нас в один день эфир и концерт, причем одновременно, и это нужно как-то разрулить, достать где-нибудь гитары.

Гриша: А вы без инструментов поехали?
Аня: Конечно. Мы же не работать поехали, а отдыхать. Если бы нам задали вопрос: «А зачем вам гитары?» на таможне? Боря: Говорят, одну группу, которая с инструментами летела, спросили: «А вы работать приехали?» Они сказали: «Нет, для нас это удовольствие». А им: «Давайте, езжайте получать удовольствие обратно»…
Аня: В свою прекрасную страну.
Боря: Их просто завернули и все.
Аня: Там не любят тех, кто приезжает работать. Поэтому мы не работали. Так, в шляпу чего-то собирали…
Боря: Они записались в Лондоне и решили сделать промоушн своей пластиночке. И приехали со всеми своими инструментами. А не тут-то было…

Гриша: Как была выстроена передача у Новгородцева? Аня: Да как обычная передача. Все точно также, только хорошо. Чем нормальный обед отличается от обычного? Вроде все то же самое: супчик, второе, компотик… Но все очень вкусно.
Боря: Включается компакт, выключается эфир — продолжается какой-то треп. Выключается компакт, включается эфир — треп продолжается с того же места. Вообще никаких проблем.

Гриша: Какие компакты крутили?
Аня: У нас оставались два компакта: «Командовать парадом» и «Вельтшмерц». Их и крутили.

Улыбки. Английские менты, а так же Лондон слезам не верит
Аня: В Англии эмиграция какая-то другая. Такое ощущение, что мудаки там просто не удерживаются. Вот где слезам не верят, так это в Лондойе. Москва по сравнению с этим — детские игрушки: здесь можно протусо- ваться как угодно.
Боря: Наверняка, и там есть психи, но они ведут себя прилично, потому что у них другого выхода нет.
Аня: Там надо все время быть на высоте, иначе вылетишь к чертям. Поэтому нет большого количества халявной эмиграции, хотя страна, конечно, очень привлекательная. Именно потому, что там надо вкалывать, иначе не проживешь. Можно где-нибудь в Дании, или в Израиле, хотя уже и с трудом, прожить на халяву. А тут нет. Все очень дорого, и я не могу сказать что общий уровень жизни очень высокий. У людей с трехэтажным домом в холодильнике может быть совершенно пусто, просто нет денег на еду. Наверное, ломились бы туда наши люди, поскольку там хорошо и красиво, но вот привычка к халяве не позволяет. Я вот, например, люблю всякую халяву, вот я бы, наверное, там не прожила. А так человек встает в 6 часов, идет себе на работу, работает-работает-ра- ботает, потом приходит домой. И так каждый день.
Боря: Посмотрели на тебя — будь добр, улыбнись. Даже если тебя тошнит. Там принято так. И мне это нравится: когда я смотрю на человека…

Аня: Ты им разве улыбался?
Боря: Улыбался-улыбался. Там я привык. Когда я смотрю на человека, он мне улыбается не потому, что страшно рад меня видеть, а потому что так принято!
Аня: В одном секонде Боре продали офигенную кожаную курточку по ошибке раз в 5 дешевле, чем она реально стоила. Мы потом проходили мимо этого магазина и я Боре говорю: «А что если сейчас выскочат из дверей продавцы и хвать тебя за жопу? Мол, мы очень сожалеем, но вам неправильную цену назвали и так далее?» А он: «А я дяде полицейскому скажу». Тут как раз такой навстречу шел просто. Там очень мало вообще ментов и они все в дурацких таких шапочках, специально чтоб их никто не боялся. И вот Боря говорит, кивая на полицейского: «А я дяде скажу,» — а дядя говорит: «Добрый день,» — и кивает Боре. И улыбается.
Боря: Солнце светит и такой мент идет; куртка желтая дэй-гло, каска черная с эмблемой. И он мне, типа, кивает. Приятно! Я сразу начинаю себя чувствовать комфортно: стражи порядка на моей стороне. Не дай Бог, станут куртку снимать — они дорого за это поплатятся. Их всех посадят в тюрьму.

