ВАДИМ СИГАЧЕВ: Рок — это окончательно транснациональное явление… Если пытаться русский рок делать на основе баянов, балалаек мы не придем к истине.
ВОПРОС: Когда и где произошла твоя историческая первая встреча с Шевчуком?
Ответ: Бог знает когда. Вообще это случилось на уфимском телецентре, когда я там работал — в 1980-м году. Юрка тогда учился в уфимском пединституте на худграфе — на преподавателя. У него был так называемый «ансамбль политической песни» из 3-х человек: один маракасами тряс, другой — чем-то еще, а Юрка пел про Чили и т.д. — болевые точки тогдашние. А я как раз был в академке — надо было отработать, чтобы восстановиться. Телецентр от меня был третий дом — туда и устроился: ближе ходить. Работал постановщиком декораций. И как-то раз оформлял все к празднику политической песни. На нем было понятно, что — полное недоразумение, скуление и т.п. — и вот появляется ТРИО. Я обратил внимание только на голос: гляжу, бородатый—волосатый, орет что есть мочи. Короче, я подошел пожать руку и сказал, что, мол, форма не соответствует содержанию. А у меня тогда был такой ансамбль типа «свадебно-блюзовый» — с базой в ДК «Авангард» — халтурили по свадьбам, а так играли блюз. Традиционный.
В.: Тексты?
О.: Что-то пелось на языках народов мира. Рустик Асанбаев, гитарист наш, пел на кубинском, латиноамериканском и проч. — не то, чтобы знал их, но симитировать мог. Тексты там не имели значения — главное, что БЛЮЗОВОЕ СТРАДАНИЕ пропевалось на любом языке мира — кубинском, арабском — кончая татарским… И вот, я отправил басиста: «Иди в пед и найди там такого Шевчука». Пришел Юрка — и все поползло.
В.: Т.е. «свадебно-блюзовый» ансамбль плюс Шевчук — и есть первый состав ДДТ?
О.: Да. Главное, чтo привнес Шевчук — это бардовскую традицию. Работали мы практически только в студии. Нормальный концерт был всего один…
В.: Когда?
О.: Можно припомнить. Уже было два, нет, один альбом записан. Это было, скорее всего, в 1982… Даже в 1981… А, весна 1982! До этого репетировали программу в «Авангарде».
В.: И где состоялся этот уникальный концерт?
О.: Действительно, уникальный. Делали все это Юркины знакомые из нефтяного института. Через комитет комсомола решили устроить такой платный концертик. Билеты продавали прямо в нефтяном. Но получилась такая история: эти билеты было легко подделать — они имели очень бледный вид. В результате народу пришло раза в четыре больше.
В.: И все шли на ДДТ? Группу уже знали?
О.: Запись первого альбома была единственной такого рода в городе и разошлась очень хорошо. Так что все, кто хотел, знали. Потом была еще такая история: один наш обкомовец в тот день должен был курировать группу немцев — Башкирия у нас побратим с округом Халле. В общем, он не знал, что за концерт, и этих немцев отправил туда 2 автобуса, а с ними — менты, гэбэшники и все, что положено. И, конечно, состоялась окончательная неразбериха. Немцы заняли ползала — институтский такой зальчик, мест 400. Но концерт состоялся. Никаких литовок тогда не было: не с чем еще было им бороться. Никто не в курсе: что такое рок-движение? И никаких листов запретительных у начальства под стеклом еще не лежало. В ту пору вокруг играли ВИА, гоняли DEEP PURPLE и т.п. Репрессий — никаких, особенно в Уфе: нечего репрессировать. Ползали слухи, что где-то есть А, УД — но все это где-то далеко, нереально.
В.: А как на концерте все были прикинуты? Сценическое решение какое—го было?
О.: Скорее в духе ROLLING STONES. Прикинуты как попало. Никакой режиссуры, естественно. Концерт шел со страшно громким звуком — благо Шевчук зал и без микрофона бы прошибал. Немцы недоумевали, вежливо хлопали, боязливо озирались.
