Часть 1. Ностальгическая
Салли: …на его пирах рабынь-христианок заставляли сексуально обслуживать гостей, гвардию, — а потом и собак.
Большой Джордж: Это ужасно…
Салли: Кошмар!
Большой Джордж: Это ужасно… ужасно… Ужасно вот что: я уже не могу пить виски так, как пил его раньше. Мой старый желудок его не принимает совсем. Меня несёт каждый раз…
«Deadman», Hollywood
Питер. Июнь. Белые ночи. На самом-то деле вовсе и не белые, то идёт дождь, то просто тучи закрывают небо, которое по сценарию должно быть мутно-серым, а лето толком и не начиналось, хотя прошёл Купала, и очереди в кассы на Московском вокзале поражают воображение… Но почему-то именно в это время, сидя на работе и глядя в «мёртвые воды Фонтанки», порою так нестерпимо хочется, и, не видя ничего впереди, невольно оглядываешься назад, хотя совершенно точно знаешь, что в таком заманчивом «тогда» сахар не был слаще, да и масло Valio по большому счёту ничем не хуже вологодского.
Блин, как меня раздражает манера престарелых рокеров и журналюг ностальгировать по своей бурной молодости! Эх, какими мы были! — выпячивает грудь Рекшан и публикует в «Вечёрке» ба-альшую статью с картой бывших богемных кафешек центра. Эх, какие вы есть… — думаю я, провожая взглядом долговязую фигуру того же Рекшана, удаляющегося в свою вряд ли уютную бесконечность по выгоревшему коридору «Лениздата». А потом прихожу домой…
Если задуматься: когда меня в последний раз всерьёз интересовали новые группы/ исполнители/ события? Когда я, узнав о предстоящем концерте, шла на него не потому, что пригласили, а потому, что захотелось? Когда, запихивая в магнитофон кассету, трогательно присланную из далёкого Мухосранска, испытывала чувство не лёгкой скуки, а радостного возбуждения? Когда же это было? Когда…
А помнишь, my friend, конец 80-х? Помнишь магнитофон «Электроника-321», кассеты «МК-60 — еда поросят», хрипящий/ сипящий/ пыхтящий звук, ночи без сна и далёкие сигнальные огни самолётов над Финским заливом? Помнишь АЛИСУ и АКВАРИУМ, ах, это «Мир, как мы его знали, подходит к концу, мир, как мы его знали, и Бог с ним…», записанное с телевизора, и VI фест Ленинградского рок-клуба? Помнишь, как мы «открывали для себя» Башлачёва, счастливо не зная, что уже никогда его не увидим, ДДТ, НАУ, ГО, Янку, с трудом разбирая слова, досочиняя то, что разобрать не удалось? Как пытались петь, игнорируя неумение играть на гитаре и отсутствие слуха? Как хотели — о, это больное желание, с которым не сможет сравниться ни первая, ни последняя любовь, — оказаться хоть на минутку причастными к этой «тайне сопряженья слов», как мечтали поговорить (просто поговорить!) с этими ребятами, которые казались нам знающими-всё-на-свете, выведать у них парочку Сияющих Истин, чтобы жить дальше — обязательно правильно, потому что в 15 — 16 лет «просто жить» звучит уж и вовсе непривлекательно, даже менее, чем в 28…
А помнишь, как мы пошли дальше и вслед за словами-песнями начали бредить словами-словами (как раз в те годы начали выходить бывшие ранее «нежелательными» книжки), как запоем читали всё, что попадалось под руку, — Бердяева и Солженицына, Гессе и Маркеса, Аксёнова и Довлатова — и, основательно траванувшись «воздухом свободы» и вдохновившись примерами андерграундных сказок, искали «новые формы» для школьных сочинений? «Мама, я знаю, мы все сошли с ума», — но то глупое сумасшествие почему-то представляется мне гораздо более привлекательным, нежели теперешнее умное равнодушие…
А помнишь, my friend, мы читали Гумилёва?
Теперь, о скажи, не бледнея,
Теперь мы с тобою не те,
Быть может, сильней и смелее,
Но только чужие мечте.