Сохо
Боря: Там ходят такие персонажи, что не приведи Создатель. У нас бы такой человек 10 метров не прошел по улице.
Аня: Удивительно красивая публика ходит. Особенно если вечерком выйдешь в Сохо погулять. Изо всех дверей вкусные запахи. В основном, пахнет жареным розмарином — это у них приправа основная…
Боря: 0Й-ОЙ-ОЙ…
Аня: Да… Правда, там очень много пидарасов. Вот что меня… огорчает, (хихикает)
Боря: Почему тебя это огорчает? Они ведь никого не трогают. Правда, выглядят омерзительно.
Аня: Понимаешь, вот идешь ты по улице, а навстречу тебе два пидараса идут за ручку и улыбаются. То есть, я со своей политической некорректностью там была крайне неуместна. Но зато, когда на последней вечеринке у наших друзей мы с Борей стали петь песню «Шмосексуалист», все страшно обрадовались — это было в тему.
Боря: Идет по улице дядя здоровый, весь в мастях, а ведет себя так, будто ему 16 лет и он девочка.
Аня: Я Борю боялась отпускать погулять одного.
Боря: В Сохо заходим. «Боря, не иди вперед!», «Боря, подожди, не иди вперед!»
Аня: А вообще-то пипл очень красивый. Я свою несостояв- шуюся уже, слава Богу, статью про Англию хотела начинать словами: в Англии все девочки в клешах. Практически все женщины в возрасте от нуля до 45 лет ходят в клешах, причем в таких красивых, разноцветных! И у них есть хорошая привычка делать, как было положено в свое время: клеша эти длиннее, чем нужно, и они болтаются по асфальту, грязные, внизу в бахроме…
Боря: Поэтому вид имеют зачуханный. Ничего хорошего в этом нет.
Аня: Это положено так, чтобы они были зачуханные, специально…
Боря: А вот мужиков в клешах в Англии нет.
Аня: Вся эта амуниция продается в магазинах, которые называются, ну там, «ретро», и все такое. Все кислотное, как положено: какие-то радужные штуки. Есть магазины где всякая рэйнбо-образная продукция — всякие индийские одеяния, льняные с бахромой штучки — это отдельно, это другое, такой нью-эйдж. А тут все копирует 60-е и 70-е, причем самые дорогие вещи — те, что остались с 60-х. Они все в латках, все задрюченные такие. Видимо, их по секондам и специальным складам выискивают какие-то агенты, все это стаскивают в определенные магазины, где это стоит бешеных бабок. Вот один из таких магазинов Боря случайно кинул на курточку.

