История случилась вполне себе мистическая.
Начало ей было положено ранней весной, когда снег еще лежал мёртвой тяжестью на пустырях и тротуарах Города, но солнышко уже припекало, дурно влияя на содержимое черепных коробок наименее сознательных граждан. Ой, что бывает в такие дни.
С трудом обойдясь без многочисленных примеров, слухов, голых (и одетых) фактов, а також плодов своей больной фантазии, скажу только, что на этот раз жертвами весеннего переутомления стали мы с Я-Хой, то бишь две трети Редактората «Осколков». Устав от долгого и бессмысленного пинания вола, связанного с затяжными родами юбилейного, десятого номера, мы поднатужились и между делом родили Идею. Поначалу Идея была маленькая и скромная — всего лишь Идея Квартирника нескольких дорогих нам (и, надеюсь, тому, что для простоты можно обозначить как Вечность) персонажей, долженствующего дать некий срез того, что по инерции называют «панком» — врасейско-сакральном его смысле. Словом (и предполагаемым делом), мы возжаждали Исторического События и Концептуальной Акции. Но — в свободном падении маниловских мечтаний ох, как трудно не уподобиться приснопамятному негру, коий по расисткой аксиоме не преминет отблагодарить сердобольного белого, пожертвовавшего ему палец, конфискацией всей руки, — и после некоторого раздумья Идея Квартирника была признана чересчур скромной и не отвечающей нашим александро-македонским концепциям и наполеоновским амбициям. Захотелось большего. И тут же память услужливо подсунула нам гипотетически доступный «Корабел», освоенный отважным лестничим Сергеем Галкиным, и Идея, разросшаяся до Идеи Концерта (а потом даже и до Идеи Мини-Фестиваля), какое-то время заставляла нас сладко улыбаться во сне и с содроганием предчувствовать немереное количество геморроев наяву.
В конце апреля из надёжных источников стало известно, что один из самых необходимых участников будущего сейшена, а именно Ермен Еркенович Ержанов, в самое ближайшее время намерен посетить первопрестольную с официальным дружественным визитом.
Сопоставив расстояние от Актюбинска до Москвы с расстоянием от Москвы до Питера, мы исторгли из своих глоток победный клич племени навахо: нас посетила необычайной силы мысль: «А может быть, Ермену не будет в ломы заехать и к нам?!» Розовая дымка мечты начала помаленьку обращаться в голубые контуры реальности. Посоветовавшись с Галкиным, мы — на всякий случай — застолбили день 22 мая, и… И у нас осталась только одна проблема — конкретно — выцепить Ермена и добиться от него чёткого и определённого ответа.
Собственно, это и стало основной целью моей поездки в Москву. Были, правда, ещё две подцели — посмотреть московский концерт и выйти одной на трассу, но из всех трёх желаний по большому счёту исполнилось одно — просмотр (и прослуш) концерта (об этом читайте во второй части статьи). В недолгих перерывах я доставала Ермена, которому на следующий день нужно было играть в Рязани, и вроде бы достала, но ответ его допускал многия толкования и трактовки: более оптимистичная по натуре я поняла, что скорее «да», а Славка Чистяков, по-марксовски скептичный, понял, что скорее «нет». В итоге мы договорились созвониться с Клещом — «главным поверенным» по делам ЕЕЕ на московской территории — после возвращения московско-актюбинской делегации из Рязани. Параллельно я умудрилась зазнакомиться и заобщаться с кучей местного народа — поплакаться на проблемы размножения журнала Усову, выслушать планы БАНДЫ ЧЕТЫРЁХ на ближайшее будущее от Мишина, посочувствовать неизвестной девушке, страдающей с похмелья и натравить могучего — относительно — Гурьева на тщедушного — опять же относительно — Стволинского — на предмет почитать ранние номера «Огрызков», хотя сильно подозреваю, что интересовал мэтра токмо №2 — из-за интервью с Чапуриной & Со.
После возвращения в Питер я поселилась рядом с телефоном в ожидании весточки от Клеща. Прошёл день, прошёл другой. Надежда гасла, как зажигалка, в которой кончается бензин. А потом раздался звонок Миши Сватенко, «верховного кисона Российской Империи», который на досуге прозвонился в Москву и достоверно прознал, что Ермен (уви- уви!) таки убыл после Рязани в родной Казахстан, но в Питер на 22-ое приедет. Актюбинск информацию подтвердил.
Хэппи-энд? Конечно, нет. Окрылённая внезапным успехом переговоров, я позвонила г-ну Бакланову, «самому главному» в «Корабеле», и неумолимо выяснила, что все наши планы, и вообще — все планы насчёт этого в высшей степени сподручного клуба пресечены самым простым и страшным способом. Смертью.