В.: Что они, рок-концертов не видели?
О.: Так это же не выглядело, как рок-концерт. Это выглядело, как сектантское сборище в нефтяном институте… А тусовка тоже еще не знала, что такое ОТВЯЗ — что надо скакать и т.п. Основная реакция — изумление: играют рок, поют на русском, но не ВИА — такого еще не было. Но наибольшее изумление — естественно, не у тусовки, а у руководства. Ребят, делавших концерт, трясли что есть силы. Но тогда единственный пункт, по которому сажали организаторов — финансовая сторона — как Романова и пр. Литовок еще нет. А с билетами был полный ажур — так что все обошлось.
В.: Какие вещи исполнялись на концерте?
О.: «Не стреляй», естественно, «Все идет своим чередом», «Кинозвездный блюз»…
В.: «Свинья на радуге»?
О.: Врать не буду, по-моему, не играли.
В.: А как аранжировка привязывала бардовское начало Шевчука к року?
О.: Все под Юркиным руководством сложилось таким образом: он приносил слова и общее решение песни. А потом мы уже достаточно четко знали, в каком стиле будем все это играть — такой «жесткий рок» — помнишь, на «Рок-сентябре»: «ОНИ ИГРАЮТ ЖЕСТКИЙ РОК». Не хард, не рок-н-ролл, а такой стиль, где активная гитара, активный рояль, четкий ритм — убойный, что называется. Так складывалась аранжировка.
B.: А по размеру ложилось легко?
О.: Не всегда… Иногда ложилось с ходу, иногда Юрка бился со словами, иногда приходилось музыку ворочать. Но опять-таки не выходя за рамки этого стиля. Я всегда знал, что целостность важнее, чем отдельные красивые места и все такое.
В.: Чем этот «жесткий рок» отличался от харда?
О.: Сейчас попробую…К 82-му году хард-рок стал несколько консервативен. Сложились клише, штампы. Я считаю, что, например, весь сольный Блэкмор — это уже клише. Все его творческое — в DEEP PURPLE, а Блэкмор — клише — композиционно, я не беру его сольные дела. А мы старались от клише отказаться, внося элемент того, что потом Юрка назвал «эклектикой» — например, народные какие-то интонации, иногда вплоть до джаза. Но сохраняя «жесткий рок» — как стилистику. Однако, было несколько экспериментальных вещей — они на разных альбомах появлялись. В основном, я их спровоцировал. Одна вещь была про рыбу — попытка джазовой аранжировки. «Три черные кошки» с «Рок-сентября» — блэк-метал по стилю.
В.: «Все идет своим чередом»?
О.: У Шевчука был замысел, что это должна быть мощная распевная песня, в которой участвует большой мужской хор. Но хора на том этапе не нашлось. Кончилось тем, что вместо грандиозной она осталась камерной, но по аранжировке тяготела к соул. Такой соул получился, но и народный элемент присутствовал распевный, традиционный. То, что вещь получилась несколько попсовой, не показательно — все задумывалось иначе.
B.: Самые бардовские вещи — «Не стреляй», «Свинья на радуге» — наверное, выходили за рамки «жесткого рока»?
C.: «Не стреляй», на мой взгляд, вообще не бардовская вещь. Хотя она прекрасно поется под акустическую гитару, она на самом деле такая пинкфлойдовски-симфоническая — просто не хватило технических средств… «Свинья на радуге» — просто разрядка. Не мы первые, не мы последние — у всех групп есть вещи, слегка выпадающие по стилю. Потом в ней музыкально-народный элемент — а ля кабак. Вообще, если по большому счету, то теперешнее ДДТ — там эта линия Юркина окончательно оформилась: «Ленинград», где шансон уже идет полный… Я бы назвал ее не то, чтобы экспериментальной — а просто автор, не теряя себя, пользуется разными стилями, разной мелодикой. В программе контраст — это очень ценно: если сначала идет вещь типа SLADE, а потом — кабак, то это, что называется, не дает заснуть.
В.: Как писались уфимские альбомы?