Семья
Гриша: Люди там сильно от наших отличаются?
Аня: Дело в том, что мы в чисто английских семьях не были ни разу. Везде, где мы ночевали, стабильная ситуация: русская жена / английский муж. У меня сложилось впечатление, честно говоря, да не обидятся на меня английские дамы, что у них столько му- жиков-пидарасов именно потому, что бабы там какие-то отмороженные. Видимо, потому их мужчины жен-то из России и тащат, что они более мягкие, теплые, пушистые. Хотя не о каждой из русских жен, которых мы видели, можно это сказать. Английские мужья поразили меня тем, что они, во-первых, совсем не похожи на англичан, а, скорее, какие-то итальянцы — все брюнеты такие, а во-вторых, они очень флегматичные, и при этом очень такие… детей все время вот тетешкают как-то. Например, муж пошел, помыл ребенка и уложил его спать — нормальное явление. Муж может весь день с ребенком сидеть…
Боря: А жена в это время с гостями виски квасит на кухне. Аня: Совершенно запросто. А детей там закаляют капитально.
Боря: Дети там все синие.
Аня: Да, но при этом они теплые. Представь себе кухню, которая выглядит как дачная веранда, и там температура 15 градусов, потому что экономят на отоплении. Боря: У ребенка синие губы, но он при этом улыбается. Аня: Ползает дите годовалое босиком по полу, по которому мне в носках холодно ходить, — и все нормально. Кормить детей так, как у нас, когда прикручивают к стулу детскому чуть ли не веревками какими-то, нагрудничек присобачивают, пока все не съел, из-за стола не отпустят — нет, чёрта с два! Ребеночек в Англии сразу же из этого стула вылезает и начинает ползать по столу. В это время ему пытаются засунуть ложку с йогуртом. Он бэээ!, а родители говорят: «Надо же, она опять плюется! Наверное, кушать не хочет. Может, чипе съешь?» Ребенок берет чипе и благосклонно его ест. «Ой, хорошо! Покушала!». Мне очень понравилось английское воспитание: ребенка не балуют, но и не воспитывают…
Боря: …не уродуют. Потому что сами не уродуются. Аня: Я не могу сказать, что все родители и дети, которых мы видели, были счастливы, но идеальный вариант таков.

Нищие
Аня: У нас за все время был один-единственный конфликт, когда я сфотографировала уличную сценку, в которой оказался замешан какой-то бродяга. А вообще, довольно много нищих, даже в Кембридже. Они отличаются от наших тем, что не воняют, а если и воняют, то как-то немножко иначе. Боря: Они все чистые и бритые почему-то. Хотя и кричат, что у них нет дома.
Аня: Они сидят, завернувшись в пледы.
Боря: Или в одеяла. Очень чинно.
Аня: Рядом с ними стоит кружечка для денег, а они сидят и читают книжку, например.
Боря: Или курят. А когда кто-нибудь мимо них проходит, они говорят: «А не снабдите ли вы меня некоторой мелочью? Спасибо».
Аня: Если даже ничего не кладешь, все равно благодарят. Боря: Правда, с некоторой укоризной.
Аня: Так вот я сфотографировала такую компанию, и один нищий, огромный, черный, опухший и очень страшный, побежал за нами с криками: «Стойте! Стойте! Вы зачем меня сфотографировали?» Я очень испугалась, но виду не подала. «Я улицу фотографировала, а не тебя,» — говорю.
Боря: А он тычет рукой в фотоаппарат и кричит: «Я у вас там есть. Это там я. А-а-а!» Жуткий такой.
Гриша: Ну, и чем закончилось?
Аня: Он ушел. Естественно, это же Лондон: если бы он начал приставать, появился бы мент и увел бы его в участок…

Уличные музыканты
Аня: Уличных музыкантов встречается много, причем бывают очень качественные. В Кембридже на улице сидит человек-оркестр, который вместе со своим приспособлением находится там с 69-го года.
Боря: Он пел в такую дырочку, которая переходила в деревянную трубочку, заканчивающуюся корпусом от банджо. В результате, благодаря этой банке звук усиливался. Получался механический усилитель звука. Он обвешан был кучей каких-то барабанов и колокольчиков, одной ногой приводилась в движение целая система, там какие-то человечки прыгали.
Аня: Все это похоже было на фасад Театра Образцова. Все эти куклы одновременно фигачат, у каждой свой колокольчик, бубенчик, барабанчик. А вообще, все эти чуваки и чувихи, которые стоят на улицах и играют на гитарах в основном поют номера 60-ные и 70-ные, Кэта Стивенса и прочих — мелодичные гитарные песни. Иногда очень хорошо все это делают. Однажды видели нищего, как у нас сказали бы, растамана, ну, просто черного человека, который посреди пустынной вечерней улицы, где нет уже никого, в Сохо, но далеко от центров культуры, громко гремя мелочью в кружке, пел песню Боба Марли, переделанную таким образом: «Every little change gonna be alright», то есть «Любая мелочь сгодится». Когда он нас заметил, то стал страшно ржать и говорить «о кей, о кей!»… Иногда там на улицах играют значительно лучше, чем те, кто у нас на сцене выступает.

