(Интервью, задержанное на 1,5 года)
Москва, Кунцево, ночь с 4 на 5 января.
О граненных стаканах, интеллигенции и рабочем классе.
Дело было да, вечером, в столице нашей родины, в коию приехали дорогие актюбинцы. В клубе Релакс 4.01.02 состоялся концерт Адаптации и Белканов-Бэнда… И вот тогда-то я и решила исправить прошлогодние ошибки (когда в г. Воронеж, после фестиваля АРТ-ФРОНТ, по великому… хм… раздолбайству, побеседовать с Володей Белкановым не получилось. Решить-то решила, дело осталось за самим Белкановым, который вдруг воспротивился – видимо боялся, что праздник послеконцертный прекратится. На мою помощь подоспел Сергей Геннадьевич Гурьев (за что ему спасибо), и, не откладывая задуманное в долгий ящик мы поехали общаться к нему в гости. Все что осталось у меня на кассете условно можно разделить на «вводные базары» (когда я внезапно включила диктофон, опасаясь что за всю ночь пообщаться «спешел фо» ОДС не получится – причины такого вот стрема в том, что и в практике моей было так и раз и не два…) и «интервью как таковое». Ну а о качестве того, что получилось, судить не мне.
Действующие лица:
ВВ — Владимир Белканов
СГ — Сергей Гурьев,
В — Волга,
Еще была Оксана Красюкова, но её голоса диктофон не зафиксировал…
ВБ: (с надеждой, глядя на диктофон) У тебя батарейки сели…
В: НЕТ! Видишь, лампочки горят.
ВБ: Ладно, давай.
В: Вот в Воронеже ты мне сказал, что не хочешь давать интервью, потому что за то время, которое пройдёт до момента выхода номера, очень многое изменится… Вот, теперь время прошло — почти полтора года. И что, собственно, изменилось?
ВБ: Внутренне… Или …внешне ( смех). Ой… Я не знаю…Что изменилось… Отношение к жизни, наверное, изменилось. Оптимизма, наверное, больше появилось.
В: С чем это связано?
ВБ: Меня не посадили в тюрьму!!! И всё вокруг в кайф. Вообще, с 21 января по 15 августа, я каждый день жил как последний… это непередаваемые ощущения. Никакой водкой не залить ощущения утрачиваемой свободы… Ты просыпаешься и понимаешь, что это — последний свободный день твоей жизни.
В: А если 6 этого всего не было, то и чувства оптимизма сейчас не появилось?
ВБ: Я об этом не задумывался. Я раньше думал о свободе, как о чем-то эфемерном. СВОБОДА, когда я могу об этом заявить. А когда дело коснулось моей личной свободы — да, это жестко, базара нет. Это очень трудно. Здесь всё настолько хлипкое, понимаешь? Здесь страшно… В том мире меня бы явно не приняли. Когда дело касается личной свободы, ты начинаешь мыслить совсем по-другому.
В: А раньше не было ощущения, что человек всё равно прикован к каким-то рамкам, и что он всё равно не свободен.
ВБ: Человек… он пять лет прожил и уже несвободен. Видишь в чем дело, когда я был безусловно свободен, я никогда не задумывался о том, что мою личную свободу кто-то может отнять. А вот после того, её пресекли, вот тогда я понял… ну, Боба Марли, например. Человека сажают в клетку. Ощущения того, что ты в клетке оно было и до этого, но оно было эфемерным, виртуальным. Давление оно ощущалось, против которого ты воевал. Но когда меня действительно придавили очень серьёзно… то…
В: На творчество это как-то отразилось?
ВБ: Да, безусловно. Я просто прожил… В чем заключается мой оптимизм — в том, что можно играть, работать, идти дальше. Никто теперь не может упрекнуть в том, что я приблудный вольнолюбец.
В: Если идти дальше, то куда, какими средствами, ради чего, может быть.
ВБ: Ради политической договоренности между двумя враждующими сторонами. (Общий смех).
В: Какими сторонами?
ВБ: Не знаю… Израилем и Палестиной.
В: Я вообще-то серьёзно.
ВБ: На самом деле, нужно рабочему классу как-то договориться с интеллигенцией.
В: Это возможно?
ВБ: (пауза) Ну, знаешь, как оптимист, я надеюсь на это. А как пессимист, понимаю, что нет, конечно, никогда этого не произойдёт.
В: А ты вообще представляешь ситуацию, когда рабочий класс приходит на ваши концерты?
