ПОЧТИ БЕСКОНЕЧНЫЙ БЛЮЗ ДЖОНУ ЛЕННОНУ_
Вчерашним вечером в Нью-Йорке,
Сегодня вечером в Нью-Йорке,
И завтра вечером в Нью-Йорке
Меня убили, убивают и убьют
Потому что я—тень, тень, тень,
Джона Уинстона Леннона!
Не надо было ехать в эту огромную страну,
Джен,
Страну, похожую на идола с губами,
вывернутыми от пресыщения.
Не надо было везти туда свою жену,
Джон,
Похожую на гения злого
из архивного фильма режиссера
полу-японца, полу-загадки,
не разгаданной даже старательным Интерполом…
(Так оскорбляют от зависти, Джон!)
Она, умевшая быть теплым ветром
и знавшая крик легких чаек,
благополучно скользнула на тонкий лед, покрывший лужицы слез, выплаканных потихоньку, . пролитых
истинной леди
Двойной фантазии
Фантазия делилась
как яблоко— на две половинки,
Красная — Леннон,
Желтая—японская женщина
Какое там единение, к дьяволу,
единение Востока и Запада,
Джон,
Какие там желуди, к дьяволу, в соборе Ковентри, зарытые вами в начале баллады о Ноко и Джоне,
Если тебя больше нет,
Джон,
Дети думают много о смерти, и верят—
их близких и теплых не тронет рука,
дающая свободу одним,
Джон,
и запирающая других в клетке памяти Никто не думал, что тебя можно просто, как любого солдата на самой обычной войне, превратить свистом пули в молчанье.
Никто не думал, что ты сможешь просто, как любой музыкант, разобравший по косточкам твою слишком честную музыку, твою ливерпульскую душу, стать механическим эхом, стать коллекцией черных дисков, за которыми прячется Джон, словно за дверью.
В нее никто не войдет,
Из нее нИкто и не выйдет.
Мы любили этого баламута,
Вернее, любили в Джоне Уинстоне Ленноне
самих себя,
время моржей и радуги, вытащенной из андерграунда девчонкой по имени Люси— она смотрела на мир чистокровных бульдогов и хиппи на уик-энд глазами-калейдоскопами,
Время гирлянд колокольчиков Эпоха Великого Братства.
Джон сумел превратиться в зеркало,
Другие пытаются повторить этот фокус,
проделанный доком О’Буги,—
Вот почему мы блуждаем теперь в лабиринте самых кривых новомодных зеркал…
Колеса буксуют и вертятся,
Джон Уинстон Леннон,
Ставший Джоном Оно,
но оставшийся тем же Ленноном,
буксуют и вертятся,
вертятся,
вертятся,
вертятся, подлые,
до одури вертятся,
но без тебя
и твоей обезьянки,
Джон,
Вертятся в какую-то другую
сторону.
Не надо было ехать в эту странную страну, Джон…
1982г.
РАВНОВЕСИЕ ЦВЕТА
Красные в городе—равновесие цвета украшено трещиной,
Белые в городе—равновесие цвета разломано амфорой из Музея изящных искусств,
Красные в городе—равновесие цвета хромоногим калекой с разбитой посудой в кармане вытекает по стокам канализации в канонизацию всех убиенных за белых орлов и алых драконов. Равновесие цвета не получается, побеждает
историческая необходимость, но
Одинаков цвет у могильной травы—
Один сердобольный сторож Серебрил в понедельник кресты и ограды, камни и лилии, достигая гармонии ритма живого и мертвого,—
Но дождь все вернул к яйцу… Черные в городе—пели псалмы и гремели своей колесницей с колесом из гигантской библии, Желтые в городе—мылили тряпки черных
в дзенбуддийской системе прачечных
странной династии Джус, но
Семь подсолнухов в центре того же города— деревенские розы на каторге—
Их питает перегнойная куча- останки
бывших в городе красных, пивших в городе белых, певших в городе черных, живших в городе желтых…
Попытка реабилитации незаконно нарушенного равновесия цвета
Посмертно.
Гoлубые не в счет.
ноябрь 1989г.