С.С.: Холодным октябрьским вечером прошлою года мы с Я-Хой, погрузив свои кости в ж/д транспорт, гордо именуемый поездом, с некоторым недоумением проследили, как папаша Питер скрылся за горизонтом, и холодным же октябрьским утром, проскочили спящую ещё Тверь, ступили на священную конаковскую землю. Результатом сего стали интервью, отобранные у двух Столпов Конаковского Року — Сергея “Стёпы» Степанепко и Вячеслава «Борисыча» Чистякова (соответственно, группы ЛАДОНЬ и ЖИВОТ (интервью с И. Чистяковым начнётся на стр. 16).
Я нам не буду обьяснять, кто такой Cтёпa и какие у него песни. Тот, кто был па «Четвёртой Лестнице», никогда этого не забудет. Кто не был — очень много потерял. Впрочем, есть кассета. Слушайте — и услышите.
С.С.: У-ух… Аппаратура ещё не готова, или уже можно?
Стёпа (о неуместным оптимизмом): Ты задавай, задавай…
С.С.: Сейчас задам… Вот ежели, скажем, Борисыч однозначно воспринимается нами как отдельная творческая единица, то ты — как лидер группы. Ну и рассказывай про гpyппу. Когда, откуда пошло…
Стёпа: Лидер группы… Не, поначалу я был убеждён, что в нашей группе лидера-то, в общем-то, и нет. Лидеры — все.
С.С.: Не, ну понимаешь, поскольку песни в основном твои…
Стёпа: Это поначалу было, а сейчас и, конечно, осознал, что в какой-то степени… мне навтирали уже, навтыкали… (деликатные смешки) Я теперь в какой-то степени это понимаю… Всё равно как лидер группы я рассказывать не могу, я буду рассказывать как… основоположник, скажем. Как основатель.
С.С.: Хорошо, рассказывай как основоположник.
Стёпа: Про группу? Рассказывать надо?
С.С.: Да. Когда это началось и всё такое.
Стёпа: Когда всё это началось — и уже и не помню. Году, наверное, в 93-ем. И как-то потихонечку нормализовалось… Я вот не помню точно, когда была первая репетиция… Но как мне творят, первая репетиции была, когда я сидел в тюрьме.
Общий смех.
С.С.: То есть вот так без тебя — взяли и отрепетировали?
Стёпа: Да, да.
Я-Ха (притпоряясь испуганным): А в тюрьме-то чё сидел-то?
Стёпа: Я сидел за анашу в тюрьме симферопольской. Пол года. Ты не знал разве?
Я-Ха: Нет, и думал, ты где-то здесь…
Стёпа: Нет, я в симферопольской сидел…
Я-Ха (в ужасе): Увезли?!
Стёпа: Не, ты чё, я туда сам приехал. С пакетом анаши. Надо мной смеялась вся тюрьма. Ну, и общем-то, не суть важно. Насчёт группы — когда мы приехали, и первый раз мы выступали в “Фортроссе”…
С.С.: Это то, что на видео было?
Стёпа: Вы видели это? Безобразие, вообще! Я ещё токо-токо приехал, и буквально через три дня мы поехали выступать. Пиздец. Сами понимаете, какое у меня осознание всего происходило…
Я-Ха: Но песни были твои?
Стёпа: Песни мои, естественно.
Я-Ха: А почему ты начал всё это дело?
Стёпа: Что?
Я-Ха: Песни писать.
Стёпа: Песни писать я начал как-то само собой. Хотелось просто играть на гитаре и петь песни. Хотелось. Даже не было какого-то умысла, просто — сел и написал. Сам не понимаешь, что ли, как это происходит? (Ржёч)
Я-Ха: Я-то понимаю, что, пот, сидит чувак и смотрит — крутом все лабают. Коля любит “Мамбу”…
Стёпа: Не, ну можно сказать не так, можно сказать… Я очень… очень… меня вставлял Летов одно время, и мне хотелось что-то такое написать наподобие Летова, мне хотелось выразить свои мысли, я их выражал, и действительно думал, что у меня получается такое, на уровне Летова, сам для себя я так думал, сам для себя. Я выражал свои мысли, я понимал свои песни.