У нас как точёные руки,
Красивы у нас имена,
Но мёртвой, томительной скуке
Душа навсегда отдана…
Мир меняется, и мы меняемся, и много воды утекло с тех пор, как каждый ужасный стадионный сейшн был Праздником, а слова «квартирник» и «самиздат» имели привкус — да что там привкус, целый вкус! — избранности, причастности к чему-то чуть ли не божественному. Уже давно всё гораздо проще — и скучнее. Мы выпускаем журналы, записываем альбомы, организуем фестивали — Бог мой, да если бы я в том же 88-ом думала, что всё так обернётся, я бы, наверное, сошла с ума от радости и вы бы всю эту мутотень сейчас не читали, — мы декларируем своё духовное превосходство над generation Р и делаем вид, будто истово верим в свою правоту, но всё это уже скорее по инерции, потому что ничего, кроме изображения хорошей мины при почти полном отсутствии игры как таковой, у нас уже не осталось.
Что это — болезненные ли «питерские вибрации», время ли такое или просто старость тихонько подбирается сзади, чтобы накинуть удавку на шею? Очень многое из того, что раньше трогало, оказывается сейчас просто смешным: Шевчук по-прежнему озабочен мифическим противостоянием «рока» и «попсы» — Шевчук? да он сам теперь самая настоящая попса; «саморазрушение» и «суицид» уже давно не в моде («не хляет», как сказали бы весёлые смертники из КОРЫ ДУБА), — теперь просто умирают от лейкемии, и это, оказывается, страшнее; а концертов памяти, книжек и посмертных компактов больше не будет, и миф из тебя никто не сделает, потому что кончилось время мифов и легенд, и коли не поймал птицу счастья, это твои проблемы. Рок становится тем, чем, наверное, он и был с самого начала — прибежищем неудачников. Развеялись один за другим все романтические ореолы — «ах, Запад!», «противостояние совку», «перестроечный героизм», «сибирский экзистенциализм», «ух, Запад!», и даже «новый андерграунд» стремительно теряет свой смысл, поскольку уже ясно, что пробьётся не тот, кто сильнее/ умнее/ талантливее, а тот, кто проще и адекватнее. Система* жива; да, она изменилась, стала жёстче, доступней и благодаря этому в чём-то привлекательней, как женщина «в возрасте», но вместе с тем осталась Системой. И она уже не встречает в штыки попытки её игнорировать, а просто мудро и иронично улыбается: «Ну-ну…»
…И застываешь, как актёр посреди спектакля, внезапно обнаруживший, что люди в зрительном зале заняты исключительно своими делами и не обращают никакого внимания на потоки клюквенного сока, льющиеся со сцены, что Офелия и Полоний умерли по- настоящему и тела их уже увезены обычной труповозкой, что Клавдий и Горацио отправились по домам, и доигрывать пьесу тебе приходится в полном одиночестве — и за Гамлета, и за Лаэрта.
Хотя по большому счёту ты — всего лишь Йорик…
И мы до сих пор не забыли,
Хоть нам и дано забывать,
То время, когда мы любили,
Когда мы умели летать.
А помнишь, my friend?.. Да конечно, помнишь, зачем я спрашиваю… Как хотелось тогда быть внутри всего этого, быть причастным к этой тайне, играть хоть какую-нибудь — но роль, быть если и не актёром, и не режиссёром, то хотя бы гримёром или там костюмером… Но тогда — не моглось. Сейчас — можется, но уже не хочется, и уже этак лениво поднимаешь шпагу — не потому, что действительно ненавидишь этого самого Клавдия (в себе или не в себе), а потому, что доиграть всё же нужно.
Может быть, я слишком самонадеянна (несмотря на всё вышеизложенное). Но разве это — не скажу «желание», скорее, осознание этой необходимости — доиграть — не говорит о том, что из нас получились не такие уж плохие актёры?
Часть 2. Абстрактная
О, этот дивный предмет с величественным названием «социально-политическая история двадцатого века» и не менее величественной аббревиатурой СПИД! Как любила я лекции по нему! Времена уже были перестроечные (а точнее, постперестроечные: в лето моего поступления в соответствующее учебное заведение как раз случился путч, с которым я боролась путём ударного сбора клюквы на болотах Киришского уезда), ветер перемен уже выдул большую часть светлых идей Маркса, Энгельса и Ленина из голов народных (Сосо Джугашвили оттель выдули задолго до), но не из обязательной сетки учебной программы. Наша же преподавательница по оному предмету, Галина Ивановна Орлова, и вовсе была женщина просвещённая, от веяний времени не отстающая, посему взамен утративших свой смысл лекций мы всей группой посещали буфет, откушивая там пирожки и запивая их чаем, а также непринуждённо беседуя с Галиной Ивановной о жизни и прочих вещах отстранённых.
