Рождена в год Крысы матерь-молнией от грома-отца.
Нарек именем Алиса её сказочник-странник Святослав Задерий. У колыбели бражничали гурьбой олухи царя небесного: Задерий, Шаталин, Нефедов, Кондратенко, Борисов.
В год Быка чёрной ночью на красных горах приняла крещение огнем от горлопана-расстриги Кинчева Коськи и кощея-горемыки Петьки Самойлова. Энергию грозы облекать в слово училась у отпетых кощунников Задерия, Кинчева, Самойлова, Кондратенко, Нефёдова.
В год Тигра засеяла поле по ту сторону добра и зла, да в сторожах ожидать всходов знатных поставила Кинчева, Самойлова, Кондратенко, Нефёдова и Васильева Серегу.
В год Зайца не точила лясы, не хоронилась под кустом, а собрала урожай, испекла хлеба да накормила страждущих, Блокадой спеленутых, да ещё пуще того на Адский союз словом посягнуть рискнула, и вместе с ней рука об руку Шаталин, Нефедов, Кондратенко, Самойлов да Кинчев.
На тропу войны год Дракона ей встать повелел. Сказано — сделано. За правое дело с великой радостью бой держала. А вместе с ней, к плечу плечо, рубились да пировали победу Кинчев, Самойлов, Шаталин, Кондратенко, Нефёдов, да ещё Журавлёв «Пончик».
Летней ночью года Змеи в дремучей чаще мертвого леса на шестом холме шестидесяти шести земель приняла цветок озарения из рук шестого лесничего, заглянула в глаза бессмертных да по шестой части света молвой прозвенела. При ритуале посвящения млечным соком цветов волшебных бодрились Кинчев, Самойлов, Нефёдов, Чернов дядя Миша да Игорёк Чумычкин, чума, стало быть.
В следующий год взнуздала коня златогривого, обзавелась нагайкой-звездой и айда гулять по просторам необозримым, местам сказочным, заповедным. Куда ни завернет — везде свистопляс, хоровод-гулянка. Никакого спасу не стало, да и не надо ей его. Безобразия чинит весело, легко, а помощники ей в этом всё те же Кинчев, Самойлов, Шалапут Шаталин, Нефёдов Миха, Чума да ещё Андрюха Королёв.
В год Козла обручилась с ветром, села на помело и понеслась над облаками звёзды чехардой слов морочить. Что с неё, пропащей, взять? Летит над землёй, где ни остановится — везде шабаш чинит, и снова свой путь налаживает. И вмес-.: те с ней летят да песни горлопанят Кинчев, Самойлов, Шаталин, Королёв, Нефёдов, Чума.
Так и несёт их от реки к реке, от облака к облаку, от звезды к звезде.
… Уже третий день, как мы затевали отчаянную войну со своими согражданами, бывшими сотоварищами — пункерами, и прочими разгильдяями — монархистами, наци et сеtera, неожиданно оказавшимися в противоположном лагере.
Эта вражда начиналась четверть года назад. Тогда, на 8-ом фестивале, посвященном 10-летию питерского Рок- клуба, Костя вынужден был остановить концерт, когда он увидел, как возле самой сцены горстка ошалевших от собственной безнаказанности пункеров сотворяла с алисоманами всё, что захочет. «Почему вы позволяете рассекать себя, будто вы — скот?» — удивился Костя, терпеливо ожидал восстановления мира под сценой, и только тогда продолжил — «всё это рок-н-ролл», приговор и венец…
Теперь, на презентации пластинки «Шабаш» нападавшие оказались ещё более организованы, «к бою готовы», а мы — всё так же беспомощны как и тогда, в марте. Впрочем, было уже «поздно искать виноватых», а тем более — разбираться в себе самих: 9 июня, на втором концерте, обалдевшие от внезапного напора алисоманы, посторонившись, глядели, как опять же у самой сцены дай Бог с-десяток человек бесноватых старательно матерились (по-нашенски, или по-английски — кто как умел) пока Костя читал «Емелю», и вскидывали руки отнюдь не в приветственном жесте, а мы не успели пробиться к сцене и прекратить этот балаган…
— Добрый вечер, Питер. Это наш последний концерт, я хочу, чтобы он надолго запомнился. Я хочу, чтобы он был праздником. А тех, кто не хочет нашего праздника, тех, кто будет пытаться рассечь вас, как вчера — гасите их, ребята! Потому что они козлы!
Костя ещё не успел закончить, а внизу, у сцены уже вовсю разгорелась знакомая чехарда.
— Стоп, — сказал Костя, прервавшись, — Смотрите, ребята, их всего десять человек… Надавайте им хорошо!
… Он мог бы об этом не говорить — нам вполне хватило двух предыдущих дней, чтобы опомниться. Но — странно — как только перевес оказался на нашей стороне, в зале сразу появился ОМОН, которого мы никак не ожидали так скоро… Ну, здрасьте, гости дорогие… Ей-Богу, давно не виделись!