С.С.: “Скакал по комнате до потолка и орал от раздирающей радости и гордости”?
Стёпа: Да нет, такого не было. Я просто играл, кайфовал. Вот Борисычу показал, когда мы уже более-менее так сошлись. Мы же с ним очень так, неадекватно сошлись…
Я-Ха: Вы не вместе учились?
Стёпа: Нет, он учился старше на год. А потом я принёс ему Летова, и мы с ним вместе на этой почве более-менее сошлись. Я тусовался тогда со всякими парнями такими… карточными… хуй его знает, как сказать…
Я-Ха: Шулерами.
Стёпа (вызывающе): С шулерами тусовался, да. (Ржет) “В то время жил я с шулерами”. А Борисыч выходил с магнитофоном, блядь, во двор и включал, блядь,
KPEMATOРИЙ. С такой вот причёской, блядь…
Чистяков: Что, такое было?
Стёпа: Конечно, было. “Безобразную Эльзу” я где услышал? Вот. А потом я познакомился с Панцырем через Слона — Слон учился в моей группе, такой туповатый человечек. Меломан. Такой рок-меломан. Он учился в моей группе, через него я узнал Панцыря. А Панцырь дал мне ГРАЖДАНСКУЮ ОБОРОНУ. Я принёс её домой, и, я помню, мы прогуливали какую-то пару, в техникуме когда я учился, сидели с парнем у меня дома и в первый раз послушали ГРАЖДАНСКУЮ ОБОРОНУ. И он прикололся: “О! Как клёво! Смотри, сколько мата, матом поют, клёво!” И меня какого задело сначала — там, музыка и всё. И так вот и получилось… Потом я дал Борисычу послушать — ты помнишь, как я тебе дал послушать — по-моему, «Некрофилию» или «Тоталитаризм», чё-то такое?
Ч: Я помню, что мы со Стасом как раз с магнитофоном были…
Стёпа: Да, да, со Стасом вы были. Ещё около моего дома…
Ч: Эго я помню, как сейчас. Я тогда в первый раз услышал…
Стёпа: И вот так получилось, что я пёрся очень сильно от этого, и тогда уже началось всё это вот — одежды всякие…
У меня было пальто такое деповское, синее такое, из драпа, на которое всё липнет — любая пыль, любые нитки, вся эта хуйня, которая летает в воздухе, всё на меня липло. Я обвешался весь цепочками всякими, выбрил виски, поставил гребень…
Ч: …и ходил на танцы пизды получать.
Стёпа: Да. (Общий смех) Вышел первый раз из дома — раз, чуваки такие сидят около дома, такие — “О-о-о! Ни хуя!” Хорошо, свои ребята… То есть в первый раз я пизды не получил. Такие — “О-о-о, чувак, да ты далеко не уйдёшь”. Я говорю — “Да похуй!”. И пошёл, и действительно, в следующем дворе я получил пизды — сразу просто. Меня окужили прямо моментально. Там начались выкрики какие-то, я тоже сделал какие-то выпады в их сторону. Ну, и окучили сразу, я упал, лицо и яйца закрыл руками и всё. (Смех) Нормально. А потом все уже пообвыклись, и я ходил так в женское общежитие, везде, там, бухали, в женском общежитии поснимали все вентили с кранов. Мы соревновались — у кого будет больше кранов на груди висеть. (Хохот) Вентилей, в смысле, а не кранов. Я постоянно путаю краны и вентили. Барашек можно назвать. Без разницы. Ну вот. А потом мы в течение лет, наверное, четырёх всё это завязалось.
Я-Ха: Это время примерно какое?
Стёпа: Это время примерно 90-е года, начало 90-х. Уже где- то 91-й, так, да, Борисыч?
Ч: Да, в начале 90-х уже начали — “Punk not dead!”
