Москва для русских музыкантов, как Америка
для европейцев — её, вроде бы, не любят, но
мировая слава никогда ни к кому не приходит
без американского успеха. Практически все
наши группы проверялись в Москве — первый
большой успех Майка, первые действительно
большие концерты АКВАРИУМА, теперь мы…
А. Рыбин “КИНО с самого начала”
WARNING! Всё нижеследующее не является репортажем о гастроли группы ДОЧЬ МОНРО И КЕННЕДИ в городе-герое Москве, имевшей место быть 17-18 апреля сего года, а представляет собой всего лишь пространный и пристрастный отчёт о поездке нашего спецкора (меня, то есть) в этот самый Город, этакую попытку поработать в жанре «вольных непутёвых заметков».
Началось всё с того, что где-то в марте небезызвестный всем прогрессивным читателям, виднейший Рокъ-Журналистъ Москвы Сергей Геннадьевич Гурьев, принял эпохальное решение — воочию убедиться в существовании Светланы Николаевны Чапуриной, с каковой целью принялся названивать в Питер, зазывно призывая её со товарищи дать в Первопрестольной концерт. Через месяц идея вызрела, оформилась, и 16-го апреля ваш покорный слуга, до этого не покидавший вверенных ему пределов родного Питера года четыре, вдруг, не без некоторого офигения, обнаружил себя на перроне Московского вокзала с билетом в кармане и лёгким шумом в голове. Поглядеть на такое prodigy сбежалось пол-Питера — и пресветлый Редахтур, и Анна верхом на Слонике Сэнди, и КБ, и Кореец ФоМин и Елена Борисовна Романова и Со, и ажно Сватенко — часть явилась на проводы, повинуясь чувству долга, часть — имея целью отправить московским родственникам и знакомым передачи, часть — просто из личной симпатии. Незадолго до отхода паровика, когда наиболее сознательная часть присутствующих в лице меня уже стала нервно перебирать ножками и задумываться «а чего ж я буду делать во Столице без МОНРОв?» — на горизонте замаячили фигуры героев Рок’н’Роллу, влекущих на себе, помимо инструментов ещё и тяжело раненого в басбочкопедальную ногу Куковича, коий, пребывая в несколько нестандартном состоянии крови, путем тигриного прыжка со второго этажа некоего здания счастливо избёг нежеланной встречи с нашими доблестными городовыми.
Сцены трогательных прощаний, погрузки инвентаря и собственной посадки позвольте опустить. Мы — едем.
Ночь. Мерный (а какому ему ещё быть — синкопированному, что ли? — прим. ред.) перестук колёс, выходим в тамбур покурить, Олег, зачем-то вознамерившись перейти в соседний вагон, дёргает ручку двери — дверь почему-то заперта. Стоим, курим, обмениваемся мудрыми соображениями о том, как это оно будет — «вмоскве», смеёмся. Уходя, случайно замечаю в дверном оконце величественное зрелище: отчаянно отталкиваясь от поезда рельсами, папаша Питер стремительно пятится за горизонт. Последний вагон.
Утро. Солнышко. Характер местности за окнами за ночь изрядно переменился: холмы, холмы, холмы, а на них — не наши угрюмые ёлки-палки, а вполне себе жизнерадостные сосенки. Въезжаем в город. Мимо неторопливо проплывает Останкинская телеебашня — где- то у её подножия горбатятся на мойке изнывающие под гнетом лоснящихся, не в пример их замызганным тачкам, капиталистов участники конаковской супергруппы ЛАДОНЬ. Поезд замедляет ход. Стоп. Прибыли. Пустой перрон Ленбана. Олег, трогательно, как подраненный воробушек, подскакивая, ковыляет на одной ноге по Неизвестной Земле Пончиков, Бордюров, Палаток и иных прочих Белых Хлебов. Мы идем в тишине по Московской земле, где нога человека (меня) не ступала уже четырнадцать лет. В голове почему-то всплывает основной вопрос философии: «А когда в Мавзолее перерыв на обед?”
* * *
Под Идолом (по меткому выражению Потапова) встречаемся с Гурьевым. Гурьев высок, бородат и рыж. Едем к нему. Метро у москвичей большое, побольше нашего, а вот реклама размещена совершенно по-дурбалайски (я-то, грешным делом, когда меня воротило от ставших вдруг расписными стен родного сабвэя, думал, что у нас культуры рекламы никакой — фигушки, у нас, оказываецца, всё ещё благопристойно).
