18 апреля Майку Науменко исполнилось бы 40 лет. Этой дате и посвящается публикация отрывков из книги Александра Старцева и Алексея Рыбина “Майк”, которая составлена, но еще не увидела свет.
ИНТЕРВЬЮ С АЛЕКСАНДРОМ СТАРЦЕВЫМ 6 АПРЕЛЯ 95 ГОДА
…К нам приходит с утра председатель ростовского рок-клуба, его зовут Петя Москвичев и говорит, что пора ехать в Таганрог. Мы говорим: «Ну да, поехали, конечно». После этого нас сажают в электричку, мы отъезжаем до вокзала и садимся в электричку. И я уже с самого начала говорю: «Петя, мы не в ту электричку садимся, мы явно едем в Новочеркасск». На что Петя отвечает: «Слушай, Саша, кто в Ростове-то живет, ты или я?”. Я говорю: «Солнце с другой стороны!». А у меня психоз на этом деле, я прекрасно ориентируюсь. Майку естественно все по фиг. Гитара в руках — все!
Тут мы садимся и едем. И я явно понимаю: не туда! На что Петя отвечает: » Да нет, мы едем… ой!…».
«Все, выходим!», — кричит Петя страшным голосом. Я хватаю Майка, Петя хватает гитару и мы вываливаемся из электрички. Все. Декабрь месяц, Ростов — папа, все завалено снегом. И Майк говорит: » Вы что, совсем одурели? Мы же в Таганрог ехали”. Я говорю: «И приехали!». Он говорит: «Так, так, так…». Дальше, вооб- ще-то понятно что делать и мне и Пете. А Майк говорит: “А что это там за портик такой, в ленинградском духе?”. Петя смотрит на нас и говорит: «Да, я понимаю, что это Ленинград. Это винный магазин». «О!”, — говорит Майк, — “так пойдемте!».
И мы идем, все благополучно покупаем, после чего пересаживаемся на другую электричку до Ростова и дальше в Таганрог. А что было в Таганроге я уже и не совсем помню.
ИЗ… В.ШЕБАШОВ. “ДЮЖИНА СЛЕЗИНОК УМИЛЕНИЯ В ОБЩУЮ ЛУЖИЦУ”.
Я согласился посторожить на майковской работе, пока он где-то отыгрывает. Выпивка была обещана вперед. «Вино прекрасное”, — сказал Майк, доставая из авоськи бутылку «Изабеллы”, — » И не заметишь, что красное”, — добавил поэт.
На майковской работе мы сообразили на троих. «А у меня только рубль”, — объявил Майк и вытащил не из
того кармана червонец. На него было жалко смотреть. Однако червонец пришлось пропить.
В ДК. им. Крупской выступал ЗООПАРК. Майк как всегда забыл слова в середине песни, но почему-то продолжал открывать рот. Как потом выяснилось, таким образом, он пытался обмануть публику, переложив вину на якобы отказавший микрофон.
МАЙК НАУМЕНКО: «ЗАВАРНОЕ МОЛОКО»
рассказ
Я был там, я был здесь, я был везде, я все видел, на ничего не запомнил. Зато я все знал. Но многое забыл. У меня был дырокол и медленносшиватель. Обычно я пользовался ими днем, после приема у мозамбикского посла. Они возвращали мне душевное равновесие.
Я увидел его, я видел ее, я видел почти всех, но я не видел себя. И все потому, что у меня нет зеркала. Я не держу его, поскольку это имеет обыкновение мешать моим утренним мыслям. Зато у меня есть лужа ананасового сока. Она лежит у меня в холодильнике рядом со Справочником Начинающего Карболова. Это моя любимая книга. Правда, я ее ни разу не читал, но пока мне все равно нравится. Я хочу сохранить ее для моих будущих детей, если, конечно, им когда-нибудь заблагорассудится появиться на свет. Так вот, у меня нет зеркала. А еще у меня нет кота, которого зовут Плутарх. Этот кот старый, толстый и ленивый, а питается он комарами. У него римский нос и голубые глаза. Осенью он линяет, сбрасывает рога и погружается в спячку. Зато он почти не спит и целыми днями пропадает в радиомагазине: он спекулянт. Я терпеть не могу спекулянтов, но кота Плутарха я люблю: он хороший.
Очень жаль, что у меня его нет. Из моего окна виден натюрморт. Да, да, натюрморт в полном смысле этого слова: на соседней крыше вот уже месяц лежит дохлый слон. Я читал, что никто не знает, куда идут умирать слоны. Так вот знайте, что слоны идут умирать на мою соседнюю крышу. За умеренную плату могу сообщить вам адрес.
