С. Лосева: — Ну, давай, Петя. Расскажи сначала про свою замечательную родословную. Граф ты все-таки или не граф?
П. С. Самойлов: — Вот так сразу, да?
С. Л.: —Да. С самого начала.
П. С. С.: — Вот, честно сказать, не знаю. Но скорее всего, думаю граф. Скорее всего. Поскольку бабушка-таки училась в Смольном институте. Значит, видимо, все-таки что-то дворянское есть. А раз есть что-то дворянское, значит, все-таки граф. А вторая бабушка из села. Тут уж ничего не поделаешь. Значит, я с какой-то стороны и крестьянин. С одной стороны крестьянин, с другой стороны — граф. Но я все-таки граф.
С. Л.: — То есть к тем Самойловым…
П. С. С.: — Наверняка отношение какое-то имею, но, честно говоря, сам это не проверял ни разу. Расследование не производил. Не знаю. Но скорее всего, да.
С. Л.:—Ясно. Родился ты в Питере и учился ты в Питере. А вот когда же стали определяться музыкальные твои пристрастия? В школе ты начал играть?
П. С. С.: — В школе. В деревне у парня была гитара. У него была шляпа шикарная, с большими полями. А я там отдыхал. Точно не могу сказать, но где-то мне лет двенадцать тогда было. И вот он пел песни, на гитаре играл. Достаточно хорошо играл, и пел хорошо, и вообще весь в имидже: клеша, шляпа. И мне так захотелось такую шляпу, таким вот высоким быть, таким красивым, песни петь. Что все, думаю, на это поставлю, а научусь так делать. И я два года клянчил у папаши гитару. А меня заставляли на скрипке играть. Но я забросил это дело быстро. И наконец выклянчил я эту гитару, мне 14 лет было. Думал, как возьму, как заиграю — сразу причем. Взял я гитару и чего-то ничего не понимаю: шесть струн, а у него они сразу все звучали… Ну, одну я мог дернуть, две как- toi но все… Очень сложно было. История как научился — это фантастика. Но начал все же с 14 лет.
С. Л.: — А после школы что делал?
П. С. С.: — После школы? Понимаешь, десять лет отучился, ну десятилетку закончил, и ну ни черта делать не хотел. То есть вообще. Единственно я хотел поступить в ЛГУ, на биофак. Такое желание было. И не вышло. В общем-то мог поступить, но меня зарезали. И даже знаю, почему. Это меня ГБ зарезало. Один паразит. В то время… ну, попался как-то разок. Попался по глупости. Совершенно идиотская история, которая происходила, наверное, с тысячами людей… За связь с иностранцами это тогда называлось. А связь заключалась в том, что объяснив им, где находится Зоологический музей, я не взял сигарету, а взял пластик жвачки. Взял бы сигарету, искурил бы — и все. А так пластик жвачки полжил в карман, думал, потом сжую. Ну, тут меня поймали, вывернули карманы, нашли. И все. Этого хватило, чтобы я не прошел. Банан мне поставили по тому предмету, который я знал лучше других — химии.
С. Л.: — Ну хорошо, ты не поступил, и что ты делал?
П. С. С.: — Так… Я не поступил, и мне тогда вообще расхотелось что-либо делать. Только на гитаре бренькал. И все. А так ничего. Потом решил, да катись все к черту, поеду-ка я в деревню. И уехал в деревню. Тут вдруг мать шлет депешу — что меня забирают в армию. Вот это да, вот этого я просто не ожидал, что меня будут брать в армию. Пошли они в задницу, подумал я. Не пойду я ни в какую армию, буду упираться рогом. До последнего. И как раз был последний день приема документов на заочное в Северо-Западный политехнический институт. Да и Бог с ним, подумал я… то есть на следующий день экзамены… И был один знакомый у мамы, и у него парень был, который ну совершенно полный такой… понимаешь. Бездельник по школе. А я хоть что-то знал, нормально школу закончил и все такое. И вот меня посадили к нему подсадной уткой. Я ему, конечно, все решил, и за себя ответил. Очень смешно! 0,6 на место… Там брали всех. Ну я туда и поступил. Ходил полгода, спал на этих занятиях, работал в какой-то лаборатории, чего-то там пилил, строгал, клеил, долбил. Потом прикинул — да ну их… И его тоже забросил. А на следующий год, когда меня снова припекли с этой армией, я еще было рыпнулся, типа по здоровью ни фига не пройду… На что мне сказали: не, парень, пойдешь. И пошел, куда я делся. Пять дней перед армией я был в полном ступоре. То есть даже не пил. Обычно люди пьют, гуляют, а я даже и пить не мог. Я сидел и просто обалдевал эти пять дней. А потом загремел под фанфары. Гитару взял с собой, там бренькал, пока ее не разбил мудак замполит.
