ПОСЛЕ
Что интересно: уже после посещения тех незадачливых импрессионистов, которые имели несчастье возмутить меня до глубины души, мне почему-то стали то и дело всюду попадаться на глаза импрессионистические картины (то альбом найду, то где-то случайно увижу), и они коварно начали мне нравиться. Я, вроде бы, должна была блюсти верность своей концепции, но ничего не могла с собой поделать.
Моне вообще пронзил мое сердце своими синими кувшинками. Волшебство там теплилось. Поразительно, какая ему была свойственна праздничная, сказочная внимательность. Такое впечатление, что под его взглядом все таинственно расцветает и оживает. У него, наверное, был какой-нибудь волшебный монокль в глазу. На что ни посмотрит — все начинает зажигаться разноцветными искрами.
Неожиданно меня поразил Ренуар. Картина «В саду». Там изображена какая-то движущаяся ситуация: девушка в сизо-розовом полосатом платье подлетает к сидящим за столиком в тени листвы молодым людям. (Вот, собственно, и весь сюжет. И все это — в солнечных зайчиках, проглянувших сквозь листву.) Так вот эта картина Ренуара — редкий случай адекватности приемов изображения содержанию картины. Здесь все — тени, вспышки света — замечательно, т.к. дана соответствующая ситуация: девушка подбегает, кто-то встрепенулся, остальные болтают… Тех, кто за столиком, мы видим как бы глазами девушки: они для нее смазаны, плохо различимы, потому что она их видит на бегу. Здесь это совершенно верно. Эти шорохи, движения и вспышки.
Ты смотришь на них сквозь, вскользь — тем самым «боковым зрением». Тут оно включается совершенно непроизвольно, — более того, тут только оно и может включиться. Сам характер изображенной ситуации — всеобщее движение — заставляет так ее воспринимать. Меняющуюся ситуацию, когда все объекты (и субъекты) в движении, ты не можешь разглядывать, ты именно так, скользя взглядом, все и схватываешь.
И тогда становится видно, как обалденно Ренуар выписал эти вспышки света, эти озарения сквозь листву. Потому что все адекватно: манера художника соответствует изображаемому.
Еще — «Купание на Сене. Лягушатник» (его же). То же самое. Поймана нужная ситуация. Насквозь преходящая. Меняющаяся прямо по ходу. В ней все в движении — одни плещутся в лягушатнике, другие — на берегу. Неразбериха, праздничное общество. Секрет здесь, возможно, в том, что главный объект картины, т.е. то, что сразу же волево притягивает к себе внимание, — это листва дерева. А она на картине — смазанная (от четкого к нечеткому). Сразу ощущение скользящего взгляда: по листве он скользит, а все эти люди на берегу — «боковые», не столь четкие, — и при таком раскладе сил, при таком ракурсе это совершенно оправданно.
Эти моменты света у Ренуара — действительно волшебные, необычные находки. Ласкают глаз.
Я долго могла бы развивать эту тему, но эссе есть эссе, оно должно обладать элегантной незаконченностью, поэтому заткнемся!
* * *
P.S. Все это я обнаружила уже через четыре года после того памятного дня, и мне стало очень хорошо. Мне нравится, когда мне что-то нравится.
Но больше всего меня поразило все же то, что «Арлезианка» действовала на меня по-прежнему. С той же силой. Что она не выветрилась, не стерлась. Что восприятие не устало от этого образа.
Что я обнаружила свежим взглядом — она нежная. Очень добрая картина. И одновременно умная.
Как это называется? То ли воодушевленность, то ли одухотворенность. Лицо поразительно утонченное. Аристократическое. И мягкость удивительная.
Теперь-то, постарев на четыре года и умудрившись книжками, я знаю, что эта мадам Жину — жена хозяина этого кафе — была тоже несколько сумасшедшая, как и сам Ван Гог, и доктор Гаше — его близкий друг. Все они там были такие. Но зато помогали друг другу творить такую красоту. Странные люди, все они сошлись в этом кафе, где так часто Гоген с Ван Гогом подзаряжались абсентом…
И меня опять она поразила. И опять не хотелось от нее уходить.
КОНЕЦ.