Стёпа: Ходили с Борисычем… Или я к нему зашёл — чего- то не помню… Когда Борисыч взял палку — где-то на улице нашли…
Ч: Ну, обычное хулиганство…
Стёпа: Ну да, хулиганство получилось, вызов обществу такой. Взяли палку, одели на неё…
Ч: …тут же консервы одни живут…
Стёпа: …банку из-под консервов, и Борисыч вот так пошёл по городу. И мы так шли с ним, шли… Потом я нашёл такой вот костыль ржавый — он доржавел до того, что кончик уже тоненький-тоненький, загнулся как крючок… Я его повесил вот так на рубашку, и мы так ходили — он с банкой на палке, а я с костылём на груди…
Всеобщее веселье.
Стёпа: Вот так и тусовались. И там много чего было в процессе…
Ч (сквозь смех): Вот и получилась ЛАДОНЬ…
Стёпа: Вот и получилась ЛАДОНЬ, в общем-то. Да, уже изначально…
Ч: Это было предопределено уже…
Стёпа: …не зная об этом, мы совершили уже это действие, называемое ЛАДОНЬЮ.
С.С.: А остальные ребята как к вам присоединились?
Стёпа: А остальные — это уже всё какого приплюсовалось… Я уж не помню даже. (Обращается к Борисычу) А как, кстати, было? Я не помню ни хрена на самом деле…
Ч: Ну как? Малого я выдернул, мы с Малым в гараже и начали, в общем-то…
Стёпа: А-а-а! Да-да-да…
Ч: А Портнов уже само собой, потому что только у него база и была…
Стёпа: Да, у Портнова была база. Мы его попросили, он говорит — “Давай посмотрим”, и как-то втянулся, ему понравилось. И вот мы пять лет после этого, блядь, играли одну и ту же хуйню, в принципе.
Я-Ха: И состав один и тот же?
Стёпа (помрачнев): Да, всё одно и то же, и в одном и том же составе.
Ч: Ну как, а репетиции два раза в год…
Стёпа: Репетиции дна раза и год, конечно, естественно…
С.С.: А много было всяких концертов, внешних проявлении существовании группы, скажем так?
Стёпа: Не, ну концертов было на самом деле не очень-то и много… Концертов пять, наверное, было.
Ч: Да ладно тебе — пять…
Стёпа: Ну, больше, наверное… Ну первый концерт был — они без меня играли в Конаково. Нормально сыграли…
Я-Ха: А пел кто?
Стёпа: Ну как кто? Борисыч.
Я-Ха (умиляясь): Борисыч пел?!
Ч: Ну как пел?
Стёпа: Ну пел, ну пускай будет — пел, чет там? Какая разница, как это назвать? Можно назвать покрасивее. (С выражением) П-Е-Л.
Ч: О-о…
Стёпа: Когда Малой выступал в резиновых сапогах.
Нот. Ну и потом дальше вот так мы и существуем — вот, играли-играли, потом всё-таки, когда они на меня начали наезжать, кто лидер группы, я решил просто взять, набрать денег, накопить, да и поехать и записать альбом. В конце концов.
Ч: К вопросу о воспитательной работе.
Стёпа: Не, для меня очень сложно было это попять, на самом деле. Мне очень тяжело эго было понять — насчёт лидерства, но раз уж наехали, пришлось понять.
С.С.: Не, ну песни, в основном, твои, а — почему группа? Ты не можешь петь свои песни сам пли не хочешь?
Стёпа: Да я вообще не умею играть на гитаре абсолютно. Я могу их представить на гитаре в трёх аккордах…
Ч: Не, ну как? В общем-то, вначале так и было же, что Стёпка записал кое-как на кассету через микрофон JVC, который батя привёз…
Стёпа: Из Ирана в 80-м году…
Ч: …в волосатом каком-то году… А мы жили с Малым в гараже вдвоём, и, пока Стёпа там трубил, или как это называется?..
Стёпа: Пускай будет — торчал.