Я не знаю, какие выводы можно сделать из этой истории. Можно, конечно, раздувшись от сознания собственной важности, констатировать: «Ну, коли уж люди мрут, значит, действительно делаем что-то стоящее». Но почему-то не хочется. Так же, как не хотелось писать всё нижеизложенное, но — поездка случилась, была по-своему интересной и занимательной (интересно, а как она могла быть интересной и занимательной по-чужому? — прим ред.), впечатления — действительно яркими, а концерт — достойным. По крайней мере – описания…
* * *
И была весна (хотя градусник упорно не соглашался с календарём), была Москва, был сейшен. Воспоминания никак не могут слиться в цельную картину дробятся, ломаются, бьются в оранжево-красном «Факельном» освещении, в угрюмой и пасмурной серости столичных переулков. «Скажите, почему так не хочется писать фестивальные обзоры?» Скажите, почему не хочется вообще ничего писать? «Рок кончился» – констатировал грустный Модель (днем раньше мы с ним сидели на лестнице у Андрюхи Стволинского, курили и вяло обсуждали, как всё хуёво). Я согласилась — болела голова, долгая дорога через ночную столицу не обещала никаких приключений. Рока никогда не было. Рока не было. Был — северный ветер, пронизывающий насквозь, несмотря на куртку и два свитера. Был — Корней, чем-то похожий на Свирепого Ежа. Был — Гурьев, прячущий добродушно-снисходительную улыбку в шикарной рыжей бороде. Была — Арина, девочка- птица, играющая на гитаре по-мужски жестко. Был Ермен…
Акция называлась «Прощание с человечеством». Какой сверхсмысл господа устроители вкладывали в сие название — вряд ли известно даже им самим; то ли — констатировали безысходно-суицидальный настрой участников, то ли — намекали на экстатический улёт в горние выси посредством исполняемой музыки. Не знаю. Не было музыки. Не было рока. В фойе «Факела» стояли аккуратные белые столики, за которыми не разрешалось пить ничего крепче чая. Поэтому то, что крепче чая, пили на улице. Грелись типа. К концу некоторым стало жарко, и дело закончилось парой разбитых физиономий. Усов картинно рвался на сцену во время выступления МИНИСТЕРСТВА ЛЮБВИ, его с трудом удерживали несколько персонажей, каждый — раза в полтора-два здоровее его. Вот она, сила искусства!
Не было музыки. Были — СОЛОМЕННЫЕ ЕНОТЫ, открывшие концерт и напоившие сидящих (и стоящих) в зале слабоалкогольным коктейлем из Императриц Вселенной, Моби Диков, стегозавров, звёздных медведей. Индустриально-окололитературная романтика, добрая сентиментальность в духе подростковой фантастики. Мне понравилось. Можно даже сказать — очень. Не — инфантильность, но вот именно — подростковость, грёзы о большом и чистом, чёткие и ясные, как японская графика. Усов, нескладный очкарик с бесцветными волосами и бесцветной же кожей, напоминал инопланетянина, заблудившегося в бескрайних просторах Космоса. За его спиной пышным цветом расцветали ракеты, кометы и прочая наивная атрибутика.
Был Корней с группой КАК БУДТО, перед этим, правда, нас не пустили в зал с невинным пивом. Что ж, пребывание в чужом монастыре действительно мало способствует вдохновенному претворению в жизнь собственного устава. А Корней был зануден, поэтичен и потрясающ: полуакустическая-полуэлектрическая программа, задумчивая и минорная, вызвала позывы к зевоте, тексты лучше смотрелись бы в напечатанном виде, но две песни ПРОИЗВЕЛИ — «Колыбельная», и — особенно — «Молитва»: «Бессилие невыносимо/ бессилие невыносимо/ настолько невыносимо, просто нет сил/ а весна — это так красиво/ любовь — это так красиво/ Господи, я же тебя просил!». Мир обрывается в пустоту, и единственная реальность — стены твоей палаты. В их можно биться головой (а что? Ведь «занятие не хуже других»?), но и это уже не спасает. И не может спасти.
Скажите, почему не хочется вообще ничего писать? Обречённость всех нас на смерть — не страшна, ибо естественна. Страшно то, что ничего не происходит — по большому счёту ну, сейшен, ну, акция, послушали- потусовались и разошлись. Попрощались с человечеством… Не было прощания. Не было человечества. Была — тусовка. Был ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ (бывший ВЫХОДА НЕТ). Над залом висел плотный туман расейской тоски, что- то слышалось родное в долгих песнях Коли Вдовиченко, басиста АДАПТАЦИИ, что-то от Высоцкого (странно, но факт), от Ермена (некоторые мелодические ходы, ну это понятно), что-то от бескрайних степей и рубахи, порванной на груди. Не грело. Туман оседал мелкими знобящими каплями, тянуло на улицу. К концу не выдержала — ушла.