ВБ: Рабочий класс ходит на наши концерты!
В: Весь рабочий класс, не отдельные его представители.
ВБ: Да, безусловно, вся «Электрозаводская» на концерте той же АДАПТАЦИИ — ты можешь представить такое?
В: Я не могу, поэтому и спрашиваю.
ВБ: На самом деле, договор между интеллигенцией и рабочим классом… договор между интеллигенцией и рабочим классом — я даже не представляю, что это такое!!! Честное слово… Хотя, понимаю, что краеугольный камень этом. Если рабочий договорится с интеллигенцией, то… тогда наступит коммунизм.
В: Какими средствами этого можно достичь?
ВБ: У Бога, спрашивай. Я не знаю… я не пытаюсь навести мосты и т.д. Я что делаю — я задаю вопросы.
В: Кому?
ВБ: Вообще человеку. Но я не даю ответы. Я не учу жизни. Я просто задаю вопросы — «Блин, ребят, что это такое вообще? Сидит бабушка седая, руку тянет, ребята молодые ширяются — что это такое?! Как с этим бороться? И, черт возьми, не пора ли?!» Я не говорю, что надо делать так-то… Мы должны задавать правильные вопросы, на которые общество должно реагировать адекватно. Оно должно решать эти вопросы, ликвидировать эти проблемы.
В: А если общество не реагирует на ваши вопросы…
ВБ: Значит, мы не правильно их задали. Значит, нас не поняли.
В: А мне кажется, что существует достаточно замкнутый круг людей, который реагирует на ваши вопросы. И хоть мы и бьёмся, расширить этот круг почти невозможно.
ВБ: Я понимаю, к чему ты это говоришь. Очень сложно расширить этот круг, и не продаться при этом. Чем популярней становишься, чем большее количество людей тебя слушает, тем меньше тебя понимают. Да, довольно странно. И я не знаю, как с этим бороться. Просто не знаю.
В: На концерте ты как сознаешь, что пришедшие люди тебя понимают?
ВБ: ?
В: Какая реакция…
ВБ: Тишина! Если, допустим, сидит человек 50 в зале, и просто смотрят и слушают. Не общаются между собой, а сидят и слушают. Со сцены это видно… Ощущения непередаваемые. Трудно сказать словами.
В: Такие концерты бывают часто?
ВБ: Нет, к сожалению… БЕЛКАНОВ-БЕНД везде ровно воспринимают. То есть, не восторженно, но ровно… В Москве было несколько концертов, где я играл сольно. В Питере таких концертов не было. …И не знаю. Народ всё воспринимал равно. Радует то, что слушают. Внимают. Это самое главное.
В: Несмотря на то, что ты очень не любишь Москву, ту признаешь, что тут вас слушают…
ВБ: Ну да… Дело в том, что, как это ни прискорбно, в России население несколько активнее, чем в Казахстане. Я имею ввиду уровень мышления, понимаешь…Не то, что в Казахстане люди тупее, а просто напросто, они более озабочены хлебом насущным.
В: Бытовыми проблемами.
ВБ: Да. То есть об абстрактных каких-то вещах им некогда думать.
В: А мы сейчас говорим об абстрактных вещах?
ВБ: Ну да.
В: Ну ведь из этих абстрактных вещей иногда и всё остальное…
ВБ: Здесь не то. Никто из Казахстана не начнёт петь о свободе, пока его это принципиально не коснётся. Хотя, в России, по-моему тоже самое… Блин, я несу какую-то чушь… (Смех)… Ермен говорил, что Актюбинский панк-клуб — это боевой механизм. Люди постоянно живут в состоянии войны. Состоянии войны с собой, состоянии войны с государством, состоянии войны с окружающим миром. Каждый отдельный взятый человек озлобленный, жесткий… Мы когда приезжаем в Россию нам говорят: «Какие вы все жесткие…». Я не бахвальства ради могу сказать, что… мы можем раскрутить человека на бабки, вписку и т.д. Мы можем это сделать. Почему? Мы уже по-другому не умеем жить. Мы уже понимаем, что если этого не сделаем, то попросту умрём. Самое стрёмное, что государство нами играет вот так вот. Понимаешь разница в чем? У вас здесь все по-другому.
В: В каком смысле ? Ты думаешь, здесь меньше приходиться заботиться о хлебе насущном?