Ч: Посиживал.
Стёпа: Торчал. “Посиживал” – не говорится. Торчал.
Я-Ха: Ты в армии не был?
Ч: Какая армия, вон он уже — отслужил…
Стёпа: Или мотал.
Я-Ха: А сколько?
Стёпа: Хотя мотают срок, у меня ещё срока не было, я полгода только отсидел. Не, ну полгода всё равно в срок вошло в результате. После суда как раз оказалось, что мне дали полгода. И всё.
Ч: А мы в что время как раз вдвоём делали аранжировки, пять песен уже было сделано, когда Стёпа пришёл. То есть мы даже их сыграли на концерте, Лёха Портнов с нами первый раз играл на барабанах. Мы ему прямо там показали
— выше сцены есть такой закуток, мы ушли туда с гитарой электрической старой моей, что-то напели… Ничего не слышно, там кто-то внизу барабанит… Мы, естественно, пьяные, как обычно…
А пока играли — там ещё москвичи приехали, москвичи — они постоянно курят у нас, то есть мы вот настраиваемся, они: “Борисыч, Борисыч, ну-ка поди сюда!” Я такой: “Чё?” — “Иди, чего скажу”. Он мне такой — “У-уу”. И мы пошли играть. Ну, весело было, чего уж там. И всё. А потом Стёпа пришёл, и вот в “Фортроссе” вы смотрели концерт. Не помню, как мы успели доделать песни за полтора месяца…
Стёпа: Это через полтора месяца было, да? Мне казалось, что дней через пять было…
Ч: Нy если ты пришёл в начале феврали…
Стёпа: Да. А играли-то в середине марта…
Ч: Играли в марте.
Стёпа: Да, у нас было несколько репетиций…
Ч: Раза четыре точно, я помню, играли. Как так быстро получилось — непонятно.
Я-Ха: А потом ты, вот, денег накопил, к 99-му году и решил эту программу зафиксировал»?
Стёпа: 98-му… Нет.. Я не помню, когда мы писались…
Ч: Весной…
Стёпа: В 99-ом мы писались.
Долгое и упорное выяснение даты записи. Поиски кассеты, на обложке коей эта самая дата неумолимо зафиксирована.
Я-Ха (читает): Записано на студни у Борра, сведено Дмитрием Федосеевым, 99 год. Вот. Так как писались-то? Кто такой Борр, кто такой этот самый…
Стёпа: Ну, Борр — это вообще никчёмный человек просто, единственное, что через него мы вышли на Феса.
Я-Ха: А Фес?
Стёпа: А Фес — это прекраснейший человек, который сводил Муслима Магомаева даже, и всяких там…
Ч: Он оркестры сводил.
Стёпа: …и всякие там оркестры сводил.
Ч: Он участвует в массе проектов московских, особливо рэгги, конечно, там… Стёпа: Курит как ниггер просто, вообще. Короче, как было: мы приехали записываться, Борр нас встречает. Встретил, ну, давай-давай-давай, всё, начали записываться, обустроили всё, записывали, бухали водку сутки почти…
Ч: Двое суток отработав перед этим…
Стёпа: Да, двое суток отработали, потом почти полсуток мы записывались, а потом в конце первых суток…
Ч: Ещё полсуток сводили… То есть мы за сутки уже увезли компакт готовый. Стёпа: Да. Нy, почти полсуток мы записывались, потом ждали Фесу, который
дпнамил-дмнамил, долго дннамил, часа четыре, наверное, динамил, не приезжал, потом приехал, в конце концов. Приезжает, берёт, значит, заходит, чё-то так посуетился, посуетился, потом Борру говорит: “Ну пойдём”. И они уходят. Я такой сижу, думаю: “Блядь! Ну сейчас они накурятся”. Пиздец! Я говорю: “Портной, сейчас они накурятся”. Портнов: “Блядь!” И мы сидели где-то полчаса, наверное, переживали. Я говорю: “Ну, если они накурятся, то пойду и я накурюсь тогда”. (С этого места и до конца базара про Фессу интервьюеры отчаянно давятся смехом). Я захожу, а они только-только взрывают. Два косяка, таких, сенсимилья тогда была, выращенная, просто гибрид какой-то.