О.: Это отдельный вопрос. Если «Урлайт» попадет в Уфу, то этот человек, который нас писал, кончит плохо. Там такого понятия, как гласность, не существует.
в.: Но хотя бы какая техника была?
О.: Допотопная. Все делалось на уфимском телецентре. Так что качество звучания первых альбомов ДДТ — не просто качество, а еще и обвинение гостелерадио башкирскому. Это ведь лучшее, что можно было выжать. Стоял пульт, и писалось все на венгерской стерео-МЭЗ на 38. С наложением: фонограмма + наложения, иногда — 2. Работа в два наложения — смерть: фонограмма или пропадает, или идет такая коррекция частот, что запись уже не пригодна для воспроизведения на бытовой аппаратуре.
В.: Остальные люди первого уфимского состава?
О.: В первую очередь, был такой Рустам Асанбаев — гитарист. Он потом записал сольный альбом «Руда» (1984) — такой ранний BLACK SABBATH — на свои же тексты.
В. : Под влиянием Шевчука?
О.: Юркино влияние сказалось хотя бы в том, что он вообще написал тексты… Музыкально это — его любимые гитаристы — Хендрикс, Клэптон, Пейдж, Тони Иомми блэк — саббатовский… В «Руде» он осуществил мечту сыграть в стиле своих кумиров. И пел сам.
В.: А в ДДТ он что играл?
О.: Лидер — гитару. А на ритму — правда, не везде — играл Шевчук. Музыкальные идеи тогда еще были общими — все пересекались в одной точке. Общие кумиры. У меня тогда — Джон — Поль Джонс, Кейт Джаррет… В раннем ДДТ все это сочеталось без проблем.
В.: Ритм-секция?
О.: Ритм-секция — это всегда была беда. Сложившейся ритм-секции до того, как Юрка в Ленинграде нашел Доценко с Вадиком, никогда не было. За все время существования ДДТ сменилось 6 барабанщиков — или 7.
В.: Геннадий Родин?
О.: Его надо поблагодарить за то, что он всех нас собрал. Он нашел Рустика, Рустик — меня, потом мы все нашли Юрку. Гена был неплохой организатор, но в дальнейшем идея ДДТ его не увлекла. На первых двух альбомах и на «Периферии» он играл на басу. Кумиров у него не было. Он любил сладкую жизнь, красивых баб и пиво.
В.: Барабанщик на первых двух альбомах?
О.: Был такой человек Борис Пустарнаков. Это была загадочная личность, полностью покрытая мраком.
В.: После записи первых двух альбомов «Комсомольская правда» пригласила вас на «Золотой камертон»…
О.: Да, это был примерно август 1982-го … «Камертон» как проходил: Филинову все слали пленки. Надо было прислать 3 вещи: одну — за мир, одну — аранжировку известной песни советских композиторов и третью — на усмотрение ансамбля. Послали «Не стреляй», разумеется, третью не помню, а вторая была уникальная запись — если ее сейчас раскопать, многие коллекционеры, я думаю, раскошелились бы. Это АРАКС + Антонов: «А любовь, как птица, поздно или рано, к сердцу человека свой найдет полет». Была сделана страшно крутая аранжировка и сама вещь воспринималась, как панк.
В.: И Филинов позвал вас выступить?
О.: Филинов включил в финалисты 6 ансамблей и 6 певцов. Чтобы не связываться с ансамблем, он выдернул одного Юрку — абы как-то это дело стерилизовать — и на заключительном концерте Юрка спел песню не то Пахмутовой, не то еще кого-то… Еще Гурченко ее потом пела… Ага, песню Эшпая: «Я любовь пронесу, как по льду…» Определенный шухер в Москве состоялся. Юрка потом возил по Москве фонограмму — ставил, давал…
В.: А как вы попали на стадион «Динамо» — тогда?
О.: Был такой человек — Виталий Давыденко. Это, разумеется, мажор из мажоров. Он услышал эту фонограмму — самое главное, вещь «Не стреляй» — хит. И вот Давыденко позвонил — в мае 1983-го года — и вписал эту вещь в программу какого-то гнусного митинга за мир на «Динамо». Там кого только не было: вся эстрадная помойка, включая Беликова, САМОЦВЕТЫ и даже Ксению Георгиади. Аппарат ставили Маликов и Мелик-Пашаев.