К чему я это всё? А вот к чему. Был в диамате один заковыристый вопросик. Он так и назывался — основной вопрос философии. Если кто не помнит, это о материи и сознании — что, мол, первично. Долгое время я считала проблему сию выеденного яйца не стоящей, ибо была — да и посейчас остаюсь — сугубым практиком во всём, что касается философских проблем. И правда, какой смысл спорить о том, что было раньше — курица или яйцо, хватит и знания того, что курицы несут яйца, а если даже вдруг и наоборот — ну и что с того? Каково может быть практическое приложение сего знания, даже если есть страстное желание посвятить бренный остаток жизни подвигам на ниве фермерства?
И только совсем-совсем недавно я въехала, почему же всё- таки столько умных людей ломало мудрые свои головы в тщетных попытках таки решить этот вопрос. Видимо, меня просто сбила с толку дурацкая формулировка: ежу же ясно, что суть не в том, что первично, а в том, что важнее. И вот это-то уже на самом деле касается всех без исключения — и тех, кто имеет свойство задумываться над такими вещами, и тех, кто не имеет такого свойства. Люди просто довольно чётко делятся на два лагеря (и не надо мне рассказывать о градиенте) — именно по этому грешному принципу материализма/идеализма; да, конечно, каждый смотрит на мир со своей колокольни, но — над каким холмом, my friend, гордо высится твоя звонница?
Возвращаясь к славным временам моего студенчества, вспоминаю очень характерный момент: изо всех сил пытаясь приколоть своих вроде бы культурно подкованных и неглупых согруппниц к рок-н-роллу, я столкнулась с довольно характерной реакцией, которая заставила меня усомниться в целесообразности собственных культуртрегерских устремлений. «Зачем мне это? — спросила одна девушка. — Вот представь себе: я прихожу с учёбы, с работы, усталая, как собака, включаю магнитофон… Что мне нужно? Да просто расслабиться, может быть, немножко развлечься, но никак не напрягаться, врубаясь в проблематику текста, как бы он ни был хорош. Мне, знаешь ли, и своих проблем по жизни хватает». Согласитесь, что некая логика в этом присутствует: прослушивание той музыки, на которой я сидела тогда (да и сижу сейчас) требует хотя бы минимальной работы ума и сердца, требует сил — а откуда их взять, когда и так всё через жопу? Напрашивался обескураживающий вывод: рок— музыка или сытых, или лентяев-тусовщиков. Или ёбнутых на голову идеалистов — это уж кому как не повезёт.
Те же два подхода, с высоты которых и оценивается услышанное, демонстрирует и т. н. «рок’н’ролльная паства». Две базисные платформы, грубо говоря, эстетическая и этическая, ум и сердце, форма и содержание. Критерии первой просты в своей осязаемости: умение/неумение играть на гитаре и прочих муз. инструментах, степень виртуозности обращения со словом и звуком, наличие/отсутствие голоса, лицедейские способности, навыки работы с публикой… Носители второй с этим обычно не соглашаются: мол, да, конечно, это важно. Когда господин творец обладает хотя бы одним из вышеперечисленных достоинств, это не может не радовать. Но если, к примеру, поэзия — просто умение талантливо срифмовать несколько десятков или даже сотен или тысяч слов, тогда лучший в мире поэтический сборник — словарь рифм… Для того чтобы песня стала Песней или даже Вещью, в ней должно быть что-то ещё, какое-нибудь завалящее откровеньице или даже озареньице, которое автор возжелал донести до слушателя. А уж если оно есть, то всё остальное вольно-невольно отходит на второй план. Честно говоря, меня просто бесят фразы типа: «Башлачёва я слушать не могу, он же на гитаре плохо играет!» Говорит это только о том, что человек не врубается ни во что. Или: «Там мальчик с ТАКИМ голосом!» Ну и хули мне его голос, вон у Баскова — попсы от оперы — голос ничуть не хуже. Что мне с того?
Конечно, всё это палево—голимый субъективизм. Конечно, если рассматривать проблему с точки зрения не плоскостной, а пространственной геометрии, неумолимо получается вещь, которая, конечно, самоочевидна и банальна для большинства. Конечно, обе платформы равноправны и не могут быть оценены в категориях «хорошо» и «плохо» — они просто есть, и они безусловно актуальны для своих пользователей. В качестве примера очень хорошо пойдёт мифическое противостояние небезызвестных корпораций-производителей кампутерного железа — IBM и Маcintosh. Что лучше, что хуже? И для чего? Или тот же «софт». Продвинутые юзера убеждены, что Линекс начисто убирает Винды — тем не менее процентов 90 пользователей остаются верны перекосоёбленным шедеврам гения Билла Гейтса. Да и настолько ли эти творения перекосоёбленны? Поднимите руку те, у кого на машине стоит официальная лицензионная версия тех же 95-х, 98-х или 2000-х? Я вот что-то не знаю таких людей. А корректно ли предъявлять претензии БГ по поводу палёного диска с колотой операционкой, купленного на рынке за 60 рэ? «Да фуфло этот ваш Паваротти — мне тут Рабинович по телефону напел…» Это так, к слову пришлось.
