Та первая Славкина запись, которую до сих пор храню, дописана шаманским поминальным «Високосным» Ника Рок-н-Ролла:
Високосным выдался прошлый год
Сто смертей на одну нашу жизнь
Мы визжали и разрывали ногтями ненужную плоть
И швыряли её вечно голодным жлобамВисокосным выдался этот год
Сто врачей на одну душу мою
Из сети всех казённо-молельных домов
Ревёт ребёнком заблудившийся голос мойИграй, играй, играй ставший вечным, как Агасфер
Свой рок-н-ролл…
Запись хреновая, слова неразборчивы. Но зачем слова? Если б молчание можно было показать на бумаге, я бы не написала ни слова. Словами описывать слова — что может быть нелепее?
Он побывал в армии, Славка — было страшно за него. Он писал там песни и вернулся живой.
Но: вы слышите грохот взрывов у него за спиной? И птицы ошалелые летят, и грохочут сапоги, и приближается горизонт. Верить или не верить в рок (в любом истолковании)? Верить ли, что всё не случайно? В то время, как он тут эту песню поёт, взрывается мозг у тех, кто слушает. На квартирнике сидели, пришибленные, а он водил хоровод со статуями и струнами, играл в прятки со светом и тьмой, кричал, кричал… Почему никто не плакал, не плясал, не смеялся? Естественные реакции тут неуместны, выворачиваться наизнанку естественно лишь для музыканта. Он прошёл везде, где только мог — и упал было, но тут же снова поднялся. А за горизонтом по-прежнему рвутся бомбы, и наши страны, как ни странно, устланы туманом (дымом и гарью называется тот туман, но всё равно сквозь него не пробраться воздушным рабочим войны. И наземным тоже). Он увидел, превратил в слова, спел — слово бежит-цепляется за слово, а первое из них рождается в чёрных воронках глаз, в лабиринтах мозга, в закоулках души, припечатанной собакой-горизонтом. Как в глупом анекдоте — «к нему идёшь, а он всё удаляется». Война была вчера, война будет завтра. Только врагов давно уже нет в этой войне, поэтому уже можно зажечь в окнах свет. Сам говорит, что в помощь ему этот свет; он сам свет — лучевая болезнь от такого приключается. Повеситься от такого света… Но сначала — спеть да сплясать.
Эти песни нельзя понять, их даже слушать нельзя — как нельзя скальпелем резать живую плоть, чтоб полюбопытствовать на обнажённое сердце.
Високосным выдался этот мир
Сто врагов на одну нашу смерть…
Война — мужское проклятие. Мальчики становятся мужчинами и идут воевать. Навсегда?
На горе стоит архангел
В правой ручке снопик молний держит
Говорит он путникам сурово:
«Прочь ступайте: вас Господь не примет».
Вечный огонь. Вечный дым. И нет за ними солнца. Гляди: от нас остались лишь чёрные дыры. Я иду по выжженной земле. От лихой головы — лишь канавы и рвы. Оратаев настигнет точный выстрел. Между землёй и небом — война. Вечная война в одиночной камере сердца. Вечный огонь в чаще рук, рвущих струны.
Невыносимо и бесконечно.
КБ