B.: Дорогу-гостиницу они вам, разумеется, сделали.
О.: Само собой. Я приехал из Ленинграда, из Уфы — Юрка, Рустик Асанбаев, Гена Родин и левый барабанщик. Это было 2 дня. Сыграли 2 раза. Вокруг — скопище пэтэушников и всякой советской молодежи. Все прозвучало очень убедительно — никто и не заподозрил, что выступает какая-то подпольная команда.
В.: А потом уже первый уфимский состав стал распадаться…
О.: После «Камертона» третий альбом ДДТ — «Рок-сентябрь» решили записать с группой череповецких барыг — с собственно РОК-СЕНТЯБРЕМ. На телецентре работать уже не возможно, а там у них — СТУДИЯ. Надо уезжать в Череповец на неопределенный срок. Рустик кончал институт + жена, и Гена не смог — поехали мы вдвоем с Шевчуком. Тут ДДТ дало первую трещину.
В.: И кто в результате с вами писался?
О.: Появился соло-гитарист Слава Кобрин — сейчас он в Прибалтике, у него там свой КОБРИН БЛЮЗ БЭНД. Рустик мне нравился больше: традиции нес в игре + вообще творческого склада, а Слава — типичный филармонический деятель. Хотя играет неплохо. А ритм-секция — это вообще кабацкие музыканты, которые совершенно не представляли себе, что они играют. Но то, что говорили им, делали нота в ноту.
В.: Альбом вышел тяжелее, чем предыдущие…
О.: Тут с одной стороны что получилось: как раз хэви метал в моду входил. И это не мы утяжелили альбом, а вот эти три музыканта. Они играли попсу — в их понимании — а тогда «в попсе» был металл. Они играли, как представляли себе, что такое рок — что надо ДОЛБИТЬ. Но я, видя, что такое дело получается, вставил туда эти «три черные кошки» — самые тяжелые — чтобы поставить все точки над i. В результате мы записали в январе 1983-го настоящий «металлический альбом» — до АРИИ, до всех, когда в Москве не было еще ни одного металлиста.
В.: «Башкирский мед»?
О.: Опять-таки разрядка. Она сыграна с первого раза. Такой музыкальный экспромт.
В.: А как Шевчук относился к «металлизации»?
О.: В общем, отрицательно. Было невозможно этих людей заставить сыграть что-то светлое и большое. После этого альбома с металлом было покончено раз и навсегда … Стоял январь 1983-го — прекрасно помню, как Новый Год встречали в этом Череповце… Я сразу поехал в Ленинград, Юрка — В Уфу, а потом уже все съехались на «Динамо».
В.: А в Ленинграде—то что делал?
О.: В тюрьме сидел. За нарушение паспортного режима.
В.: И поэтому пропустил «Периферию»?
О.: Нет, «Периферия» была много позже. «Периферию» я полностью отрепетировал, а потом был неопределенный момент: где будет писаться, когда. Потом я уехал, а тут и подвернулся вариант со студией — и они сразу все записали. Там Родин играл на бас-гитаре, на гитаре играл некто Резванов, а клавишника я знаю только кличку — Синчилло.
В.: Как бы ты его оценил в сравнении с тем, что отрепетировал сам?
О.: Аранжировка была соблюдена — ноль в ноль. Но я бы не стал играть на «ПОЛЬ-61-КОРГ» — потому мне трудно судить. Зато получилась такая волновая окраска с элементами попса, и в целом все вышло довольно успешно.
В.: О концертах все это время помышлять не приходилось?