Так вот, обе эти платформы абсолютно равнозначны и имеют совершенно одинаковое право на существование (как, впрочем, имеют право на существование абсолютно все мировоззренческие установки — на мой взгляд). Конечно, в идеале хотелось бы, чтобы наши герои имели всё — и голос в четыре октавы, и гитарку — и так, и так, и ещё вот эдак, и гениальные текста/музыки, и энергию изо всех дыр фонтаном… Но в реальности — увы. Как правило, или — или, и тут уж сам выбирай, что тебе ближе и родней: чтобы было красиво или чтобы было правильно — не знаю, как лучше сказать. Или нет, даже не так. Единовременным выбором такие вещи не решаются — как и глобальные философствия, от коих я ненавязчиво вышла на всё тот же рокъ. Это всё же не цвет волос, который можно менять хоть каждый день в зависимости от настроения и состояния кошелька. Выбор той или иной системы отсчёта — безотчётен и, хоть ты тресни, неконтролируем головой. Это хуже, чем шииты и сунниты, католики и гугеноты, остроконечники и тупоконечники, наконец, вместе взятые. Потому что просто разные виды. Хотя для стороннего, «непредвзятого» наблюдателя-сквозь-прорезь-сами-знаете-чего — «одинакие». Так получилось, что лично мне ближе подход… м-м-м… ну, скажем так, не эстетический. «Красиво» не всегда значит «хорошо», ту friend, ты с этим согласен?
Впрочем… иногда в голову закрадывается предательская мысль: а имеют ли подобные рассуждения какое-либо значение в масштабах несколько более чем личных? Да и вообще — сколько нас, принимающих всерьёз неуклюжие песнопения героев нынешнего андерграунда? Сколько — в масштабах страны? 0,001%? 0,0001%? Или ещё меньше? Если на весь пятимиллионный Питер нас от силы человек сто? Если уже сейчас имеется катастрофическая нехватка человеческого материала — не креативного, этого- то предостаточно, а — реципиентного? (Возмущённое: «У-у-у, а мы? Те, кто читает сейчас эти слова?!». Полноте, милые, положа руку на сердце, а оно вам — действительно надо?)
А хотите, я предскажу будущее? Року как таковому (не «рокапопсу», 24 часа в сутки крутящемуся на «Нашем Радио») уготована та же судьба, что и некогда джазу. Специализированные клубы, герметическая тусовка «посвящённых», замкнутый круг верных поклонников и вежливое равнодушие всех остальных, пара опять же специализированных газеток и один журнальчик, редкие статейки в официальной, не самой читаемой, прессе, может быть, пара лекций на тему в университетах и консерваториях — можно вообразить себе стоны будущих студентов: «Машка, ну, блин, мне вчера на экзамене по литературе XX века выпал билет — хуже не придумаешь. Первый вопрос ещё ничего, эмиграция 20-х годов, второй — постмодернизм Пелевина в контексте постсоветской мифологии, ну а третий — вообще кошмар, рок-поэзия эта сраная, представляешь?». Представляю. Легко. Только… невесело это как-то. Мягко говоря.
Всё вышеизложенное — вовсе не мрачная футуристика. Оно и сейчас практически таково. Цой, БГ и Шевчук уже внесены в школьную программу. Лекций и экзаменов, правда, ещё нет, но вон Наталья Бородай защитила же диплом по Наумову? Наличествуют и другие примеры, не настолько широко известные. Наверное, я действительно неисправимая идеалистка и с моей колокольни просто не видать светлости такого будущего…
«Того ли ты ждал?..»
Над нашим Северным Стамбулом погас звездою русский рок.
Александра Матросова
* — это ведь не кучка генералов КГБ (ФСБ, КНБ, Моссада. Нужное — как всегда), «горбоносых магнатов» СМИ и финансовых воротил (в т. ч. т. н. шоу-бизнеса), а просто деперсонифицированная воля крупных, а потому самоорганизующихся масс людей. И пенять на «злодеев» —бессмысленно: нету их, злодеев, по большому счёту, если не считать таковым само мироздание.