Denmark Street
Аня: Незамедлительно после конфликта с нищим мы попали на улицу гитарных магазинов, где были такие гитары, что у нас челюсти отвисли до самого пола.
Боря: Цены в данном случае спасали: смотришь на гитару и думаешь: «Ах, какая классная банка!» — а потом смотришь на цену и думаешь: «Да ну ее на фиг! За такие бабки». Аня: Там инструменты вообще, 59-го года, 63-го. Мы их только фотографировали. А потом на той же улице, Ден- марк-стрит она называется, попали в книжный магазин. Обычно в одном магазине одну книжечку зацепишь, в другом — другую. Я имею в виду книжки про рок-н- ролл, мы же везде скупаем всякие рок-н-ролльные биографии. Невозможно же мимо пройти, если видишь, что недорого продается книжка про «Velvet Underground», про Заппу или про «Grateful Dead», или даже про Волана: если за 1 фунт, почему бы не купить? А тут целый магазин такой литературы! И как раз в этом магазине мы не купили ничего, потому что невозможно выбрать: на одной полке стоит 40 книг про «Grateful Dead», причем разных. Все дорогие очень.
Боря: Там была отличная вещь — календарь «Фрэнк Заппа» на 2001 год. Весь календарь из фотографий Зап- пы сделан. И там было написано, что это эксклюзивная вещь, limited edition, выпущено тиражом 500 экземпляров и стоит 4 фунта.
Аня: Мы, конечно, не стали покупать.
Боря: Да, не стали, потому что я знаю эти штучки: когда эти 500 календарей раскупят, их переиздадут нормальным тиражом и будут продавать по 50 копеек. Я не желаю играть на руку империалистам.

Baker Street
Боря: Мы еще были на Бейкер-стрит. Там все в Шерлоке Холмсе, Элвисе Пресли и «Битлз». Там совершенно кошмарный магазин «Битлз», где их пластинки стоят в два раза дороже чем они где-либо могут быть, а за кассой сидит такой человек, какого я вообще не видел ни в фильмах ужасов, ни в страшном сне.

Гриша: Мэрилин Мэнсон?
Аня: Нет! Он толстый, накрашенный, с каким-то взбитым паричком на голове.
Боря: Вокалист «Prodigy», который Кит Флинт, вот всего децел не дотянул до этого парня.
Аня: Чего в этом магазине только нет! Там такие куклы по мультфильму «Yellow Submarine»!
Боря: Причем продукция сомнительного качества. Потому что все как-то очень хило сделано: плохие фотографии на кружках, пластинки не в родных конвертах, а черт знает в чем…
Аня: Зато все очень дорого. Отличный магазин, всем рекомендую.
Боря: В магазине Элвиса Пресли мы не были.
Аня: Мы туда по ошибке зашли и быстро убежали.
Боря: А еще там про Шерлока Холмса все. Там в одном магазине про Шерлока Холмса сидел за прилавком такой Шерлок Холмс престарелый, крайне неприветливого вида. Я так на него посмотрел и решил не заходить в магазин, потому что ему все уже надоело, видимо. «Это вы Шерлок Холмс?» — «Да, это я Шерлок Холмс! И что???» И сидит там, в шлеме, с трубкой, все дела.
Аня: А в метро, на этой большой пересадочной станции, «Бейкер-стрит», кафельные стены и встречаются участки, где на каждой кафелинке профиль Шерлока Холмса с трубкой изображен или из кафеля выложен большой профиль Шерлока Холмса, в котором каждая кафелинка тоже с его профилем. Умеют ребята прикалываться. Я с самого начала была так радужно настроена, что мне показалось даже, что нет пошлой рекламы. И действительно, по сравнению с другими странами, особенно с родной страной, пошлой рекламы крайне мало. Все крайне рафинированно, везде какие-то шуточки понапиханы… Боря (одновременно с Аней): ЕСТЬ абсОЛЮТНО мерзкие вещи… Аня: Пошутить стремятся все. Например, ларьки, «фаст фуд», где продается суп, называются «Soup opera».