ВБ: Нет, нет… Я не о том… Черт его знает, как объяснить…
В: Актюбинский панк-клуб — это боевой механизм. Но ведь это всё равно Творчество…
ВБ: Я скажу просто… Актюбинский панк-клуб… организация-то, на самом деле, мифическая… но поёт О СВОБОДЕ и ЗНАЕТ о чем поёт. Потому что каждый из нас утратил эту безусловную свободу и не мог выехать никуда… А вот когда ЦЕЛЫЙ НАРОД вот так живёт?!!! ЦЕЛЫЙ НАРОД!
В: Но ведь большинство об этом не задумается?!
ВБ: Так это страшно!
В: Страшно, я согласна.
ВБ: Так вот пытаемся делать всё, чтоб этого не было.
В: Я к чему всё это спрашивала… песни-песнями, а не было желания менять мир более радикальными способами?
ВБ: Ну почему был же Боб Марли, который сопротивлялся войне песнями…
В: Так что изменилось-то…
ВБ: (с возмущением) Что Боб Марли изменил ?! Я не скажу, что у трети мира, но у одной десятой он мировоззрение сместил просто напрочь. Из агрессивных людей он сделал…
В: (с издевкой) Добрых и хороших…
ВБ: Ну, не добрых и хороших, а просто людей, которые могут адекватно реагировать на агрессию. В моём понимании адекватно реагировать на агрессию — это просто-напросто уйти, отодвинуться.
В: У тебя так получается?
ВБ: Нет, конечно! Ёлки палки…
В: Так ты же слушал Боба Марли и считаешь, что он тебя изменил?
ВБ: Ну да.
В: И однако ты так не поступаешь…
ВБ: В бытовом плане нет… Если действительно меня сковородкой бьют, то я отвечу на это дело какой-нибудь скалкой. Но если кто-то будет нападать на меня с ножом, то я, естественно, попытаюсь договориться…(дружный хохот). А потом его зарежу… Надо же сначала усыпить бдительность.
В: (серьезно) А о какой-нибудь… революции не было мыслей?
ВБ: Да о какой революции вообще может идти речь? Человечество знаешь к чему стремиться?
В: Не знаю.
ВБ: Человечество стремиться к тому, чтобы просто продолжать свой род. Женщина родила ребенка, она хочет нормально его вырастить. Сюда входит всё… Чтобы ребёнок нормально вырос, и никто его не пристрелил пока она еще жива. Правильно?
В: Ну да.
ВБ: Человечество стремится к тому, чтобы родить ребёнка и нормально его вырастить. И всё. И чтобы этому ребёнку ничего не мешало вокруг.
В: Но ведь всё, что вокруг оно этому мешает.
ВБ: Ну да, такие люди, как ты, как я, этому мешают.
В: Нет, я про другое… Я как раз про окружающее.
ВБ: И возвращаясь к оптимизму… Меня радует то, что воспринимаемость народом текстов становится выше. Люди, которые сидят в зале — они действительно воспринимают текст. И их становится больше. Везде. И это вселяет оптимизм.
В: А раньше — ?
Б: Раньше было по- другому! Раньше был какой-то момент эпатирования народа. …А сейчас идут не потому что мы прыгаем, скачем, а именно из-за текстов. Это очень классно.
В: А насколько тогда для тебя важны другие «составляющие» песни? То есть, всё остальное, кроме текста…
Б: Ты имеешь в виду музыку?
В: Не только.
Б: Я не знаю…
В: Вот ты говоришь, что люди приходят на концерт и слушают текст, насколько для тебя важно, чтоб люди слушали всё остальное.
Б: Я понял… Я не знаю… Вот у АДАПТАЦИИ и БЕЛКАНОВ-БЕНДа разница в чем? В том, что Ермен он очень энергичный. Он выплёскивает эту энергию… А у меня песни — они менее энергетически насыщены. Я вообще считаю, что у меня тексты — они очень простые. Но я их подаю более мелодичнее, что они ложились на… уши.
В: Музыка как оболочка?
Б: Да нет, какая ж это оболочка. Музыка — это подоплёка к диалогу. Я опять возвращаюсь к тому, что… Сначала я музыкально подготавливаю человека, а потом задаю вопросы. Я пытаюсь ритмически-мелодически всё поднести, а потом задать вопрос. Аккуратно.
В: А на каком уровне твои песни должны восприниматься — текстовом, энергетическом или музыкальном..
Б: Ух ты…. Ты могла сразу это спросить? Ведь всё к тому и шло. Это — главный вопрос… На ответить как я не знаю… Наверное, всё в совокупности.
В: Но вот того же ВПРа сегодня мы слушали… Там явное преобладание чего-то одного.