* * *
У Гурьева Лёшка Марков, коий там пока живёт и пишет гениальный шедевр ВИА ЧИСТАЯ ЛЮБОВЬ, он кормит всех нас чем-то таким интересным, из всего порубленного, острого — очень вкусно. Благочестивое омовение, Игорь, разузнав местонахождение ближайшего храма, отправляется к обедне, а Сергей заводит новейшую Умку — «Командовать парадом» (кояя, как это ни странно, в Северной Пальмире уже откуда-то взялась). Ну да, вольно же было Ковриге спонсировать трёхмесячное сидение БРОНЕВИЧКА на студии, чтобы вылизанно-аккуратный европаплюсный звук приплюснул всю мощь и ядерность Анны Герасимовой.
Оглядываюсь по сторонам, смотрю — «Контра» первая лежит. Не, вправду — вот просто так берёт и лежит! В натуре «д‘УРлайт`ы», опять же, всякие — бывает же! Легенды и Мифы. По ходу дела выясняется, что МОНРОв у «Форпост»а перехватил «Факел», и сегодня концерт будет там. С факельцами. А с Умкой — завтра, но в «Форпост»е, что мне — ну никак не на руку: о билете-то обратном я, как и положено добропорядочному бюргеру, позаботился загодя — экая досада! Ребята садятся репетировать. Гурьев отправляется после бессонной ночи на боковую, а я, отседлав телефон, выхожу на вулицу.
* * *
Москва — город холмов и высоток. Среди аборигенок, видимо, за счёт чуть более по-южному мягких черт лица, средний процент симпатичных несколько выше, чем в Петрограде, но, правда, столь же выше и процент клавасти. Меня охватывает какая-то дурацкая эйфория: один! в чужом городе! где нихуя не знаю! подстерегаемый тысячью опасностей в серой форме! Солнце, тепло (не то, что в нашем Рефрижераторе-на-Неве) — хорошо, короче. Еду на «ВДНХ», к Лариске Винаровой. Привет-привет, давно не вделись, как тот, как этот, пытаются на пару с матушкой меня накормить — ей-Богу, сыт, а вот вареньице из грецких орехов — это да! Это просто кусочек Детства, классно все, совершенно фантастическое чугунное литье ее грэндфазера, особливо — избушка на курьих ножках, свинки и свины заморские — тоже клевые. Звонит телефон — это Клещъ меня вычислил и срочно требует в своё попользование. Иду, благо недалеко. Пашка классный, в «ХОР“е нонче работает, у Колесова, пиво, пельмени (эх! вот бы у нас так было: пришёл ты к кому-нибудь, а тебя не чаем поют, а едой кормют! Впрочем, с приезжими, пожалуй, так и поступают.). «А вот я тебя сейчас Ерменом последним удивлю!» — «А есть у меня уже!» — «У-у-у. А вот такого, поди, нету» — заводит «Крылатые качели» и «Прекрасное далёко» — да, убил, такого нет, а вот зато у меня Теуникова питерская есть, надо бы ей позвонить, кассету задарить, не подходит никто — ну ладно. «А вот у меня коллекция такая» — ну ни фига себе, ты, Клещъ, нумизмат, в натуре, у тебя даже монета, на которой колбаса изображена, есть, прикол такой. Попытка добраться до нещадно эксплуатируемых конаковцев пресекается ещё более редким, нежели в Питере, хождением трамваев и общей временной недостаточностью, не судьба, значить — посему едем прямо в «Факел».