Пиво
Боря: А ларьки, в которых продаются пиво и сигареты, отсутствуют.
Гриша: А как ЖИТЬ?
Аня: Магазин, паб.
Гриша: И как это по деньгам?
Боря: В пабе пинта пива стоит 2,5 фунта, в магазине 1,5 фунта бутылка.
Аня: Фунт — 50 рублей.
Боря: Разница в цене не существенная, зато она очень существенна в самом пиве, ибо то, что продается в бутылках, не имеет смысла пить по сравнению с тем, что в пабах.
Аня: А в пабах пила даже я, причем с удовольствием, и… Боря: …и ничего ей за это не было.
Аня:…и печень не болела.
(Пластинка кончилась, а в комнату вошла хозяйка квартиры — скрипачка Маша.)

Кембридж
Аня: Очень хороший город понравился нам немереным образом.
Боря: В Кембридже нет места, где было бы некрасиво или неприятно, там очень уютно все.
Маша: А В Оксфорде?
Аня: В Оксфорде немножко мрачнее. Может, нам из-за погоды так показалось… В Кембридже центр города — это колледжи. Устроены следующим образом: большая стриженая лужайка, а вокруг нее в виде большого квадрата здание. Здания разной степени старинности, там все: и аудитории, и квартиры преподавателей, и библиотека, и столовая. Такая студенческая столовка: потолок сводчатый метров двадцать, длинные скамьи.
Боря: Готика-шмотика. Витражи.
Аня: Какие-то мостики. Течет такая речка, которая называется, ясное дело, Кэм, по ней катаются на таких лодочках, которые называются понты — то есть панты (punts). Вроде гондолы: в лодке сидят люди, а один стоит и отталкивается шестом. Идиллическая картина: речка, собор, башенки всякие, решетки, лужаечки аккуратно подстриженные, подснежники разноцветные, изогнутые мостики, лодочки плавают… Ну, все, как положено. (улыбается) Мы как-то с Борей шли, уже какой-то такой закатик начинался и в небе вдруг стали летать мириады черных дроздов, стаями. Летало несколько стай, причем каждая состояла из тучи… этих животных летучих, стаи эти друг с другом пересекались, все пытались в одну стаю собраться и куда-нибудь улететь.
Боря: Очень похоже на компьютерную заставку, знаешь, там у них такой «волчок» или «рой».
Аня: Да. И я у Бори спрашиваю: «Как ты думаешь — как это они летают и не сталкиваются?» А он говорит: «Да нормально. У них глаз нет, что ли?». А я говорю: «Представь вот себе, что ты на огромной скорости в небе летишь, а вокруг тебя вьется целая куча таких же, как ты, и все летят в разные стороны». Боре это очень не понравилось, особенно то, что все точно такие же, как он. (смех) А еще эти дрозды все время поют в садиках. Знаешь, как они поют? Как такой укрупненный соловей. Помнишь, у Маккартни — «Blackbird»? Вот это у него там в конце этот blackbird и свистит, настоящий. Это черный дрозд и есть. Такой альт-соловей.
Боря: С компрессией!
Аня: Закомпрессированный такой соловей, с датчиком…

Концерты
Аня: А еще мы видели несколько групп, кое-какие весьма симпатичные. С одними мы выступали в сборном сейшене. С другим чуваком познакомились через русскую девушку Наташу, которая в Кембридже диссертацию пишет по Бродскому. Представляешь: она из Перми и там дружила с Чичериным, мы это сразу выяснили, как только про Пермь заговорили. Этот чувак, по имени Натан, со своей группой играет поразительно дурацкую музыку. Такой как бы маленький электронный Заппа, невероятно смешной. Диски издают сами, у них свой независимый лейбл, тоже очень маленький. Мы всячески делились опытом на эту тему. Диск у нас есть — хочешь, послушай. Очень смешно.

