А вообще говоря, скука ужасная. Вот и бытовые ее приметы. Напишешь об актере статью, а он с тобой не здоровается. Что такое, статья не понравилась? Да нет, просто хам природный. Типа «здрасьте» его мама в детстве не научила. «Звездная болезнь» тут ни при чем, честное слово, знавали мы звезд и покруче.
Ситуация, о чем НЕ любят упоминать поборники «жареных» сенсаций, стара, как мир. Актерство — дело молодое. На подмостки артист попадает, еще толком не зная жизни. А в закулисье, среди таких же, как он, в гастрольных скитаниях, среди пьяных поклонников и доступных поклонниц, он узнает действительность, мягко скажем, односторонне. При этом на сцене от него требует быть глашатаем истины. Ну он может рассказать о своих гулянках, о весьма специфическом творческом мирке. От реальности он давно оторвался, особенно, если деньги пошли. В жанрах, где артист высказывается от первого лица, часто сам являясь автором текста, это особенно заметно. Сохранить СОПРИЧАСТНОСТЬ здесь — высший пилотаж. Однако зрители и критики не любят ценить артиста ниже максимальной отметки. Рок-искусство ничуть не исключение.
Как я это понимаю.
Мне уже приходилось писать, что я ценю творчество ленинградской рок-группы «Аукцион» за внимание к сугубо личной, интимной сфере жизни человека. В отечественном современном искусстве с этим — напряженка. В реальности, мне кажется, все по-прежнему. Частная судьба всегда в какой-то мере зависит от социума и глобальной политики, что не упускает заменить «Аукцион», в то же время выгодно отличаясь от коллег, порой однообразных в перепеве чисто публицистических сюжетов.
Творчество «Аукциона» перекликается в моем восприятии с кинематографом Висконти и Пазолини. Впрочем, такая параллель очень удивила самих музыкантов группы. После статьи в «Советском экране» Олег Гаркуша привык мыслить себя последователем Федора Михайловича Достоевского. Речь в публикации шла о наследственных чертах героев Достоевского и сценического персонажа Гаркуши. Однако об отражении достоевщины в сегодняшних днях, на мой взгляд, разумно высказалась драматург Людмила Петрушевская, подметив, что «отцы» в зябком неуюте Петербурга мучались философскими проблемами, а у нынешних — склоки, дрязги, пеленки, сковородки. Выяснять, твари они дрожащие или право имеют, им вряд ли придет в голову в принципиальном смысле. Хотя, не то, чтобы старушку пришить, но по морде сверстнику съездить могут.
Из групп на московской сцене запевших о падении нравов, которое обычно бывает предвестником куда более страшных катаклизмов в обществе, меня привлекли в свое время «Бригада С» и «НИИ косметики». Их первое появление на подмостках закончилось тем, что Сукачева многие всерьез приняли за фашиста, и понадобился недюжинный талант лидера «Бригады», чтобы убедить оппонентов уловить разницу между померещившейся пропагандой разврата и сигналом о беде. Что касается «НИИ косметики», то эта группа, похоже, застряла в освещении проблемы в кругу «дембельских дневников».
Пришлось преодолевать подобные сложности и «Аукциону». Группа расширила казарменную браваду до швейковских масштабов. Песню про вояку, завоевателя чужих земель, с наслаждением гибнущего под хруст осколков девичьих сердец, музыканты группы считают для себя программной. Разбивать сердца — это им нравится.
Поначалу встречались в творчестве «Аукциона» явно банальные сентенции в духе доморощенного гамлетизма. Замечания типа «деньги — это бумага» или «нас просто нет … и в принципе, видимо, не было вообще никогда», оригинальностью не отличались. Однако в единстве текстов песен, отфильтровывающихся от программы к программе, зрелища, от раза к разу совершенствующегося, и, пусть как бывает в стиле панк, несколько примитивной музыки «Аукциону» удавалось создавать действительно впечатляющие спектакли.
В центре — всегда персонаж Гаркуши, занудно гнусящий, будто он не сын алкоголика, хотя по всему явствует обратное. Впрочем, житейская нескладуха не сводится «Аукционом» к аномалиям «неблагополучных» семей. Вот, например, сценический Гаркуша капает слюной с балкона шестого этажа на стаи алчущих его похотливых женщин. Кто он? Непременно сын наркомана или проститутки? Малолетний извращенец, впадающий в бред от своего уродства? Или, извините за выражение, но оглянитесь вокруг — современный Дон Жуан, дразнящий кокетливой недосягаемостью, на которого стремится походить каждый мужчина?
И походит. Он предстает в фонтане сахарного сиропа — символа материальной обеспеченности в песнях «Аукциона». Косноязычно бросает первой попавшейся подруге: «Что нам СПИД, да мало ли, чем я хворал?!» — что в современном контексте, вроде вызова Статуе Командора. А после ощетинивается кукишами на все стороны света, как в эмблеме «Аукциона». Нормальный Дон Жуан, только за минусом положительных качеств, характеризовавших его в былые эпохи.