* * *
Здравствуй, Витни — здравствуй, Я-Ха, а правда, что у вас тут иногородним вход бесплатный — правда, а вот не поможешь ли стулья в зале расставить — да легко — и плавают серенькие евростандартные креслица по бело-зеркальному евростандартному же «Факел»у из конца в конец А вот тут у нас чай халявный с кукурузными шариками, — да, ващще! — а вот курят и пьют у нас на улице — надо же, да и хрен-то с ним Начинает стягиваться народ, двадцать рублёв вход — плотют без вопросов, факельщики у всякого входящего хитроумно выспрашивают — дескать, на кого пришёл, да от кого узнал — человек девяносто — и почти все на Светку с бэндом, во чудеса-то! Ставлю на продажу кассеты, МОНРами привезённые — уходят, как горячие пирожки, подходит человек, втыкает. «О, говорит, качество какое хорошее, а то я как-то купил кассету — так там и не разобрать ничего» — насколько я знаю, в разное время, по разным каналам, через разных людей в Москву просочилось что-то около пяти кассет с разнообразными Светкиными экзерсисами — и вот такие результаты! Кассеты проданы — мне завидно, достаю из рюкзака 10-й нумер родных «Огрызков», тоже ставлю с целью совершить негоцию и стяжать неправедный капитал… Концерт, меж тем, зачинается — первой играет ГАРАЖНАЯ ФИЛОСОФИЯ, но как-то и не гаражно, и не философично, и не зажигательно — я вот лучше в фойе потусуюсь. Откуда-то знакомые и смутно знакомые лица и хари — вот мелькает горбоносый профиль Стволинского, вот Борян со вторым номером «Прогулок раненых», вот Наталья Бородай в положении, вот Колька Грибков — никогда не видел, да уж больно на Димку Иванишена похож — привет — привет, я тебя тоже узнал — по обложке от кассеты. Клещъ выходит играть, но послушать толком не удаётся — как раз подтягиваются МОНРЫ в сопровождении Гурьева и Маркова — иду к ним.
* * *
Подхожу к Аркадию Голубкову (это есмь ихний «Факел»ьный звукопёръ), протягиваю кассету, мол, записать бы концерт — смотрит на меня так, словно я ему предлагаю вот прямо вот тут на пульте совокупиться. Возмущённо: «А ты что, мастер захотел?!» — вот так, Я-Ха, это тебе не Ленинград твой задрипанный, это — Столица. Ну да Бог с ним.
* * *
Клещъ отпел, и ДОЧЬ МОНРО И КЕННЕДИ в полном составе выходит на сцену. «Это такой вариант, когда реально людей никто не видел, и сегодня здесь такая масштабная акция — я не знаю, как в Питере (Я! Я знаю, как в Питере! В Питере никак! Там это никому не нужно!), а здесь меня очень удивило и порадовало то, что люди группу действительно знают и любят и очень интересуются — и давайте поддержим, всё-таки первый раз в Москве!» — это Витни их так предваряет, Игорь на басу выдаёт туш, и — понеслось. Концерт классный, играют ровно, плотно, хоть и не без Чебурашки, звук хороший, народ — орёт, вопит, требывает «Чукотский панк» и «Пропятачка», а получает «Хохот Моцарта» почти целиком — и плюс новые вещи — «Девочкина жизнь»,» Я не вижу тебя, окулист», «Пароход уплыл» и «Я тоже буду реветь» — всё круто, всё здорово. На «Нежности» у меня опять случается Момент Истины, а вот когда народ эту же самую «Нежность» выцыганивает всё-таки на бис — тут я уже и ржу и козу кажу, бо — попс Гурьев назвал кучу всяких репортёров, хроникёров и фотографов — если посмотреть видиво (концерт сначала ажно на три камеры сымали!) — блицы сплошняком идут, прямо как ROLLING STONES. Говорят, Джефф был, Кушнир, — не видел, врать не буду. Обратно, говорят, что Усов и Арина заплатили за билеты, а такого просто не бывает. Усов (как и КБ, кстати) принципиально на концерты за деньги не ходит, а Арина последний раз билет покупала на EINSTURZENDE NEUBAUTEN — туда, на жадных немцев, на шару не просочиться было, а тут… Ну дела! Короче — не концерт, а Триумфъ и Восстановление попранной Справедливости.
