МЕМУАРЫ IN ROCK (Из цикла «Методология Джорджа)

Принято считать, что русская рок-мемуаристика началась с рекшановского «Кайфа». Пожалуй, так оно и есть — если только не отыщется когда-нибудь где-нибудь, чей-нибудь мемуар, раньше «Кайфа» написанный, но почему-то не опубликованный.

В так называемое последнее время мемуарный фонд обогатился : двумя экспонатами; сначала были : напечатаны воспоминания Андрея Макаревича, а чуть позже свой ход сделал Алексей Рыбин “Рыба выпустив «КИНО» с самого начала».
Разные люди, разные книги.

Разная музыка. Сравнительный анализ явно неуместен. Макаревич — признанный мэтр, живой классик, «ОДИН ИЗ ТЕХ, КТО» безусловный москвич во всем, уверенно движется вместе Q вечной МАШИНОЙ к 25- летнему юбилею и продолжает свой : нелегкий, почетный труд на ниве ритм-энд-блюзовой традиции, его творческая стабильность и профессионализм вызывают бесконечное уважение, на котором качество исполняемой музыки совершенно сказывается, многие МАШИНУ давно не слушают, но Макара — уважают. ?

«Рыба» — совсем не классик, однако причастен к высшим кругам : рок — элиты, вместе с Цоем создал КИНО, несомненный петербуржец, время от времени что-то поет, : интригует угрозами создания новых ; проектов, все больше разворачивается в сторону литературы. «Рыба» — обаятельный, веселый, серьезный, живой.
Каждый и написал по-своему.

Сравнивать, повторяю, бессмысленно. Разве что так, немножко, самую малость, без напряжения. Сразу видно, что «Рыба» проявил несомненный литературный талант, а Макар, далеко не вчера его проявивший в своих текстах, здесь ничего подобного не проявил, а, напротив, оказался очень будничен и невыразителен. Когда я прочел его книгу, мне захотелось сменить в названии слово на другое, так и просится вместо «Все очень просто» произнести «Все слишком просто».

Впрочем, какое я, собственно, имею на это право? Никакого. Заслуженный, уважаемый человек рассказал о том, что ему показалось наиболее существенным, рассказал кратко, по-солдатски, без словоблудия, без витиеватых лирических отступлений и растекания субстанцией мысли по древу памяти. Все узнаваемо, просто, доходчиво. Как в МАШИНЕ ВРЕМЕНИ.

Удивительно вот что: когда Макаревич вспоминает первые вояжи МАШИНЫ в Питере, в середине семидесятых, его ровный, спокойный слог преобразуется и начинают мелькать — поблескивать искорки кайфа — их так не хватает другим фрагментам! От себя могу засвидетельствовать — именно тогда, в то время, МАШИНА была /или казалась? -Но не всели равно теперь?/ феерией, надеждой, : ожившим мифом и крутизной во плоти. А потом пошла работа.

Цой это очень хорошо прочувствовал, когда у него и у КИНО началась большая раскрутка. Да, Цой : хотел известности, популярности, он имел полное право на это и он заслужил это право. Только не хотел он быть деталькой, шестеренкой/ хотя бы и главной, ведущей/ в раскруточном механизме. Можете вы его представить полностью раскрученной звездой, эдаким народным артистом? Нет, не можете. И он не мог. Поэтому и нет его больше здесь.

Но я растекся мыслью. Вернемся к нашим книгам.
Андрей Макаревич, МАШИНА полностью, на все сто, реализовали себя в семидесятые, без преувеличения можно сказать, что группа выполнила свою миссию и помогла окрепнуть хиленьким еще ростам рок-н-ролльного нонконформизма. Потом же началась эстрада…

Так вот, в книге Андрея есть некий эстрадный налет, нечто не индивидуальное, безличностное, напоминающее какие-то другие мемуары. Хотя если не вдумываться и не злоупотреблять нюансами, то все верно, правильно написано, проставлены , нужные акценты. Молодежи полезно будет почитать, поучиться уму-разуму. Мелькают люди, даты, города, события. Что, собственно, еще нужно? А потом — довольно резкий обрыв повествования, неожиданная кода с легкой моральной сентенцией о временах и нравах. Будто бы надоело автору в прошлом копаться. О том же, что было дальше, после Тбилиси и начала восьмидесятых, он вовсе не пишет. Может быть, напишет еще когда-нибудь…

Теперь — о книге «Рыбы». Самое ценное в ней — это не только неожиданные зарисовки молодого Цоя., или веселые, подробные, с массой деталей, описания занимательного процесса перерастания группы ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ в КИНО. «Рыба» великолепно передает ауру, прану, пульс, свинг поколения /как раз этого не хвататет Макару!/, возникшего на рубеже десятилетий, этой чудной волны пост — хиппарей, панков, нео-битников и нео-романтиков. А вокруг — закоулки и столики Сайгона, а вокруг — Питер, его гордый профиль и его помойки, а над панками и тусовщиками, над Питером и Сайгоном угрожающе навис мрачный небоскреб сталинского типа, он еще твердо, глыбисто стоит, но все же уже начал крениться и потом — мы теперь \ это точно знаем! — упадет, грохнется, рухнет, изойдет на полное говно через десяток с небольшим лет.

«Рыба «, Цой и прочие персонажи — они вне этого дерьма, они другие, они и здесь, и — далеко отсюда. Ручей повествования поворачивает то туда, то сюда, то в прошлое, то в настоящее, «Рыба» путешествует по старому Питеру, спешит в рок-клуб, выпивает с Майком, заходит в гости к Б. Г. или к отцу хиппи Гене Зайцеву и с кайфом вспоминает раздолбайскую юность. Чего ему стесняться, он — не классик, он в первом составе КИНО играл и изображал на сцене ночного грабителя холодильников! «Где моя голова?» Все времена соединяются в одной точке, (в дуще автора — если высоким штилем)… а зачем еще книги писать, тем более мемуарные?

Может быть, потому еще мне «Рыбино» сочинение понравилось, что пишет он о знакомых мне людях и улицах, об альма-матер на Рубинштейна и прочих родственых материях, Макаревич, в принципе, тоже самое делает, только с московским прицепом, но в Москве для меня все чужое… Субъективен, пристрастен, слаб человек…

Вообще-то забавно читать мемуары, написанные нестарыми еще людьми, вспоминающими о том, \ что было не так уж и давно. Только будет ли это интересно тем, кто ? придет совсем — совсем потом? Поймут ли они, почему мы не хотели становиться старше?
Специально: для “ROCK FUZZV i АНАТОЛИЙ ГУНИЦКИЙ; /СТАРЫЙ РОКЕР/


Обсуждение