Совершенно не рокерская внешность у человека. На злобного пункера, этакого нижегородского Свина, коим он до недавнего времени числился в местной тусовке, тоже не похож. И уж подавно — ничего зловещего (А снился мне злобным горбуном с чёрными лохмами — оттого и бросилась при первой возможности знакомиться: сравнить сон с реальностью). Вполне благополучный, приличный молодой человек, 24-х лет; благоустроенная квартира, хорошо оплачиваемая (по его словам) работа. И это нормально. Совершенно не скрываемая, а даже, кажется, выставляемая напоказ меркантильность (“…мне даже неважно, какой приём будет — лишь бы платили побольше», — о планируемых концертах в Москве; цель жизни — “дом в деревне, зимняя квартира и какое-нибудь средство передвижения ”. Впрочем, даже не цель, а средство достижения комфорта. Комфорт он любит. Да кто ж, собственно, не любит?). Столь же вопиющая, как вопиюще и нарочито бессеребренничество многих прочих рокеров. Столь же грубая, как цинизм прежних, панковских его песен.
Ещё — разговоры об экологии, о здоровом образе жизни. Ещё: “Ты считаешь, что каждая женщина обязана родить?”, и на моё “Нет!” — “И правильно. Население должно сокращаться. И политика государства, направленная на истребление населения — правильна”. Ещё — интерес к космологии. Впрочем, из космоса людей не видать.
Кажется, он никого не любит. “Я страшный эгоцентрист”. Это заметно. По парадоксально-закономерно вписывается в эту картинку то, что мне рассказали с некоторым недоумением о нём: мол, пару лет назад бросил всё и уехал далеко, в глушь, в деревенский дом в лесу — и жил там один, ловил рыбу и собирал корешки, читал Канта и Ницше. Все похоже, всё сходится. А вернулся потому, что не хватало толпы и успеха у неё, отдачи? Я предположила, он, подумав, согласился. Вернулся — с новыми песнями.
И о них-то разговор, поскольку Паганель (такое у него ласковое прозвище откуда-то из ранней юности) и начался для меня с песен на подаренной кем-то кассете. Непринуждённый, но вовсе не простой аккомпанемент (“Илья, у тебя в песнях столько аккордов!” — наивно изумился после одного из концертов какой-то его родственник), но главное не в нём, а в голосе и тексте. Слушая старые Панагеловы работы с группой ВИ ВИ СЕКТОР, я с трудом узнавала в злобном пункерском рёве его голос, от которого теперь остался только эпитет из чьей-то рецензии на ВВС — “крезовый”. Да. А ещё вкрадчивый, а ещё нежный, томно растягивающий гласные, с хирургической безупречностью раскладывающий каждый текст на мельчайшие оттенки смысла; презрительный, надменный, порою — сварливо-заносчивый, норой — мерзко хихикающий и дразнящий, но, Боже ж мой, бесконечно ОТСТРАНЁННЫЙ от всего. И тексты — каждый об этом. Об одиночестве и отстранённости. О бесконечном, космическом эгоизме. Случайные персонажи его песен — собирательный Пашка или безымянный “мой спутник”, “дружочек” — высмеиваются злобно и безжалостно. Унижая, возвышаешься, так?
“Белого света король — я”. Если бы он взял выше и назвался по-желязновски Богом Света, я бы не удивилась. Олимпийское спокойствие, олимпийское равнодушие — если не всегда реально достижимые (человеческие эмоции иногда прорываются, но редко они добры. Но Бог и не может быть добр. Хотя и злым ему тоже быть не пристало…), то неутолимо желаемые. Столь же неутолимо желание слиться с вечной природой, столь же равнодушно-ласковой и равнодушно-злой ко всем. Только природа, которую он, похоже, считает средоточием гармонии, как-то странно зловеща в его текстах.
В принципе, бессобытийность, незавершенность песен — тоже сродни природным явлениям. Но голос тащит за собой и накручивает обороты, и динамика песни, не находя выхода в завершении, в финале, рвётся изнутри, и ткань незатейливого повествования (новеллистика? эссеистика?), задумчивого и равнодушного, вспухает протуберанцами изощрённой чернухи. Фраза одного из слушателей: “Всё время ждёшь, что наступит пиздец, а потом, в конце, понимаешь, что пиздец-то уже наступил давным-давно”. Фраза другого: “Я знал, что в нашем роке должен появиться свой Лотреамон”.
У меня было иначе, проще: я долго обходила эту кассету стороной, как живую, как змею, свернувшуюся на полке, а потом долго приучала себя её слушать. При том, что приучить легче лёгкого: возникает зависимость сродни наркотической, когда плохо, но без этого “плохо” уже никак. Ежедневная порция яда. А яда много… А тексты заучиваются мгновенно и потом вертятся в голове отдельными, совершенно бытовыми, но с лёгкостью превращаемыми в афоризмы фразами… Эх, эти сумасшедшие снега!
>Слово “паган”, между прочим, значит “язычник”, “дикарь”. А группа его, между прочим, называется НЕЧИСТАЯ СИЛА. И пусть это название тоже восходит к детскому баловству с белыми простынями на ночных улицах — ан ничего случайного не бывает. Нечистая сила и есть. Бес-искуситель. Прекраснодушные мечтания обрывающий циничной концовкой, благие порывы высмеивающий, равнодушно наблюдающий гибель заманенного в чащу путника — да, впрочем, и своей не страшащийся. Кичащийся своим одиночеством и устающий от него, играющий в живые игрушки. Бессмертный, мающийся бессмертием. Скучающий Бог. Король света. Только не белого, Паганель, не белого… Ради Христа ради? Ну, пусть так.
В общем-то, все мы эгоисты.
Е. Борисова 1993 — 1998