И мы как дунули, и я чувствую что меня просто… Пиздец… Я выкурил с ними — буквально две затяжки сделал из одного косяка, а они выкурили два. Я ушёл оттуда, потому что я чувствую — меня просто кроет. Пиздец! Захожу, сажусь, говорю: “Портнов, это всё, это жопа. Сейчас будет человек сводить”. Феса заходит такой, как ни в чём не бывало, достаёт из-за пазухи флаг с Бобом Марли, а там окно такое в аквариум, где барабаны пишут, завешивает это окно так Бобом Марли, и Портнов такой: “Блядь! К кому мы приехали! Пиздец! Всё!”.
Этот Феса садится, значит, за всю эту аппаратуру, у него стул такой крутящийся на колёсиках, ездит, он такой садится, а там наворочено всего, аппаратуры масса просто, вот так вот всё уставлено…
Ч: После нас ДВА САМОЛЕТА там писались.
Стёпа: …какие-то провода, какие-то кнопки, там, я вообще просто охреневал — там столько всего! И он садится так, включает первую песню — чух-чух-чух, чё-то там повертел, покрутил, я слышу, какую-то хуйню накрутил — ну, слышно же там. Портнов такой: “Ну, пиздец!” Феса такой раз-раз, покрутил — “а, ладно, эту песню потом”.
Раз, такой, начинает другую песню, опять покрутил, повертел, такой — “так, так, так, так” — отъехал, чё-то записал, так — раз, назад, первую песню, и начинает сводить просто.
Ч: Портов на него посмотрел, написал такую бумажку, в какой песне ему чего хотелось бы отбарабашгп. — вот здесь побольше альтов, там рабочего добавить немножко, такой список мне составил. “На, — говорит, — передан Фесе” — и сам уехал просто к бабушке.
Я к Фесе вроде сначала со списком, а он сидит на этом стуле такой…
Степа: Да, он сндит, и вот так, как у него в наушниках музыка играет, он вот так под музыку па кнопки нажимает. Борисыч подходит: “Феса, тут Портнов просил…” — “Да иди ты на хуй!”. Взял список, но потом отложил просто. И сидит так — “пам, пам, пам” — под музыку. Нажимает, крутит там чё-то. И в результате получилось вот это (кивает на кассету).
Я-Ха: А работа-то, кстати, весьма и весьма…
Стёна: Да, и нормально свёл. Можно было бы, конечно, ещё поработать, но это стоило бы ещё баксов сто.
Ч: Четыре часа он сводил в общей сложности…
Стёпа: Не, шесть часов он сводил. Или пять. В результате мы уехали ночью, такие радостные и довольные. Ну, утром, где-то в семь пли в восемь.
Ч: То есть было так, довольно-таки скоренько.
Я-Ха: Потому что программа была отрепетирована за много-много лет.
Ч: Не, ну кое-что даже на ходу придумывалось.
Стёпа: Придумывались соло на ходу.
Я-Ха: А писали как — накладками или живьём?
Стёпа: Накладками, конечно…
Ч: Не, ну в основном живьём сначала писались. Без голосов прописали инструменты, потом голос наложили, а потом уже накладывали всякие прибамбасы.
Стёпа: Да, голоса, кстати, клёво получились, Борисыч подголосил нехило. Да и соло некоторые получились нехуёно. Не так, как на репетициях, очень многое появилось, чего не было на репетициях. Да и Малой там выделывал некоторые фишки, которых не было.
Ч: Малой просто хорошо сыграл, и всё. Без помех.
Стёпа: Портнов на бубне подыграл там песенку. В общем, получилось здорово. И вот мы сейчас сидим перед вами и рассказываем про это.