Костя расстроился.
— Всю жизнь боролись, чтобы на концертах не было ментов, и из-за десяти человек — всё снова вспять… Все — вниз! — это трибунам.
Но трибуны не шелохнулись. Все, кто готов был сорваться по первому слову, мы все вот уже третий день принимали бой возле сцены. Оставшимся, видимо, их собственная шкура была дороже и своего, и Костиного доброго имени…- Бог им судья.
— Ну, знаете, ребята, это у вас какая-то херня творится в зале. Мы уходим. И вините в этом не себя и не нас — а тех самых козлов, которые здесь были!
Костя развернулся, и все, кто стоял за ним, медленно ушли прочь. И тогда мы взорвались. Мы были готовы поплатиться сами — за что угодно, но разве мы могли позволить ТАК обломать в родном городе любимую группу!
Мы и не заметили (за множеством дел) как ушедшие ребята вернулись в полном составе.
— Мамочка потеряла дочку, — заботливо сообщил Костя, стоя у микрофона рядом с какой-то женщиной. — Дочка, Минина Соня, подойди на сцену… Всё ништяк, ребята? Тогда — поехали дальше!
… А на «нейтральной полосе» горели костры из снятых с алисоманов галстуков. Только мы уже были хозяевами положения.
— Всё в наших руках, ребята. И на прощание я вам вот что скажу: не ломайте метро, тем более, я уверен, что это делаете не вы. Не давайте ломать! А мы уезжаем завтра. Мы же птицы перелетные, не сидим на месте. Сегодня — здесь, завтра — там. Я говорю — до свидания! До свидания в сентябре! Я… Люблю вас всех! Мы вместе! МЫ ВСЕ — АЛИСА!
— Кинчев уехал?
— Нет ещё.
— Как он оценил наше геройство?
— Доволен был. Я, говорит, видел, как панки- бежали! Мол, если полезут — вломите им ещё!
А ещё говорят, Костя довольный и абсолютно охрипший.
Мы могли поздравить себя с победой. И подсчитать во что она нам обошлась.
Костя Кинчев явно сорвался, пытаясь перекричать заполненный доверху зал на двух последних концертах.
Кроме того, такой прием в родном городе вряд ли прибавляет сил и расположения духа… А ежели вспомнить, как ребята рвались в Питер весь май… — страшно подумать.
Итак, Константин, мягко говоря, расстроился.
И Саша Аманова, жена его, наверное, тоже — за Костьку. А у нее дочка родится скоро…
( Говорят, Костя, гордый, всем хвастался: «Санька — она мне дочку носит!»)
А наши собственные потери исчислялись сущими мелочами. Святая правда: «смелого штык не берет» — нам и досталось меньше других. Поэтому больно нам было только за ребят. За Петьку, Игоряна, за Мишаню, за Шаттла, за Королёва. За Костьку.
Должно быть, в большей степени, нежели им самим…
Грядут иные времена… Сейчас, почти четыре года спустя, год 91-й, презентация «Шабаша» — это уже голос Истории. В 91-м за Историю принимали 88-ой, 89-ый… Когда теперешний монархист, нацист, или панк, вставший на «Шабаше» по другую сторону баррикады, был безнадёжно горд тем, что ему на одном из концертов достался шарфик, который Костя Кинчев брал в руки. Шарф, хранящий память о Косте, Бродяга берег, как реликвию.
Год спустя тот же Бродяга сказал:
— Можешь мне поверить, скоро больше половины тех, кто сейчас любят «Алису», будут слушать только «Гражданскую Оборону».
Я не поверила и спросила:
— Ну, а ты?
— Я останусь с Костей.
Бог мой, ты слышишь голос Истории?
Панк Кибальчиш тогда, году в 90-м, ошалело носился между нами и приставал ко всем: «кто хочет поздороваться со мной за руку, за которую двадцать минут назад держался Кинчев?».. За два дня до презентации «Шабаша» я встретила его с намыленным «петушком» посреди головы и без единого значка. Заметив меня, Кибальчиш отошел в сторонку и оттуда делал вид, что мы незнакомы.
Или Мэк? Мэк, например… Не теперь, в 95-м, а тогда, в 91-м прошло уже два года с тех пор, как Мэк ходил длинноволосый, как Саша Башлачев, в черном бушлате. И на нем был даже не значок — фотография, запаянная в полиэтиленовую обертку. На фотографии Костька стоял, скрестив руки на груди и был сумрачен как мартовский снег.
А однажды Мэк принес мне кассету и сказал, что на ней записана его любимая песня. Так я услышала её тогда в первый раз:
«КАК ПРОСТО СТАТЬ ПЕПЛОМ,
ТАНЦУЯ В ЦЕНТРЕ ОГНЯ …»
Я, право, не знаю, кто он теперь.
Как и многие другие, и имя им — Легион?..
АНТРАКТ, НЕГОДЯИ.