С. Л.: — Чем же ты занимался в армии?
П. С. С.: — А в армии я попал в учебку. То есть хуже не придумать — на полгода загреметь в сержантскую учебку. Вот там мне досталось довольно крепко, пять месяцев без передыху. Муштра, какая-то учеба тупая, все эти уставы, которые я вызубрил наизусть. Пришлось. Стройподготовка, физическая, полоса препятствий, два раза даже из автомата выстрелил вполне прилично, потому что до этого стрелял из всяких ружей. Кончилось дело тем, что потом попал я в Сибирь — поскольку .очень хорошо учился. Мне сказали, раз ты хорошо учился, значит поедешь теперь в самую худшую часть, будешь поднимать ее. Я подумал, Боже, зачем я хорошо учился в этой вонючей учебке, лучше б я в наряды ходил, но попал бы в Москву, все как-то к дому поближе.
Ну, загремел я, короче, в Ангарск, под Иркутском. Там годик в лесах дурака провалял, хорбшо устроился, в штаб. На гитаре бренькал-, почту носил. Вот, год там эту почту я относил, и потом поссорился со всеми. Ну, уже достало меня такое… Я вообще не люблю на одном месте торчать. Это в АЛИСЕ я торчу столько долго. А так, я больше года… это ужас! Я больше года нигде не задерживался. У меня даже девчонок никогда больше года одной не держалось. Пожалуй, АЛИСА и еще моя жена, Настя,— два случая, когда так долго это получилось. Фантастически долго. Это не к добру. Что-то со мной, видать, не то происходит…
С. Л.: — А гитара?
П. С. С.: — Вот она как-то вот да, держится… Гитара.
С. Л.: — Так, хорошо, Петька. Значит, служил ты сурово.
П. С. С.: — Сурово, сурово. Но в последние полгода, на Дальнем Востоке, я оттянулся, потому что, наконец, меня сослали подальше, и очень удачно. Я даже думал, какого черта я сразу туда не загремел, на эту сопку. Сидишь себе, ни хрена… Ну конечно, был бы молодой, вкалывал бы, камень бы грыз. А так попал-то стариком, поэтому ничего и не грыз. Я там пил водку. И в охотку работал, то есть камушек выкладывал, кирпичик там, за лопаткой бегал, отбойным молоточком постучу. Всякие удовольствия себе — чтоб уж совсем дурака не валять. Енотов ловил. Ну, а что еще на сопке человеку делать? Человеку, который ни за что не отвечает.
С. Л.: — Из армии ты вернулся и тебе стукнуло двадцать…
П. С. С.: — Когда вернулся, мне стукнуло двадцать один, по-моему. Где-то так, да.
С. Л.: — И какие же у тебя были планы, как ты попал-то в индепендент?
П. С. С.: — Как попал?.. Так и попал. А, я начал петь на Треугольнике, вот что. Значит, я взял гитару… ну у меня было уже много своих песенок, насочинял, даже в армии. И начался такой гон, бешеный совершенно, я начал писать песни, разные, я сейчас ни одну не вспомню, хоть убей, зарежь меня, но я не помню. Но где-то записи до сих пор ходят, у кого-то что-то осталось. У меня куча была этих песен. И я их все пел там на Треугольнике, собирал большую толпу, кстати. Деньги мне в шапку кидали, накидывали прилично, до нескольких рублей… Тогда портвейн стоил всего 2-3 рубля, чего надо? Пятерка — ночью, это ж фантастика! Так что у меня там был стаж трудовой, я там бабахал.
И тут я прослышал, что открывается, значит, какой-то рок-клуб. Ну, думаю, дай-ка схожу. Вот я, честно говоря, не помню, как я первый раз пришел в рок-клуб. Или меня туда привели, не помню. Но это дело мне понравилось, сразу причем. Там тусовка хорошая, народ интересный. Стал я туда ходить, просто.
