NIGREDO от и до (Интервью с Сергеем Калугиным)

Сергей Калугин
Сергей Калугин

«Я вчера послушал и мне понравилось.»
Дм. Урюпин.

27 октября 1999 года в клубе «Вермель» Сергей Калугин представлял свой новый альбом «Несло» — запись «творческого вечера» в «Перекрестке». Из 35 треков CD только 1 являлся песней, все остальное — комментарии к услышанному, в основном — к «Nigredo». Для тех, кто любит зрить в корень, и тех, кто просто прется (чтоб знали по чему прутся). Здесь вам не просто тут, и веселые байки про грузинских эзотериков и трактор «Беларусь» постепенно, как нарастающее крещендо, перерастают в почти серьезную проповедь, откуда каждый возьмет что-то свое. «Имеющий уши…». Идешь, как рыба за блесной, на поводу веселых историй, и тут-то тебя вытаскивают из привычной среды и начинается… А что, собственно, начинается? Просто Калугин высказывает свое мнение. Только воспринимается оно из-за уникального дара убеждения оратора как великая непреложная Правда. Это чистый информационный поток… Несло, воистину. Ковыряйтесь, ребята, за год не разгребете. Для особо задвинутых рекомендую почитать Борхеса. Он, конечно, не мистик, а просто литератор, но все обозначенные вопросы подробно разбирает.

А мы предлагаем вам своеобразный постскриптум к альбому «Несло». На этот раз просто факты и никакой эзотерики.

L.

NIGREDO от и до (Интервью с Сергеем Калугиным)

— Москвич я, родился в Москве в 1967 году. В 11 лет начал заниматься классической гитарой и через пять лет занятий поступил в музыкальное училище по классу классической гитары, которое закончил в 1986 году. Где-то с 83-го по 86-й год работал в металлической музыке. С этого же времени стал писать песни, сделал цикл в русском стиле, после чего лег на дно на некоторое время, сделал новую программу и с ней где-то года полтора назад вышел.

— А что тебя подвигло вообще заняться музыкой? И почему металлической? Не очень логичная цепочка получается.

— Да, не очень логичная. Первоначально стал музыкой заниматься, потому что просто родители взяли за шкирку и притащили в музыкальную школу. А поскольку шило в заднице какое-то сидело, потребность в самовыражении была, то естественно, что все это через музыку и пошло.

— Ну, это не для всех естественно… А почему металл?

— А… С тех пор, как я в тринадцать лет услышал «Назарет», это… (общий смех) Выяснилось, что это то, что я бессознательно искал все эти годы, и в этом бессознательном состоянии я и протусовался лет до 18-ти.

— А что случилось в 18 лет?

— Просто закончился гормональный выброс, с которым связано увлечение тяжелыми вещами. Перебесился и успокоился. Потом у меня семейная жизнь началась, серьезные проблемы.

-Металлом ты занимался как автор, т.е. писал музыку-тексты, или просто играл то, что писали другие?

— Играл и свое и то, что писали другие участники группы.

— Группа твоя собственная?

— Да, в частности, два музыканта оттуда сотрудничали со мной и на компакте. Клавишница Настя Гронская и гитарист Сережа Томилин. Группа называлась «День Гнева», она не добилась никакой популярности, как я догадываюсь, в силу того, что ни одного концерта не дала. В течение года мы репетировали, написали «Реквием в Стиле Хэви-метал» на латинский текст… и на этом дело закончилось.

— А когда ты стал писать такие тексты, о которых тебе, скажем, не стыдно вспоминать, которые ты считаешь полноценными вещами?

— Трудно вычислить год… а, 90-й.

— А как ты сейчас оцениваешь то, что было раньше?

— Это было нормально, крепко достаточно для того стиля, в котором я тогда работал… но сейчас все это кажется неинтересным и далеким.

— И как ты вышел на этот жанр, в котором ты работаешь сейчас?

— Первый момент — это наличие в этом мире такого дядьки, как Юра Наумов. Я с ним знаком давно, где-то с 85-го года, и если поначалу его существование совершенно не отражалось на том, что я делаю — он занимался своим, я своим, и был этим вполне доволен; но с какого-то момента я стал ощущать недостаточность, потому что я ориентировался в основном на тексты, и несмотря на то, что техника достаточная у меня уже была, ко музыкой я совсем не занимался. Я ходил под впечатлением мысли Высоцкого, что в данном виде творчества текст — основное. А Юрка явил пример того, как можно совместить интересную музыку с интересными текстами (интересными — это мягко сказано, конечно), и я двинул в этом направлении. И просто помогли друзья, которые мне плешь проедали и говорили: музыкой надо заниматься.