Пожалуй, пора готовить ужин и идти на прогулку. Почему ужин? Потому, что сейчас утро, а вчера вечером я не успел перекусить. Сейчас мне ужасно хочется курить, а не в моих правилах курить натощак. Это чрезвычайно вредно для здоровья. А здоровье — это чертовски важная штука, которая нужна мне для того, чтобы дожить до 132 лет. Зачем мне это нужно? Для того чтобы пережить мозамбикского посла. Он мне смертельно надоел, и на склоне лет мне будет приятно каждый вторник посиживать на его могиле.
Сейчас, с вашего позволения, я заварю себе чашечку молока. Вы умеете заваривать себе молоко? Нет? Напрасно. Я умею, но это мой тайный секрет, и я, пожалуй, унесу его с собой в могилу. Но это будет не скоро, я надеюсь. Лет эдак через 100-112. А еще я хочу достать бомбардировщик. Я бы поставил его в лесу и сделал бы внутри ночной бар. А в топливных баках я бы солил огурцы и мариновал помидоры. Правда, я не умею это делать, но я бы кого-нибудь нанял. Этого человека звали бы Симпсон, он был бы уроженцем штата Северная Каролина, отставным офицером флота и любителем покера. Мы играли бы с ним в покер, а иногда в канасту, днем бы он солил огурцы и мариновал помидоры, а вечером мы бы сидели с ним в ночном баре и смотрели по телевизору хоккей, детективы и эстрадные программы. Ночной бар — это очень полезная вещь, особенно если про него никто не знает.
А если в бомбардировщике что-нибудь начало бы взрываться, то мы бы спустились в бомбоубежище. Там тихо, светло и печально. Но, впрочем, лучше бы там было громко, темно и весело. Это было бы вовсе не бомбоубежище, а ночной бар, а про ночной бар я вам, кажется, уже рассказывал.
А еще мне нужен грохот. Я сбился с ног, разыскивая его по магазинам. Его нигде нет, промышленность, кажется, его не выпускает. Вы не знаете, где можно достать грохот? Что я с ним буду делать? О?! Я буду его
хранить и лелеять. Я включать я его буду только по субботним вечерам, чтобы дома не было так тихо, чтобы мне не приходилось опять так напиваться.
Я не люблю напиваться, потому что утром следующего дня чувствуешь себя и глупым, и приходится опять заваривать молоко, а это очень длительная и трудоемкая процедура, и каждый раз она меня угнетает. Угнетает настолько, что мне хочется все бросить и улететь в Бич-Крафт-Сити.
Бич-Крафт-Сити — это город, в котором я родился во второй раз.
Там летит солнце и парит Сухой Закат. Там живут люди и муравьеды. Муравьеды едят муравьев и комаров и поэтому там не бывает дезинтерии. А когда там все-таки идет дождик, вы знаете, дождик, как рука моей женщины. Наверное, вы ее не знаете. Ее зовут Анастасия, и она еще жива, но скоро она умрет. Я думаю, тогда я тоже умру. Но умру я не скоро: через 100-112 лет. Я пойду умирать на крышу соседского дома; я очень люблю слонов, точнее не слонов, а слоников — я их люблю не меньше, чем кота Плутарха, но он все же лучше. Он мне чем-то ближе.
А сейчас мне нужно поторапливаться: я спешу на открытие зоопарка. Меня пригласили туда, как почетного члена Общества Охраны Муравьедов.
Наверное, меня попросят перерезать ножницами ленту. Это весьма тяжелое и ответственное дело, но зато потом мне вручат цветы, а цветы я люблю. Поэтому я, пожалуй, все-таки схожу и перережу эту ленточку на воротах зоопарка. Слово «Зоопарк» мне нравится гораздо больше, чем слово «зверинец”, а «гостинец» — это, вообще говоря, почти подарок, а подарков мне давно никто не дарил, а это довольно грустно, что там ни говори. Но еще грустнее мне будет вечером, когда я приду домой. Я буду утомленным и замученным. До того замученным, что мне опять будет казаться, что на крыше соседского дома лежит мертвый муравьед, или мертвый слон, или мертвая Анастасия.
И мне опять станет грустно, и я опять долго не смогу уснуть. И, наверное, я опять напьюсь пьяным. А утром я опять проснусь чертовски уставшим. Я чертовски устал просыпаться чертовски усталым. И заваривать молоко.
Редакция благодарит Александра Старцева, предоставившего все материалы для этой статьи.