Я-Ха: А что с этим потом сделали-то? Записали на CD, и что потом? Как-нибудь размножали?
Стёпа: Не, ну это я уже сам делал. С Кучерявцем, с московскими товарищами, которые помогали там. Всё это обошлось, весь тираж обошёлся где-то… А тираж был где-то кассет 60… Не помню.
Я-Ха: И куда распространяли? По друзьям, или по клубам, пли как?
Стёпа: Да всем, просто друзьям раздали. Ну, в клубы раздали, там. Может, намутится чего-нибудь. А может, не на мутится.
Ч: Ну, это как обычно.
Я-Ха: Ну ладно. А второй собираетесь делать? Материал-то есть? . •
Стёпа: Материал есть.
Я-Ха: Отрепетированный?
Стёпа (как само собой разумеющееся): Нет.
С.С.: Опять через пять лет?
Стёпа: Копится, копится, всё опять, всё будет через пять лет опять.
Я-Ха (удручённо): У-у…
Ч: Так быстро у нас ничего не бывает. В век двадцать альбомов — вполне достаточно, по-моему.
Стёпа: Пускай оно идёт как идёт, зачем рвать жопу? Не, ну хотя хорошо бы было, блин, если бы было побольше репетиций. Вот как- то с репетициями не получается.
Ч (раздражённо): Всё в то же и упирается.
Стёпа: Нe, самое основное — то, что мы, в принципе, как-то неслаженно бухаем.
Я-Ха: А можно слаженно?
Стёпа: Можно, конечно, можно. Можно слаженно бухать на репетиции. Но бывает такое, что Портов отказывается — у него там, он говорит, болит голова, я не хочу никуда идти, я сижу дома. Всё. Без Портнова у нас ничего не может получиться никак. Он это понимает, и на этой почве у него возникла такая самовыразительность, то есть он выражает этим сам себя. Ну и, в общем-го… зачастую, в общем, только из-за бухла. Ну а так… Можно репетировать, можно…
Я-Ха: А ты вот сам, в конце концов, чего хочешь от музыки?
Стёна: Я хочу того, чтобы всё происходило так, как оно происходит. Просто хочу течении жизни. То есть я, например, хотел бы, чтобы всё это было, но не до такой степени, чтобы рвать из-за этого своё настроение. Как я настроен, так я себя и веду. Если хотят люди трать — пускай играют, хорошо со мной поиграть-то. Я очень рад этому. Если не хотят — кого я буду насиловать-то?
Я-Ха: То есть планов ты никаких не строишь?
Стёпа: Никаких, абсолютно планов. То есть так, для кайфа — если будет, то будет. Если получится что-то сделать — то, конечно, мы запишем альбом, если что-то не получается — то зачем заставлять людей. Они же такие, какие есть — если они хотят делать — они делают, если не хотят…
С.С.: Кстати, стиль, в котором, играет ЛАДОНЬ, ты как- то определяешь?
Стёпа: Я никак не определяю.
Ч: Нетрадиционный ранк.
Стёпа: Нетрадиционный ранк, да. Панком я бы это не назвал, панк-роком. Ну, в какой-то степени, конечно. Всё относительно.
Я-Ха: Свинья — это панк-рок.
Стёна: Не, Свинья — это не панк-рок, это говно какое-то, это собачка насрала за углом.
С.С.: Ты себя к нанкам не причисляешь?
Стёпа: Ну как тебе сказать? Я причисляю себя к тем, кто относится к жизни, с точки зрения общества, легкомысленно.
Вт такой, далёкий ответ. Но легкомысленно, естественно, в определённом смысле. Каждый сам дня себя понимает свою легкомысленность. (пауза) Чё-то я даже заинтересовался своим разговором сам…
Общий смех.
Я-Ха: Ну, вот скажем, ситуации, опять же, с роком в Конаково — вот она…
Стёпа: В каком смысле — “ситуация”?
