(Эстетские размышления и приключения)
Это было 21 декабря 93 года (даже число приятно называть). Попали мы в Пушкинский (группа учителей с искусствоведческих курсов). Я обычно но музеям не ходок — слишком много для этого требуется сил и здоровья. Но из Пушкинского я в тот день просто не хотела уходить. Для меня это было на редкость меткое попадание. Правда, не туда, куда нас вели.
Вели-то нас, собственно, поглазеть на импрессионистов (там как раз тогда проходила выставка “От Моне до Пикассо”). А мне они не понравились! И поначалу я долго не знала, куда приткнуться. Однако потом нашла. Это и было главным чудом того дня. В итоге я сбежала от общеобязательной экскурсии и полтора часа просидела у одной-единственной картины. Если я ее еще и назову, то все скажут, что я “того”. Потому что это одна из рядовых бытовых зарисовок Гогена — “Кафе в Арле”. Именно ее-то я и предпочла сокровищам мирового импрессионизма. Каково? Да еще полтора часа на нее смотреть — не признак ли это какого-нибудь отклонения? Может быть. Но, ей-богу, это было счастьем. Впервые в жизни меня торкало в Музее. Она просто грела, эта картина. Грела и вдохновляла.
…А выставка как же? Осталась в итоге непросмотренной. Ну и фиг с ней. Ну и Слава Богу. Мое счастье, что я не поддалась на провокации количества. И не стала скакать галопом но всем Европам, то есть по залам, чтобы везде отметиться.
По-моему, стремление за один раз поглотить все, что представлено на данной экспозиции — это чудовищное насилие над своей психикой. Я не понимаю, как можно вынести столько воздействий сразу. Путешествуя так однажды по выставке Матисса, я чуть не сошла с ума. Императивность этих работ, каждая из которых требовала чтобы ее не обошли вниманием… Их неуемное количество… И так всегда в Музее: суетишься среди разноцветной: множества, и уже боишься: “А вдруг я пропущу что-то важное?” Накопительские судороги. Из-за этой суеты не успеваешь ничего толком разглядеть. Это мучительное состояние еще с детства отбрасывало меня от музеев, отвращало от них. Как хотите, но музей — это слишком большая сокровищница. Самодовлеющее количество — гремящее, вибрирующее, раздирающее. И в этом количестве в конце концов бывает похоронено качество.
Многие же, как мне показалось, спокойно глотают такие винегреты из произведений — и в горле у них ничего нe застревает. (Вот монстры!) Они бодро направляются на выставки со скромной целью объять необъятное. Пользуясь редким случаем, заглотить как можно больше, не прожевывая. И при этом еще и постигнуть некий смысл скрывающийся от нас в картинах. Оный приходится выуживать оттуда наскоро, путем поверхностного домысливания поскольку что-то еще и почувствовать при этом просто не успеваешь.
Я так тоже однажды пробовала — на выставке живописи Матисса. Глядя на его аляпистые декоративные изображения с преобладанием красного цвета, я усиленно и напряженно искала аналогии, старалась найти что-то выразительное (ведь люди-то вокруг взирали на все это весьма благосклонно), но в конце концов почувствовала такое опустошение, что у меня все поехало перед глазами: “Что здесь делают все эти люди?., мне не нравятся эти картины.. *се только делают вид, что понимают… но почему до меня-mo ничего не доходит?!!”
На миг мне весь этот музей представился, как будто я смотрю на него с потолка: бессмысленно движущие головы, ждущие и безгласные иероглифы на стенах, которые так и остаются неразгаданными. Какая-то кошмарна профанация. С виду все значительно до удушья, а под этой значительностью процветает одно: отчуждение.
Было очевидно, что люди, — и я тоже, — что мы ничего не понимаем. Ни одного я нс видела, застывшего в радостном изумлении. Ни один не простоял у картины дольше пяти секунд. Никого это не грело, не доставляло радости. Вообще никаких эмоций. Серьезною внимание — и все. Потребление информации. Зато все вышагивали как цапли в своих удивительных одеяниях (таких элегантных, что там действительно было на что посмотреть), все так строго держались, так изящно головы поворачивали! И эта парадность совершенно не вязалась с тем, зачем они сюда пришли. Меня вообще удивляет манера людей для чего-то обязательно сногсшибательно расфуфыриваться, отправляясь в Музей. Это, по-моему, несколько противоречит моменту: идешь ты себя показать или что-то воспринять, в конце концов? Если только чтоб картинам не противно было на нас смотреть…
И вот мы ходили — тупые и закрытые, и я все никак не могла проникнуться, и слышала со всех сторон снисходительные оценки знатоков. Эти оценки были так же нелепы, как и все остальное, потому что общаться надо было с картинами, а не со своими спутниками. А так уже получался аристократический суд со стороны. Не то все это было. Не так должно быть.
Впоследствии я поняла, что не люблю Матисса (хотя он с детства уже успел свить во мне гнездо: мне очень нравится его графика). Но дело не в этом. Дело в том, что, бродя но матиссовской выставке, я боялась признаться себе в своих ощущениях. Не нравится — так пойми это. И уйди — чего мучаться? Вместо этого я засекла себя на попытках восхищаться увиденным еще до того, как вникнешь в него. Мне очень хотелось, чтобы мне понравилось, и поэтому я старалась искусственно заставить себя что-то почувствовать, пробраться в искусство Матисса логически путем насильственных ассоциаций. Уцепиться за восхитительную деталь, если уж картина не цепляет. Попытаться разгадать в ней главную идею. И делала я все эти ухищрения только потому, что на самом деле мне эти картины были абсолютно не близки (сразу возникло чувство неприятия), но я, тем не менее, пыталась что-то от них получить. По инерции. С априорной симпатией к знакомому имени французского художника. Раз душа не лежит — попробуем разумом. Попробуем угадать. То есть, я не любила, но пыталась наслаждаться. И что в итоге? Жуткое опустошение от тщетности усилий. Не получилось у нас. Обе стороны разочарованы.
Подозреваю, что многие вокруг меня были в подобном состоянии, только не до всех, наверное, это доходило.
И я поняла: надо идти к тому, что ты любишь. К тому, что тебя притянуло, заинтересовало. В искусстве, как и в любви, туда, куда надо, всегда ведет интуиция, а не указатели со стрелочками. И уж не логические выкладки. И пусть ты, придя в Музей, не увидел всего (что планировал по программе), а увидел лишь что-то одно, — но через это Одно ты вдохнул. Вот за этим и надо ходить в Музей.
P.S. Замечательный вывод в итоге всего этого: не гонись за количеством, а гонись за кайфом! Кругозор еще не гарантирует сильных ощущений. Их гарантирует лишь меткое попадание в “свое”. На той выставке мне удалось попасть туда не сразу. Вот сейчас я и поведаю о том, как труден был мой путь к счастью.
Кстати, в большинстве импрессионистских картин меня отталкивает именно колорит. Меня, по странному стечению обстоятельств, почему-то одинаково не впечатляют ни пастельность Дега, ни разноцветность Моне, ни коричневые тона Писарро, ни добротный сельский колорит Сислея. Может быть, мы с ними просто во вкусах на цвет не сошлись? Неужели я не могу принять их только лишь поэтому?
Оксо