Гриша: У вас в Англии был всего один концерт, в Лондоне?
Аня: Нет, мы еще два микросейшена играли в Кембридже. Третий-то был уже понятнее, потому что сейшена для эмиграции мы уже играли. А первые два были для английской публики. Один из них был довольно приличный, а другой…
Боря: Довольно неприличный. Один довольно приличный, а другой довольно неприличный.
Аня: На первом было человек 30, они пришли в этот клуб послушать живую музыку, которая всегда бывает по понедельникам в этом заведении. И мы сели первые, нас нормально настроили, мы попели. Я смысл каждой песни излагала по-английски. Все ржали, было очень хорошо. Не знавшие русского языка люди все равно перлись, наливали пиво, жали руки и так далее. После нас играли две группы. Одна хорошая. Вполне симпатичная группа, называется «Chris t-t», по имени лидера. Мы им компактик задарили, они нам. Другая была более попсовая, не такая приятная, но тоже вполне качественная. Не платили там ничего ровным счетом. Я зато нашла на полу десять фунтов… А второй концерт предполагался в каком-то более крупном кабаке и считалось, что тут мы наконец-то что-нибудь заработаем. Полный Ионеско был, когда мы туда собирались: нас к б часам пригласила на ужин эта самая Наташа, а к 7.30 мы должны были попасть на настройку в другой конец города. Город маленький, но все равно. И еще мы ждали, что нам гитару привезут. Весь ужин прошел за обсуждением вопроса: «Может, нам поехать на настройку?»
Боря: При этом все сидят, изящно перекуривают и выпивают. И время от времени начинается тема: «А не пора ли ехать на концерт?» — «Надо позвонить!» — «Который час?» — «Что?» — «Ну, ладно, хрен с ним». Следующим кадром была бы сцена на берегу моря ранним утром, с бокалами, с перекуриванием и с нервными разговорами о том, что пора бы поехать на настройку. Бунюэль полный.
Аня: Как только я поняла, что на настройку мы опоздали, я начала попивать коньячок, чтобы уже попуститься и забыть… Короче, приехали мы к самому концу настройки…
Боря: Концерт был настолько паршивый, что, когда он закончился, я 40 минут смеялся, не мог остановиться. Такого никогда в жизни со мной не было!
Аня: Даже со мной такого никогда не было. Это самый худший концерт, который я сыграла за свою жизнь. Во-первых, звука не было как такового, во-вторых, зал был… такой как бы «Форпост», но в одной комнате. Боря: Нечто среднее между «Форпостом» и «Крейсером».
Аня: Оно маленькое, как «Форпост», но там все происходит вместе: бухло, стойка и тут же место для слушания музыки, сценочка, чьи-то прислоненные музыкальные аппараты уже стоят… И мы просто вылезаем на эти стулья я лихорадочно допиваю коньяк из бутылки (смеется), просим еще один микрофон, а мы с чужими гитарами, причем акустическими и не очень хорошими, не совсем строящими. В зале не прекращается шум. А публика очень похожа на форпостовскую по виду: такие девочки и мальчики в клешах, волосатые, в фенечках каких-то, и наперебой ломятся в дабл блевать. Все страшно весело. Все совсем как у нас, только никто ничего не понимает…
Боря: Я в женском сортире не был (хохот), но в мужском не блевали. Наоборот — там братались очень активно. Растаманы с кем-то еще. Все очень юные, восторженные и так далее. И я вдруг прозрел: никакой разницы, все то же самое! Только по-английски говорят.
Аня: При этом руки нам начали жать еще до начала и если бы можно было, жали бы и в процессе, но у нас руки были заняты. При этом нас все поили, как-то с нами дружили, чуть ли не качали. Никто ничего не слушал, после каждой песни кричали «Ура!!!», я уже даже по-английски ничего не объясняла: мы с Борей тупо проорали несколько номеров, чуть ли не хором. Слышно не было ничего, в том числе на сцене, потому что человек, который делал звук и по совместительству был арт-директором, перед этим ушел из клуба нафиг, а хозяином стал человек, который держит там бар. В итоге звуком не занимался практически никто. Хотя, если бы мы были с бэндом и пели на английском, у нас бы сразу все начали прыгать, потому что когда я запела единственную английскую песню «Make your money shaker», то зал стал петь хором: наконец-то поняли, в чем дело! Закончилось все долгим сидением в баре. Попутно обсуждали с местными, какие английские группы когда были популярны в России. При слове «Deep Purple» началось страшное ржание. Это же чисто русская группа, в Англии ее не слушали особо никогда…
Боря: Там все как было в этой Англии 500 лет назад, так все и осталось. Плюс там были 60-е. И вот тебе готово. Аня: Да, вот тебе и вся Англия. Никто ничего не сметал, не топтал. Ну, бывало, конечно, но не с такой силой, как в России или Германии, например. Я в самолете, кажется, читала какую-то статью про совершенно другую страну, про Сардинию, и чувак с проводником там ехал и спрашивает у него: «А что это там на горе?» — «Да ну, какой-то замок XV века, говорят, в хорошем состоянии,» — сказал проводник без всякого интереса и поехал дальше. А в Англии все так. Заходишь в какой-нибудь кабачок, а там коврик на полу, который уже в таком состоянии, что его любая бабушка давно бы выбросила, но он лежит там уже 300 лет, кто его будет менять? Он уже до черноты стоптанный в том месте, где люди по нему ходят… Балки почерневшие. Все настоящее… Я рассказываю и сама себе завидую, потому что уж больно там здорово все.