Хотя есть, пожалуй, одно, привлекающее лично меня свойство. Все тот же зашкаливающий максимализм, как всегда заплутавший в безмерности своих запросов.
Подари мне звезду, и не одну,
Мечту, и не одну,
Одну и не одну весну,
Я хочу луну!
Вот только с волей, и в смысле — силы воли, и в смысле — свободы проявлений, накладка. Их нет, ни одной, ни другой.
И остается боль, осажденная въевшимся в подкорку хоть самому крутому панку истеблишментом лицемерно-блудливой мещанской морали. Боль шарахается от вседозволенности к показному домострою, пытаясь очертить сегодняшние границы нравственно допустимого в потенциальной беспредельности свободы. А мечтается-то, на самом деле, всего лишь о естественной раскрепощенности.
«Красивый, как живой», современный человечек, награжденный предками охранительной немотой, готов с радостью принять кончину мироздания. Он убежден, что и за пределами света будут торчать промышленные трубы и валяться осколки бомб, но, по крайней мере, там «после работы нет демонстраций!» Вероятно, там не надо праздновать, а бороться уже и здесь нет никаких сил.
Знание — сила.
Песни новой, показанной нынешней весной на VII фестивале ленинградского рок-клуба, программы «Аукциона» частично уже звучали в концертах группы.
О чем петь сегодня? Снова «вечный вопрос». Для «Аукциона», как и для многих его коллег, он определяется тем, что ребята перестали быть малолетними городскими сумасшедшими, гонимыми еще недавно, и превратились во взрослых, респектабельных, успешно гастролирующих, в том числе за рубежом, артистов. Какой-нибудь тривиальный чиновник или работяга в совдеповском костюме и каждодневными нашими заморочками, абсурдность которых уравнивает реальность с клоунадой, по сути, является куда более натуральным панком, чем «парижанин» Гаркуша. В свете плюрализма экстравагантность уже не смотрится протестом. Она выглядит более преуспевающей нормой, чем истошное барахтанье с гласностью на устах, но с пустыми карманами основной массы, народонаселения.
Однако руководитель «Аукциона» Леонид Федоров постоянно настаивает на том, что персонажи группы на сцене должны выглядеть отвратительными. То есть не то, чтобы противными по существу, не привлекающими к подражанию. Подобный смысл, при минимальном мозговом напряжении, успешно считывается зрителями, чему нисколько не мешает модернистская изукрашенность; с которой сочетает «Аукцион» эстетику безобразного. Федоров полагает, будто тошнить должно от самого вида артистов.
Да нет, никого уже не тошнит. Моя мама, например, считает, что очень даже миленькие ребята.
Провинциальность советского рока /как по большей части отечественного искусства вообще/ в представлении о том, что в состоянии эпатировать, а тем паче, серьезно впечатлить мало-мальски осведомленного в мировой культуре человека, перекрывает перспективы.
Скажем, на вопрос, что делать рокерам, когда они повзрослеют и потеряют красящее жанр обаяние юности, блистательно отвечает Оззи Осборн. Ежели человек — АРТИСТ, он им остается в любом возрасте. Имидж «престарелого металлюги» оказывается у Оззи ничуть не хуже образа металлиста в цвете лет.
В отечественном роке с актерским мастерством — беда. Остро ощущается отсутствие школы и идиосинкразия к режиссуре.
Вероятно, в том издании, куда я сейчас пишу, со мной не согласятся, но Петр Мамонов может считаться ориентиром в роке во всяком случае, по части актерского мастерства, только на местном уровне. Что поделаешь, по роду специальности мне, в отличие от многих советских зрителей, довелось видеть эксцентриков международного класса. Рядом с ними «откровения» Петра Николаевича не идут дальше однообразного и примитивного паясничанья любого пьяного мужика а компании собутыльников. И ни при чем тут доподлинность, скоморошество и, помянутый в «Советской культуре» в связи с Мамоновым, Федор Сологуб. К сожалению, мы действительно мало представляем себе профессиональный уровень искусства, от истинных вершин реализма до площадного театра абсурда.
У Гаркуши с актерским талантом от роду посильнее. Блистательным этюдом он играет песенку «Если меня убьют», отражая многочисленные повороты печального предположения, заявленного в названии, и взрываясь некрикливой агрессией в кульминации: «Если меня убьют, будете мертвыми здесь, там и тут».
Гамма чувств вполне актуальная для каждого человека, не являющегося бетонной чуркой.
Но все-таки, с чего бы сегодня Гаркуше, Федорову и другим музыкантам «Аукциона» так корчиться «в тепле, как в петле», где хотя нож небольшой, но в спине? Либо вы докажете любыми присущими искусству средствами, что сопричастны спетой вами фразе: «на земле замочат, на небе залечат… никому не нужен, ничего не светит», либо… вам перестаешь верить.
НИНА ТИХОНОВА кандидат искусствоведения
