Илья Сёмкин «Русский лес» 1997

Дело-то было так: известный в некоторых кругах и прочих геометрических фигурах романтик Илья Сёмкин записывал свой второй альбом. А к нему в гости приходили люди и советовали, как это делать. «Вот, — говорили, — «Рыбы» как хорошо записаны! Значит, надо сделать все ещё круче, бас там, аранжировки вообще. . . » Очень хотели люди, чтобы Илья их послушался. А он не послушался. И записал нечто совсем другое.

Саунд альбома «Русский лес» как нельзя более соответствует нынешним умонастроениям его автора. Из мрачноватой умиротворённости природных шумов вырывается сухой звук ритм-гитары, он режет слух своей необработанностью и этим совершенно не даёт слушателю расслабиться. Воспринимать предыдущий альбом было приятно, и так хорошо уплывалось куда-то вместе с рыбами. У рыб тоже жизнь не сладкая, но они молчат (так нам кажется), а те, кто на суше, воют на разные лады, самоутверждаясь, и лирический герой Сёмкина беззащитен против мира, который не идёт на него войной, но убийственно равнодушен, слишком занят самим собой, чтобы замечать кого-то ещё.

Люди, от имени которых выступает Сёмкин, слабы от рождения, и по этой самой слабости хотят разорвать своих обидчиков, но не имеют «ни когтей, ни клыков». Но, волею судеб заброшенные на обочину, они могут видеть происходящее со стороны, что и делает их по- настоящему чужими в этом лесу.

Илья Сёмкин записал экстремальный альбом. Наивные и примитивные гитарные соло, украшая песни, добавляют в них надрыва. Подобную атмосферу также при помощи акустических инструментов создают такие группы, как «Current 93» или «Death In June», но Илья далёк от их концепций.

Его песни теплы, он идёт навстречу миру, надеясь и давая надежду другим. Абсурд отступает.
Генри Роллинз.

Небольшая справка для непосвящённых: альбом Ильи Сёмкина «Русский лес» («Russky Les», если придерживаться надписи на обложке), второй по счёту — за 14 лет творческой деятельности — был записан в апреле-мае 1997 года минимальными подручными средствами — гитара, перкуссия, шейкер плюс шумы, заимствованные из богатой коллекции студии. В отличие от предыдущей записи («Рыбы», охарактеризованные в «Фуэзе» как «демо») он очень строгий и по-хорошему некоммерческий. И если главный образ, появляющийся в голове после прослушивания «Рыб» — город, вечерний, дождливый Питер с его троллейбусами, юными леди и зеленым метро (даже рыжая лиса среди заснеженных аллей — полей кажется симпатичной картинкой то ли из снов, то ли с полотен «невских» художников), то «Русский лес» одним своим названием настраивает на соответствующее восприятие.

Портрет лирического героя Сёмкина появляется уже в первых строках альбома:

Руки а кожаных перчатках,
Тёмные очки…

В треске цикад и сюрреалистическом хоре лягушек — радостном летнем пейзаже — раскрывается двойственность личности автора, «подземные песни» которого хрупки, как лед в ладонях, но своей живой, тёплой интонацией празднуют победу над смертью.

Впрочем, окончательную ли? Крики ворон, пропущенные через ревер, напоминают захлёбывающиеся звуки, издаваемые печально известным по пачкам популярнейших сигарет моего детства лайнером «ТУ — 134». «И вся моя надежда только на то, что сверху кто-то смотрит на нас» — это не триумф победителя, а отчаянье человека, теряющего нервы и время в неравной борьбе с будильником в те минуты, когда жизнь могла бы — МОГЛА БЫ — пойти так, как надо.

Блок из четырёх старых песен — воспоминания о том, как было — и сложней, и проще, и больней, и радостней. Человеку свойственно взрослеть, что-то терять, но и что-то получать взамен, находя в хранилищах своей памяти неиссякаемые источники для движения вперёд. И когда ностальгия по прошлому (только не надо воспринимать её слишком всерьёз: мне в колокольном звоне, обозначающем границу между «Аккордеоном» и «Шелковым путём», почудилась едва уловимая улыбка) исчерпана, наступает прозрение и возвращение к заявленному вначале минимализму:

В тёмном небе месяц висит,
Ну а рядом горит звезда.
Может, в этом и есть наш покой
Навсегда, навсегда…

«Рысь» возвращает нас в «дремучий лес», по которому идёт герой. Только это уже — осень, «листья последних берёз» и «тёмная вода» в неторопливом вальсовом ритме: «и всё равно улыбнись, хватит под курткой огня» — обращение… к кому? К любимой женщине? Или — к «тихой песне», которая неожиданно появляется в последних строчках?

Следующие две вещи — по настроению, не по аранжировкам «рыбные», обе — о любви, нарочно простые, балансирующие на той грани, когда в немногое ещё можно вместить все, что хочется сказать — о мире, о жизни, о «тёмном Петербурге», где вечный дождь со снегом, где гуляет вполне реальная Белоснежка (сразу вспоминаются «Белочка» и «Вечная Джульетта» из «Рыб») и даже немного апокалиптичный пейзаж из «Мне больно (Я люблю тебя)» — «И когда здесь не останется камня на камне, и над миром встанет другая заря» — это ведь тоже о Питере, и несколько монотонные, режущие уши соло в сочетании то с бонгами (Вадим Петухов), то просто с шейкером (Олеся Сёмкина) — как скупое северное солнышко…
Кульминация альбома — «Песенка наоборот», умиротворённая фолковая виньеточка в самом конце, напоминающая акустическую ипостась Летова (если бы автор не говорил об этом столь часто, я бы тоже, конечно, молчала) . Из серии — лучше один раз услышать, чем сто раз прочитать.

Ведь в матерьяльном мире всё хорошо —
Что посеешь, то и пожнёшь,
А достанет — так и положишь на всё,
Подальше положишь — поближе возьмёшь…
И метель заметает следы…

С.С.


Обсуждение