Гриша: А не было депрессии по возвращении домой? Знаете, как обычно бывает, когда человек из провинции приезжает в столицу в гости, набирается впечатлений, а потом попадает обратно и начинает на стенку лезть?
Аня: Когда только приехали домой, был облом из-за плохой погоды, потому что мы приехали в самый мерзостный день, весь этот день хотелось перестать жить сию секунду. Но депрессии не случилось, потому что, во- первых, выглянуло солнышко, во-вторых, мы сразу сыграли концерт, а в-третьих, я надеюсь, что мы в принципе в любой момент можем поехать куда-нибудь опять. Боря: Депрессии не могло начаться, потому что очень большая занятость здесь. Если бы я приехал из Англии сюда, не надо было бы ничего делать и я неделю бы просидел в квартире, выходя на улицу только за сигаретами — я бы нефиг делать запсиховал, это уж точно. Но дел- то полно.
Аня: Мы сразу поехали на репетицию. У нас новых песен пять штук. Они отчасти продолжают «Вельтшмерц», но уже немножко другие… А там, пока мы не попали на Би-Би-Си, пока нас не нашли в Лондоне люди, которые нами интересовались (а нашли они нас, как всегда, по Интернету), у нас было такое чувство, что мы никому, в принципе, и не нужны там, кроме близких друзей. Вообще, впервые за много лет у меня было от заграницы ощущение, что это заграница. Такое, наверное, было только когда я впервые попала за границу, лет 10 назад еще в почти Восточную Германию, и, может, тогда, когда я впервые оказалась в Израиле. Вся остальная заграница была такая более или менее однородная. А тут все-таки остров… они сами по себе, это очень сильно влияет. Короче, всем рекомендую. Правда, говорят, английская виза —сложная вещь, поэтому я даже не знаю, как тут рекомендовать. Вот.

Беседовал Григорий Фельдман
Лексика сохранена по просьбе Умки
Фото Умки


Обсуждение