Б: ВПР — это один из исполнителей, к которым я очень трепетно отношусь. Человек, который приближен, по-моему… и к подаче текстами энергетически, и музыкально, мелодически. Он умеет очень хорошо подать текст. Он умеет подать МЫСЛЬ — и в текстовом плане, и мелодически, и энергетически. Мне очень нравится.
В: И что же меняет в человеке ВПР?
Б: . Внутреннюю структуру видения. Своё восприятие мира. Это очень длительный, кропотливый труд, но он стоит того. Мне по большому счету, очень хотелось бы объяснить, что… вот война-это плохо. Я безумно боюсь войны, потому что я её видел.
В: А вообще какую роль для тебе.играет восприятие твоих песен…
Б: То есть, если на мои песни кто-то будет неадекватно реагировать…
В: Да-да. Вот, например, напишет кто-нибудь не то…
Б: Ну ты знаешь, я скажу, что — «по всей видимости, я что-то не прожил». Нет, конечно. Естественно, когда я слышу плохую рецензию, мне стрёмно. Я думаю — «падлы, нафига!!!» . Я, конечно, всегда слушаю… и думаю — что плохо-то? Нет, всё классно, это всё они, скоты; придурки, журналюги поганые. (смех).
А написание песен — это моё отражение мира. Я ничего не пытаюсь придумывать. Я то, что вижу — то и пою. Я акын. И не более того. А потом спрашиваю у ребят — это хуёво или хорошо? Тем же занимается Ермен — он просто видит мир, а потом спрашивает, хорошо это или хуёво. Песнями своими спрашивает изначально. «Ребят, это ж вам решать!!!». Для меня-то это всё решимо, я всё знаю… Вполне возможно, что я не так начитан, как некоторые серьёзные дядьки, которые решают судьбы мира, но… неужели мы можем быть такими придурками и уничтожать тысячи-тысячи людей??
В: А акустика или электричество…
Б: Это совершенно разные вещи. Но мне нравится играть и в акустике и в электричестве. И то, что я хочу донести можно сделать и так, и так. Это можно сделать даже просто в стихах! Главное, подача! Найти совокупность между энергической, текстовой и мелодической подачей. Главное, донести мысль! Не текст, а МЫСЛЬ! Натянуть струну между моим и твоим мозгом.
В: А не получается ли это…
Б: Навязыванием?
В: Нет…превращение творчества в нечто… идеологизированное.
Б: Да какая идеология? При чем здесь она? Стремление к миру — это идеология?
В: В каком-то смысле…
Б: Я пытаюсь донести стремление к миру. И всё. Это сверхзадача.
В: А ты относишься к «проблеме» распространения альбомов…
ВБ: Щекотливый вопрос, на самом деле…Я тебя понимаю. Но не бывает так, чтоб и рыбку съесть и на хрен сесть. Безусловно, где-то придётся поступаться. Как это не стрёмно. Не получится перевернуть всё на свете — чтоб любимые группы просто распространить бесплатно. Я был бы счастлив безумно, если мои записи бесплатно раздавались. А так, я и гопоте пою свои песни — легко, свободно.
В: И как?
Б: Нормально. Без истерик. Ты знаешь, морду били всего два раза…
В: За песни?
Б: Нет, за серьги (смех)… За песни — ни разу. Люди воспринимают классно.
В: Но, возвращаясь к изначальной теме, что-то в этих людях менялось?
Б: По крайней мере, они ходили на концерты, и махали кулаками реже. До любого отморозка, если правильно донести мысль, он потом где-то переосмыслит всё для себя. Самое главное — так подобрать слова, чтоб донести вот это стремление к миру.
В: А для тебя изначально кто это стремление донес?
Б: Да фиг его знает, не помню уже.
В: А как получилось, что, вот, группа БЕЛКАНОВ-БЕНД, вот — АДАПТАЦИЯ и вы все… объединены.
Б: Просто… Да во всем виноват, вообще-то, Ермен. Он же — сгусток энергии. Он умеет вех людей как-то организовать… Я пришел как-то на концерт, подошел к Ермену: «Здравствуй, меня зовут Володя. Я немножко играю. С вами мне гораздо интересней, чем с другими» — «Ну ладно». Пришёл на один раз на репетицию… И вот так вот всё.
* * *
(На этом разговор закончился… На улице был страшный мороз, а под пианино сидел мохнатый слон…
…Через несколько дней, Володя записал альбом.. Говорят, очень классный.)