Я-Ха: Это какое-то движение устойчивое, в которое вливаются новые какие-то силы, или это замкнутое уже…
Стёпа: А я за этим не слежу, я не хочу за этим следить, нет. Я вижу то, что существует в пишем круге общения. А как-то за всеми остальными я не слежу. Мне даже и неинтересно, что они делают, по большому счёту. Может, кому-то это и покажется интересным, чё там происходит, в Конаково, но дня меня эго уже обыденностью стало, на -эту тему говорить неинтересно.
Ч (возмущенно): Мы не жёлуди!
Смех.
Я-Ха: Что на тебя повлияло? В плане музыки?
Стёпа: Я же уже рассказывал об этом. Изначально, естественно, Летов. Потом КОТ, там, прочие, прочие, Янка. Янка, в основном. Янка, Летов и прочие Комитеты Охраны Тепла.
Ч (радуется): Янка, Летов и прочие Комитеты Охраны Тепла…
С.С.: Слушай, в мае я услышала в твоём исполнении песню про Иисуса, которая, на мои взгляд, несколько не вписывается в эстетику ЛАДОНИ…
Стёпа: А знаешь, какая была история? Была такая история, что человек вот этот пресловутый, с которым, собственно, мы и попались там, в Симферополе — он тусовался с отцом Борисом, с этой церковью с нашей. И была такая фишка — человек говорит: “Вот, отец Борис хочет, чтобы была у него группа такая… То есть вы будете петь всё, что хотите, ну, в своё время, а для церкви надо будет петь, какие-то церковные песни.” Я такой задумался — а чет такого церковного я могу придумать? Сел такой, и первые слова были — “Иисус Христос на небесах”. И всё, и дальше пошла вот такая песня. Она получилась такая песни, пиздец… Я так подумал, это сколько мне лет было? Это было мне лет, наверное, восемнадцать тогда.
С.С.: Вообще — твоё отношение к христианству?
Стёпа: Я вообще, если честно, я… как бы так можно сказать… Я отношусь так, что мы просто сдохнем, и всё, и никакие религии не могут этому помочь. Я так считаю. Зачем к чему-то себя относить, к каким-то религиям, каким-то богам отдавай, чё-то должное? Я даже не скажу, что я надеюсь сам на себя, я, в общем то, верю в судьбу. По большому счёту.
С.С.: Фаталист?
Стёпа: Да, наверное, фаталист.
Я-Ха: А вот песни — они как пишутся? Опять же, такой вопрос… Стёпа: А знаешь, иногда бывает настроение такое, то есть даже не настроение, а… Ну, к примеру, нахожусь дома… Хотя в последнее время пишу в электричках только. Раньше, когда находился дома, просто думаю: вот, надо бы написать песенку какую-нибудь. Сажусь и выдумываю первые слова. Просто выдумываю, чё в голову придёт, и с. этот начинается завязочка, как-то всё само накладывается. Пет никакой идеологии, ничего, то есть всё само собой происходит, а все идеологии — они сами вписываются в песни потом уже, в течение процесса.
С.С.: А твоё отношение к раскрутке?
Я-Ха: Чтобы в клубы звали, пиво ставили…
Стёпа: Не, ну хорошо, если люди будут интересоваться, почему бы мне не попеть? Пускай пиво ставят, пускай деньги платят, почему бы нет? Пускай заплатит деньги, если кому-то понравится… По это далеко ещё. И вообще в планах-то нет такого. Если вдруг получится — хорошо… Хотелось бы, чтобы получилось. Хотелось бы просто, понимаешь, не то чтобы концертов — хотелось бы единения самих нас всех. Больше всего. А концерты — это побочное явление. Желаемое — но побочное для соединения группы между собой.
С.С.: Для тебя важнее дружеские отношения?
Стёпа: Конечно.
С.С.: На этот вопрос ты уже частично ответил, но всё же — является ли для тебя ЛАДОНЬ главным делом в жизни? Или это часть жизни? Равная?
Стёпа: Какие вы каверзные вопросы задаёте…
С.С.: На том и стоим…
Ч: Да чё там думать, говори “нет”, Стёп.