О.: Естественно, какие там концерты … 84-й год — совершенно мрачный период. В «Ленинце» (уфимская комсомольская газета) тогда выходили подробные статьи против Шевчука — «Менестрель с чужим голосом», «Когда падают маски». («УРлайт» писал об этих событиях в номере 4 (1985) — прим.ред.). Примерно в тот же период стали давить хиппи. Еще в начале 80-х в Уфе была тусовка хиппи — человек 100 — подпольная, про которую толком никто не знал. В погромный период многих выявили и пересажали. Был скандальный судебный процесс, сняли фильм — то ли «Зараза» называется, то ли «Чума»… Показали, какие они люди растленные: наркотики жрут… На самом деле была чистейшая провокация: когда в милиции скопилось досье на всех, решили припугнуть, а кого получится — посадить. Был настоящий провокатор, который якобы приехал из Средней Азии — с травой или с чем-то еще. Ну, и дальше он находил «пиплов», предлагал что-то взять, тусовался с ними какое-то время — разнюхивал, разведывал. Кое-кто застремался, кое-кто — нет — забили стрелку, передал, тут же на месте всех свинтили — никто не успел, естественно, ничего спрятать. Потом — открытый судебный процесс, снимало телевидение. И вышел этот фильм. Вставили туда кусочки BEATLES, LED ZEPPELIN — показывали, откуда зараза вся ползет…
В.: По уфимскому хиппизму все это серьезно ударило?
О.: Люди серьезные тусовками с травкой не занимались. Посадили, в основном, молодых.
В.: Как получился московский альбом ДДТ?
О.: Московский — его практически можно назвать джазовым альбомом. Не по музыке, а по духу. Дело было так: возникла возможность записаться в Москве. Это был 1985 год — из первого состава остались только мы с Шевчуком — Родин (последний из могикан) совсем уже откололся. Но на басу еще играл уфимский человек — Нияз Агдюшев, потомок древних башкирских или татарских князей. Он всю жизнь играл в кабаке, а вообще он художник. В Уфе была проведена ОДНА репетиция всего альбома. Репетировали втроем: я, Юрка и Нияз. Посидели у Нияза, что-то набросали. Решили уже на месте найти барабанщика и гитариста. Не нашли, но, тем не менее, все удачно сложилось: Летов с Рыженко как раз были в Москве, были свободны. Второй удачный фактор: мы трое — я, Юрка и Нияз — успели записать болванки, и нам ввиду безвыходного положения (барабанщика нет) подбросили RX—11. Я с горем пополам плюс владелец RXa набрали программу, а потом, когда подключились Летов с Рыженко, дело пошло, и все обошлось даже без соло-гитары: Юрка что-то доиграл — и все. В результате получился, так сказать, «рок-свинг»: все его признаки на лицо — ритмические пульсации, импровиз, а потомок татарских князей играл на басу чистый свинг. Дописывали мы все это дело на кухне в 3 часа ночи. Летов играл на тенор-саксофоне — тенор очень громко свищет — и оператор — а писали у него дома — был на грани инфаркта.
В.: «Дорога»?
О.: Ритмически все это была чистая — термин такой уже сложился — «русская волна». Мы из этого уже и исходили — из «русской волны», а для большей остроты были добавлены не вполне традиционные партии саксофона и рояля. Такой здоровый элемент сумасшествия на железной дороге. Говорят, там в вагонах очень много людей сходит с ума.
В.: Как бы ты определил «русскую волну», кто ее еще играет?
О.: Вообще, наверное, ЧАЙ-Ф играет… Волна — почему: волна, как ритмическая основа, а русское — слова и напевы, близкие до боли русскому народу. Взять, скажем, группу РОНДО — ее нельзя назвать ни русской, ни волной — термин должен все-таки отражать сущность. Потом — может быть, зря в дебри забираюсь — в металле, например, всегда наличенствует элемент пафоса. А волна — другое, там элемент пародийный, игровой, самоирония всегда и ностальгия — вот четыре кита, на которых держится волна.
В.: А потом Шевчук стал перебираться в Ленинград…
О.: Да, уже непосредственно за этим альбомом он стал туда перебираться.
* * *
Вышеприведенное интервью с некоторыми сокращениями перепечатано из московского журнала «УРлайт» N 3 (1989). Спасибо «УРлайт».