— Ну и как?

— По-моему, ничего получилось.

— То есть сейчас ты собой доволен?

— Нет. Я не могу так сказать, потому что, во-первых, огромное поле деятельности впереди, а во-вторых, я достаточно ощущаю, что этот пласт тоже уже отрублен или, по крайней мере, отъезжает потихонечку, и надо заниматься чем-то новым, но что это такое новое, я пока еще не нащупал.

— Хорошо. Когда я тебя слушала, у меня сложилось такое несколько противоречивое впечатление: если брать отдельно тексты (А я могу воспринимать и вместе и отдельно музыку и тексты, складывать и расчленять) — то по текстам, мне так кажется, у тебя приближение к балладным формам, даже средневековым каким-то балладам — именно организация текстового материала… «Рассказ Короля-Ондатры…» в частности. А музыка несколько в другом русле… не знаю, как ты сам определишь, но вот средневековье это текстовое — оно присутствует у тебя в музыке?

— Да, я очень сильно приколот на средневековье. Альбом в принципе получился разностильным. Если «Король-Ондатра» ориентирован на кельтские какие-то образцы — в общем-то, она вытекла из ирландского эпоса, то тот же «Казанова» — это XVIII век. «Луна над Кармелем» — это Испания, век эдак XVI, пласт католической мистики того времени. Определенных пристежек нет, чтобы сказать, что существует один какой-то стиль, пристегнутый к определенному времени.

— Но тебя интересует какие-то фолковые пласты?

— Очень.

— А ты занимаешься этим теоретически, или это все на слух, исходя их каких-то общих представлений?

— Я это все послушиваю и почитываю, глубоко не залезал. Просто это адаптация неких поверхностных пластов, которые я срезал. Но пластов много, потому что я шарил достаточно сильно.

— То есть теорией музыки ты сильно занимался?

— Я читал «Историю полифонии», например, но я не сказал бы, что чувствую себя там, как рыба в воде. То есть мне приходится напрягаться, потому что в училище, в котором учился, был как раз обеденный перерыв перед уроком гармонии, а обеденный перерыв значит пиво, поэтому я девственно чистым в плане гармонии прошел через все четыре года обучения. Я, конечно, что-то знаю, но в принципе я не специалист. Это помогает практически в отдельных моментах, но не более того.

— Теперь от теории к практике: концертные дела, выступления и в конечном итоге запись компакта: как это все развивалось?

— Что касается концертов, то я живу-существую в Москве, выступаю в андерграундных концертах, не скажу, чтобы очень часто, но есть несколько точек в Москве, на которых можно все это показывать.

Например, вот сейчас открылся клуб «Кризис Жанра» — очень симпатичный клуб, по оформлению и по тусовке он, наверное, самый приятный в Москве. Сейчас еще в очередной раз воскрес Дидуров со своим «Рок-Кабаре».

Регулярно проходят различные фестивали, в которых можно поучаствовать, ну вот последний «Love Street», например… Достаточно сложно, потому что один человек с гитарой — это не слишком котируется сейчас в Москве.

Сергей Калугин
Сергей Калугин

— Это не только в Москве, с акустикой сейчас вообще сложновато… Подробнее о выступлениях — как это происходит с твоей точки зрения: тебе правится живьем выступать, тебе это дает что-то? Есть какая-то отдача?

— Да, это энергетическая подпитка очень хорошая, потому что… ну, у меня несколько вампирский подход к делу, даже на чисто материальном уровне пробивает так, что я на голодное брюхо выхожу на сцену, а потом могу благополучно не есть целый день, мне хватает того, что я из зала насосал. Действительно здорово, хорошо, дает ощущение, что все это не напрасно.

— А как народ воспринимает? Ты знаешь реакцию?

— Знаю реакцию — клево. Я тут подвиг совершил: был фестиваль акустического рока в мае в «Секстоне», посвященный памяти Янки, и я к своему изумлению «Секстон» прошиб с тремя вещами, там орали, все такое. А поскольку это было после Кинчева, то… (смех)

— А как тебе удалось записать компакт?