Зачем люди ходят на концерты? Отчасти — из любопытства, отчасти — пообщаться с себе подобными, отчасти — оттянуться, скинуть лишнюю энергию. Иногда уже ловлю себя на слове «работа». Сфотографировать, написать статью. Но — совсем-совсем редко — происходят вещи не очень люблю слово «мистические», но другого не подобрать. Путешествия внутрь себя, свидания с тем Собой, которого не увидишь в зеркале. Так было — на «Лестничном» выступлении Славки Чистякова, так было — в Москве — на АДАПТАЦИИ, и — отчасти — на МИНИСТЕРСТВЕ ЛЮБВИ. В общем-то, неудивительно: и Ермена, и АФоМина я раньше слышала «живьем» только в акустике, электрические же разряды добавляют им обоим именно те краски, которых не хватает до Целого. Может быть, сие выступление и не было самым лучшим для АДАПТАЦИИ, но напор и страсть того горячего казахского парня поставили некоторое количество недостающих точек над «ё» в моем восприятии его песен, в понимании его — да и моих — взаимоотношений с этим Миром. Сие ли есть «рок»? Сие ли есть «искусство» (если, конечно, не вести этимологию от слова «искусственный»)? Сие ли есть цель всякого творчества? Х.з., товарищ сержант…
Был ещё такой момент после выступления МИНИСТЕРСТВА, я гордо озиралась окрест и била себя пяткой в грудь: это, мол, наше, питерское! Фига-с-два: сам ФоМин родом из Вильнюса, а группа московская — вариации на тему СОЛОМЕННЫХ ЕНОТОВ. Время поджимало, и программу полностью отыграть не получилось — а жаль. В электричестве ФоМин подрастерял большую часть невского болезненного морока, став жёстче и злее — но злостью бесшабашно-отчаянной, а не кричаще-обречённой. Я бы назвала то, что он делает, «интеллектуальным панком», если бы подобные определения имели какой- то смысл. Если бы определения вообще могли иметь смысл. Это, кстати, относится не только к ФоМину, но и ко всем выступавшим в этот вечер. А ведь так просто было бы налепить ярлычки ЕНОТЫ — «романтический панк». АДАПТАЦИЯ — «социальный»…
Вот, например, есть в Питере клуб «Джем», и играют там (по слухам) исключительно юные панки. «Панки потому, что играть не умеют». — сказал один мой знакомый, умеющий играть (…).
А ещё двое из моих знакомых недавно пытали меня вопросом «Что есть панк?» Можно, конечно, сказать, что «панк есть внеэстетический подход к творчеству», но, поскольку данная формулировка грешит расплывчатостью никак не в меньшей степени, чем все остальные, уже присутствующие в статье, оставим её в покое (на совести автора?). На самом деле всё гораздо проще. Человек, рискнувший создать что-либо (не повторить, СОЗДАТЬ), самим фактом этого бросает вызов энтропии. Это «война жизни с чёрт-знает- чем», на переднем крае которой находятся те, кто говорит прямо. Можно называть «панками», можно — ещё как-нибудь, суть от этого не изменится.
К чему я всё это?
«Интересно, — скажет наш постоянный подписчик, ознакомившись со всем вышеизложенным, — «панк», тоси-боси, ё-моё. А как же постулаты, гордо обозначенные в пятых «Осколках»? В печально знаменитом ночном редакционном базаре? О том, что, мол, время «экзистенциального андерграунда» прошло, неумолимо устарели летовско-неумоевские телеги, да и идеология сейчас уже никому не нужна… А ведь песни того же Ермена — ох, как далеки от восславленного вами здорового гедонизма, да и все остальные участники описанного сейшена не воспевают “нормальные человеческие ценности». Выходит, не всё ещё умерло, а?».
Не умерло, дорогой постоянный подписчик. Умирает. Кончается порох в пороховницах. Последние выстрелы, последние взрывы… Опять. Ну сколько же можно рвать волосы на жопе и хоронить рок-н-ролл, самиздат, рок, панк, ещё чего-нибудь? Как часть всего этого, как какой-нибудь третий палец на левой задней лапе ещё вполне себе живого динозавра, который уже ползёт в заросли секвой (секвойей?), предчувствуя гибель в объятиях неумолимо наступающего ледникового периода, я разделяю его чувства — на интуитивном уровне. Но, похоже, что так было всегда. Как всегда и всем более-менее врубающимся людям свойственно было хаять своё время, видя в прошлом сияющие подвиги и золотые века, а в будущем — мрак и безысходность…
…и была Москва, но уже совсем недолго, всё как-то странно закрутилось, завертелось, и вместо визита к Гурьеву, подсевшему на Светку Чапурину (что не может не радовать), и прочих заманчивых перспектив я поехала в Конаково праздновать 9 мая, и город оказался неожиданно светлым и душевным, а может, и не сам город, а люди, его населяющие, но — какая разница?
С.С.
Фото автора