12.09.99. Ермен Анти, Женя Соболев и АФоМин у Жени Соболева
Уф! Ну и названьичко получилось. Поначалу-то хотели делать квартирник у «Анны на Новаторов», потом — у Я-Хи, и я радостно потирала руки в преддверии того, как этот последний, в третий раз за описываемый год, потеряет свою очередную невинность (первую он потерял съездив в Москву, вторую — сыграв концерт, см. этот номер «Осколков»), отдав на разор и поругание свою бандерскую фатеру, но — не сложилось. Меблировка не позволила, да и Женя Соболев с энтузиазмом человека, ещё не уставшего от перипетий андерграундного (?) жития-бытия, подставился очень вовремя. И получилось всё так, как оно получилось. Студия JSR обзавелась новой порцией «сырых» несведённых записей («сведения» которых нам ждать до ишачьей пасхи), Ермен сыграл в отмороженном (несмотря на небывало жаркое лето) Питере, а «Осколки» хуёво организовали очередной квартирник. Такие дела.
Странно. Ермена в тусовке питерских акустиков, в общем-то, не любят. «Ну и дураки», — написали бы во множестве самиздатовских журналов, всё ещё выходящих на территории нашей и не очень нашей необъятной родины. Да в том-то и дело, что нет, не дураки. Можно, конечно, списать это на противостояние эстетов-технарей и носителей «чистой духовности», или на всеобщую усталость от всяческих запределок, но вон — ФоМина, который и по уровню «исполнительского мастерства» (извини, Лёша, за матерные слова!) несколько ниже, и, на мой взгляд, несколько более тяжёл для восприятия — принимают! Почти единодушно. Аура ли питерской болезненной метафизики тому повод и причина?
Не знаю. Сам квартирник Ермен играл первым, играл минут пятьдесят, играл хорошо впрочем, насколько я поняла, наслушавшись записей и насмотревшись видиво, плохо он не умеет. Это не к вопросу о «профессионализме», это к вопросу о стопроцентной отдаче на любом концерте-квартирнике-фестивале и капелька пота бежала по виску, и вздувались жилы на шее. Нет, Катя, мы не вампиры — в традиционном понимании этого слова Не крови мы жаждем, но — вот этого, сознания, что ради нас. Да нет, конечно, не ради нас. Просто иначе нельзя — если, конечно, ты помнишь «самое главное».
Совсем-совсем новых песен было всего две: «Тысячи долгих дней пустоты» и «Про небо». Последняя нельзя говорить — понравилась или произвела — это был некий пик, после которого, по закону равновесия, неминуемо должен был случиться некий эмоциональный провал. Так что конец выступления я помню смутно. Такие дела.
Единственное в вещах Ермена, что меня несколько напрягает — социальность, причём на таком, бытовом уровне. Да, конечно, ситуации типа «Один мой приятель лишился работы/теперь он отходит ко дну/ семья его нищая вышла на улицу/а он забухал, проклиная судьбу» — весьма трагичны, но на фоне разборок с собой и с Небом такие строчки обламывают. Не из «питерского снобизма» сие говорю, но исключительно по природной правдивости своей (скромная я).
Потом за микрофон сел Женя Соболев, хозяин и человек. Существование в его песнях текстов оказалось под большим вопросом, поскольку то, что он не позабывал, было очень сложно расслышать. Тихо сам с собою, левою рукою… Впрочем, на гитаре он играл вполне себе мелодично. Сэнди потом сказала, что и тексты — там, где удавалось расслышать — тоже ничего. Хороший слух у той Сэнди.
Завершал действо Алексий ФоМин, завершал достойно. Народ, расслабившийся во время борьбы Жени Соболева с микрофоном и с собственной памятью, снова сконцентрировался и внял. Может быть, тому отчасти способствовали и угрожающие лица представителей ежовско-актюбинской фракции, вернувшиеся с кухни, где они пересиживали выступление классово чуждого элемента. Про ФоМина вы могли прочитать в предыдущей «Сейшеновой хронике» (см стр.), так что не буду повторяться. Хотя пересечений между той и этой программой было довольно мало, но общий настрой, общий тон был един. Завершающим ударом (не точкой, нет, скорее восклицательным знаком) стал «Иосиф», слышанный мною в первый раз. Совершенно безумная, сумасшедшая вещь, выворачивающая наизнанку евангельские образы.
Вопреки широко объявленному распаду «Пограничной Зоны» и многократно декларируемому отшествию Преподобнаго в Саблинские пещеры от славы человеческия, половину сейшена через неплотно закрытую дверь комнаты из кухни неслись призывы Свирепого Ежа посетить его стихийную альтернативную акцию. Народ призывам не внял. Этот же народ, после того, как вое завершилось, не желал, по недоброй традиции, покидать тёплых насиженных мест, чем чуть было не накликал беду: на осиротевший микрофон с вожделением воззрился Миша Сватенко, услуги коего, однако, были вежливо, но дружно отвергнуты под предлогом, что, мол, «после Такого…»
Обратно я ехала с Сёмкиным, коему ФоМин тоже понравился, а Ермен – нет. Сговорились они все, что ли?
Такие дела.
С.С.
Фото Екатерины Борисовой