— Еще в 88-м году я познакомился с бельгийским кинорежиссером Мишелем Драшусоффом, он тут снимал фильм о России. И тогда же он решил выпустить саундтрек к фильму и вытащил меня и еще одного малого, который пел в этом фильме… то есть он снял Наумова, меня и Гарика Смирнова, который мне на компакте тоже помогает, второй вокал. Мы выехали в Бельгию и там записали этот несчастный саундтрек, совершенно позорный — там все это аранжировали в духе Поля Мориа, было сладко и противно. А я еще имел глупость с этим вылезти на радио, и после аллергическая реакция на меня там очень долго присутствовала. Но потом я достаточно удачно скрылся, ни слуху, ни духу, абсолютно забыли, что, кто и откуда, и когда я вылез вот сейчас, мне грехи юности уже не вспоминали… И тот самый Мишель Драшусофф, режиссер, возник прошлой весной с предложением записывать вот этот компакт. Совершенно неожиданно так все и получилось.

— Писали его в Бельгии?

— Писали его в Москве на недавно образовавшейся студии «Академия» — половина ее принадлежит Мишелю, потому что он всерьез увлекся записью музыкантов и надеется стать человеком, ответственным в Европе за русский рок-н-ролл.

— Вроде Джоанны Стингрей, что ли?

— Да, нечто вроде. И он, в частности, помогал в выпуске альбома Никольского, компакт вышел — это отчасти его деятельность. Он выпускал совместно с фирмой «Дель Лотто», его дистрибьютором в России. «Воскресение», двойной альбом, который сейчас вышел и покатил очень здорово, и как раз эти люди торчат на этой студии… И, в частности, меня записали.

Немного можно рассказать об истории этого компакта. Мишель возник не сразу с предложением писать компакт, сначала он возник с предложением выпустить кассету с записью моих стихов. Я думаю, это безумие полное. Ему кто-то втер насчет того, что стихи хорошие. И Мишель завелся, а я говорю: «Слушай, а зачем тебе это?» «Я, — говорит, — буду эту кассету продавать студентам, изучающим русский язык». Ну бред! Но денег не было, и я целое лето писал эту кассету со стихами и, в конце концов, впал в депрессию и лег на дно. Мишель до меня докопался, говорит: «Что случилось, ты где?». Я говорю: «Слушай, не могу я этой ерундой заниматься». «А чем ты хочешь заниматься?» — «Песни хочу писать». «Ну, пиши песни, только простенько, под гитарку». Я начал писать «простенько, под гитарку», а студия была недоупакованная, на ней стоял одноканальный ДАТ-магнитофон, и на маге мы принялись писать. А песни же немереной длины, и записать от начала до конца без ошибок совершенно невозможно. «Казанову» мы раз пятьсот переписали с клавишницей. И когда Мишель приехал, мы ему показали совершенно сырой вариант, но мы туда что-то подложили — где- то клавиши, где-то там-тамчики… и сказали: «Смотри, что получается». Мишель послушал, сказал: «Да, забавно… ну ладно, я присылаю восьмиканальный ДАТ-магнитофон, но сроку я вам даю 12 дней по 4 часа». Так и был записан компакт, и это был первый опыт аранжировки и серьезной студийной работы… В Бельгию я приехал, проорался, все аранжировки были готовы, моих замечаний слушать никто не хотел, и нельзя сказать, что это было полноценной студийной работой. Первый блин.

— Так это первая запись, которую ты можешь предъявить, у тебя не было магнитоальбомов и прочего?..

— Ничего не было. Бродили концертные записи, сделанные в том же «Рок-Кабаре» и прочих клубах… бутлеги такие с концертов.

— Ну и что ты собираешься делать дальше?

— Есть идея писать второй компакт, но… я работал над ним этим летом, и понял, что еще не готов, потому что хотелось бы заняться более сложной музыкой с более развернутыми аранжировками… и все это лето я только набрался опыта студийной работы для того, чтобы потом приступить. Очевидно, работа над ним начнется где-то весной, не раньше, если все будет благополучно. Кроме этого — жить и выступать, когда приходится. Естественно, сейчас у меня стадия, когда я ношусь с первым компактом в зубах, распихиваю всем, кому возможно, чтоб был какой-то резонанс. Три тысячи тираж, в России сейчас 1 тысяча, и две на Западе.

Е. Борисова.
1994.


Обсуждение