Я-Ха: Чё нас самих в себе тревожит, об том и спрашиваем…
Стёпа: Да не, я бы назвал это, блин, дружеским таким вот… Радостным явлением между четырьмя людьми. Я не сказал бы, что это какая-то цель в жизни или чего-нибудь ещё. Просто нравится нам сделать песню… Сделать песню — это клёво. Сделать песню, а потом её записать. Но я не считаю, что это является главным. Главным это не является.
Я-Ха: Вот ты говоришь “общение”, “радость четырёх людей”, а вот то, что Борнсыч тебя подло предал, бросил, кинул и ваще — это как же?
Стёпа: Ну, я посчитал, что это правильно.
Я-Ха: Где же правильно?!
Стёпа: В тот момент я посчитал, что это правильно, потому что это долго накипало у Борисыча, я это видел, и молчал, конечно, ничего не говорил по этому поводу, хотел посмотреть, что будет дальше… Вот, случилось то, что случилось. Я думал в то время — если Борисыч уйдёт, то это всё, пиздец, ничего не будет. А потом я перешёл плавно в такую мысль, что, кто бы ни ушёл из группы, уже ничего не получится. А потом плавно уже всё это как-то пообвыклось, и, видимо, так и получилось, что ушёл Борисыч, я подумал — ну, хрен ли, человека тоже можно попять, я же стараюсь его понимать, и по-своему я его понимаю. Получилось так, что мы с Фэшем пытались что-то сделать, но Фэш какой-то комплексоватый, в музыкальном смысле. Ни хрена не получается, я бы даже сказал — ни хуя не получается. Ну так вот, если душевно. Душевно не чувствуется ничего. С Борисычем душевнее всё получается, и, видимо, действительно так и получится, если кто-то уйдёт из группы ЛАДОНЬ, то ни хуя не получится дальше.
С.С.: Знаешь, опять-так и в прошлым мой приезд меня до глубины души поразили слова твоего папы, который сказал: “Мне нравится всё, что делает мой сын”. У тебя в семье так всё гладко и классно в этом отношении?
Стёпа: Ну, в принципе, да. Только не гладко, что я бухаю, конечно, но это так, это урегулироваемо.
С.С.: И… это, наверное, поверхностное впечатление, но у людей, которые, допустим, с тобой знакомятся, видят такого из себя Стёпу, возникает образ человека, который твёрдо стоит на ногах, у него всё классно, всё заебись… Это так?
Стёпа (недоумённо): В смысле? Такое впечатление создаётся действительно?
С.С. & Я-Ха: Да.
Стёпа: Ни хрена себе… Может, просто, я оптимистически к жизни отношусь, может, из-за этого… Нет, на самом деле ничего не стоит морально. Да и физически, собственно, ничего не стот-… (Смех; аплодисменты) Нет, нет… Давайте лучше другой вопрос. Давайте лучше нальём. У меня коленки болят — погода, погода, погода…
P.S.
С.С.: Блин, я хотела ещё про рисунки спросить…
Я-Ха: А, да, вы же у нас график знатный!
Стёпа: Так а чё про рисунки? Про рисунки, по-моему, вообще нечего говорить…
Я-Ха: Ну, когда это у вас началось — с детства или в зрелом возрасте?
Стёпа: Началось всё, когда я работал на ГРЭС. Я нарисовал такой рисунок, он назывался “Любовь хуй”. Он содержал в себе эти слова, буквы надо было поискать в рисунке.
С.С.: Ты нигде не учился?
Стёпа: Не, я учился, я учился в художественной школе пять лет.
Я-Ха: Так ты профессионал!
Стёпа: Какой профессионал? Я учился с пятого класса по седьмой…
С.С.: Это для тебя что — развлечение, или…
Стёпа: А я сейчас вообще редко рисую. Ну как развлечение? Нравится. Спасение от безделья. Никакого вдохновения тут нет, сижу и рисую, и само собой всё получается…
22.10.99, Конаково