* * *
Опосля Светки и её команды, аки камикаzе, на сцену вылезает Ганшин-Циммерман, но это уже совершеннейшее самоубийство, впрочем, говорят, что он вот так вот подставляться любит. Мазахист, наверное. Ладно, предательски иду, как и большая часть публицы, тусовася, болтаюсь туда-сюда, в проём двери вижу, как Светка чего-то выговаривает Владу Тупикину из «Утопии», вроде как строит. Подходит Клещь: «Я-Ха, тебя Усов видеть хочет» — приосаниваюсь, распушаю перья, пытаюсь причесать скудный ёжик, думая, что вот, вот, сейчас и произойдёт братание Московскаго и Питерскаго самиздатов, обмен вверительными грамотками и приветственными адресами и вообще, Дружба промеж Формейшенов, однако Борис интересуется токмо судьбой Юлькиных «Сумерек», а прознав, что кассета осела у Клещъа, опечаливаецца, и, накрепко потеряв к моей убогой персоне
всяческий интерес, исчезает в не по-нашему ранних сумерках. Абыдно, да?! Ждём, пока всё закончится и можно будет собрать барабаны и свезти к Серёге, поскольку в «Форпост»е своей установки — нету. Подбегает Арина: «Мне нужен человек по имени Я-Ха!» — опять расправляю грудь, напружиниваю дряблые мышцы спинно-плечевого пояса, пытаясь изобразить гордую осанку кондового питерского панка, полагая, что уж вот сейчас-то Роки (и Попы) обеих столиц наконец-то объединятся на основе идеи Прорыва Вникуда — однако опять очень быстро выясняется, что нужен Арине не «человек по имени», а всё та же самая несчастная кассета с Теуниковским квартирником (Что они там у себя в своей Москве, Юлькиных записев, что ли, не слыхали?! Или это ФоМин так Полевскую работу над звуком расхвалил’?) — короче. Арина тоже исчезает, мы грузим инструменты и музыкантов с Марковым в свежеотловленный Потаповым кар, и втроём — с Делендиком и Гурьевым удовлетворённо маршируем сквозь московский вечер к метро.
* * *
В метро неумолимо выясняется, что мне до поезда ещё часа два, и я провожаю их сначала до «Добрынинской», потом до «Кунцевичевской», а там Сергей смотрит на часы и говорит, этак меланхолично-задумчиво, что таперича, дескать, есть у меня вполне реальный шанс посмотреть и завтрашний концерт, поскока до отхода локомотива осталось немногим более сорока минут. И мы 10 (десять!) из них ждем обратный поезд, а дальше я бегаю по незнакомым переходам, мечусь, как затравленный зайчишка, по Площади трёх Вокзалов, силясь найти вход в Ленбан, ношусь по тёмным (или это у меня уже в глазах темно?) перронам в поисках своего 38-го, и в итоге вваливаюсь в тамбур в тот момент, когда Москва, дёрнувшись, проваливается куда-то назад. Всё! Прощай, столица, спасибо тебе, милая, за всё.
* * *
На этом моя эпопея кончается. Что же касается концерта ДМиК с Умкой в «Форпост»е, имевшего место быть на следующий день — Умка, дабы не просаживаться со своей полуакустикой по звуку, пыталась, говорят, уговорить МОНРОв выступить под бонги, однако ребята, отчётливо понимая техническую невыполнимость оного, остались тверды, вследствие чего выступали вторыми, т. е. , можно считать, что БРОНЕВИЧКИ были у них на разогреве, что приятно. Само же выступление, судя по дошедшим до нас отрывочным записям разного вида, от «Факел»ьного отличалось несколько большей сконцентрированностью и слаженностью (имеет ли этот термин отношение к слову «лажа», не знаю) играющих, раскрепощённостью зрителей и несколько худшим звуком, поскоку подзвучка барабанов отсуйствовала. Помимо этого группа ЧИСТАЯ ЛЮБОВЬ под управлением С. Г. Гурьева метнулась — и привлекла Чапурину к записи своего альбома с рабочим названием «Сухостой».
* * *
Резюмируя всё вышеизложенное, можно сказать, что, вопреки сложившемуся стереотипу, нихера в нашей стране не меняется — как ездили нищие питерские рокеры в Колбасное Царство играть концерты в 80-х — так и посейчас ездют, воплощая тем самым гордое правило «нет рока в своём Отечестве каналов и мостов», и, следовательно, имеет смысл продолжать опустошительные набеги на столицу, а скряга-Питер пущай сидит без сладкого.
Я-Ха, 30.06-11.07.99 Спб
P.S. А «Осколки»-то, кстати (очень к стати!) продались в «Факел»е за сто пятиалтынных (и купил их не кто иной, как Стволинский — не дождался уже высланного ему на тот момент экземпляра, не утерпел!), на каковые башли я себе постелю на обратном путе взял. Вот оне, непродажность самиздата и бессеребренничество самиздатчиков! Ату их!
Использованы фото из архива ОСКОЛКОВ