С. Л.: — А на танцах ты играл где-нибудь?
П. С. С.: — Да. Играл тысячу раз. В то время познакомился я… погоди-ка… мой друг одноклассник, он учился в ЛЭТИ, и он меня познакомил с ребятами, которые там играли. ЗОЛОТОЕ ВРЕМЯ, так назывался группешник. Сохранился оттуда, кого я знаю, Васька Соколов. Он у Рекшана работает, басистом. Ну вот, значит, попал я в ЗОЛОТОЕ ВРЕМЯ. И я там пел — пел весь СЛЕЙД. Потом уже и свои песни… Орал я там как резанный. Играл на гитаре и орал. Меня ведь вокалистом всегда брали на самом деле, гитарист-то я хреновый был, и остаюсь. А вокалист я шикарный, что ты. Это без вариантов. Это даже последний альбом доказывает. Подпевки, понимаешь… это ж надо слушать! Приятно послушать, что называется. (Самодовольно хрюкает). А в Рок-клуб мы вместе с Салтыковым прослушивались, в один день. Потом, по- моему, был какой-то концерт…
С. Л: — Ну, а в ЛЭТИ-то вы популярны были?
П. С. С.: — В ЛЭТИ нас все знали. В ЛЭТИ когда мы бабахали, v нас был полный зал, биток. Сейчас попробуй найди какую-нибудь группу, студенческую, которая соберет полное ЛЭТИ. Ну что ты. Всегда биток был. Народ шел, перся наглухо. Мы и акустику и так бабахали. И тут меня заметил Володя Козлов, ему нужна была подпевка. Правда, позже я понял, что у него на меня были более серьезные виды. Поскольку ему нужно было делать операцию на связках, а петь некому. То есть там был Володя Сайко, он пел, да, но у него очень своеобразный голос, он танцы бы не потянул один. А Козлову нужно было, чтоб кто-то тянул танцы. И я им их тянул целый год, в ДК Моряков. Год бабахал. Причем, тоже биток был бешеный совершенно. То есть там дрались за эти билеты. А билет стоил рубль пятьдесят на танцы. Это же страшные деньги в то время! .
С. Л.: — То есть ты модным был давно?
П. С. С.: — Модные мы были, модные. И группа была модная. Там эти докеры, увидев меня, кричали: иди сюда, иди сюда! Думаешь, я отказывался? Не-е-т. И к концу танцев я был в стельку. Если б я оттуда не ушел, я бы спился. Потом с Володькой-то я расстался и остался не у дел.
С. Л.: — А можешь ты, в принципе, перечислить названия групп, где ты играл до АЛИСЫ?
П. С. С.: — Могу. Только побыстрей, а то у тебя пленки не хватит.
С. Л.: — Да ладно, у меня ее много.
П. С. С.: — Значится так. После Козлова меня зацепил Задерий. Потом я оттуда свалил и меня зацепил Рулев, В ПАТРИАРХАЛЬНУЮ ВЫСТАВКУ.
С. Л.: — Смотри, всех облагодетельствовал.
П. С. С.: — Да. Но оттуда я тоже свалил. И когда я от Рулева свалил, я был совершенно бесхозный. Ко мне подкатывал Барихновский… Хороший парень Генка, понимаешь, но как-то у нас с ним не сложилось. Я не понравился Данилову. И кончилось дело тем, что зацепил меня обратно Задерий. Тогда, если помнишь, Шатл от них ушел, а мне уже АЛИСА понравилась,— когда на первом фестивале вышли — ништяк, то есть мне это очень интересно было, что-то новое и, в конце концов, это было серьезно. Значит, зацепил меня Задерий на свою голову и затаранил в АЛИСУ. Ну, тут и началось.
С. Л.: — И играл ты там на гитаре, с Задери- ем. Слава ведь бас тебе не дал, ты гитаристом был.
П. С. С.: — Так я и был гитаристом. Шатл-то ушел, значит, кому на гитаре, мне на гитаре играть. Меня на гитаре играть и взяли. Я там всю «Энергию» и записал, по сути. Всю «Энергию» записал я. Потом, поскольку так вышло, Славка начал говорить…
С. Л.: — Нет, ну это уже великий и ужасный появился. А еще же…
П. С. С.: — А до этого я там… Уже МАГИЯ была. И вот в МАГИИ, когда Задерий, еще до великого и ужасного, неповторимого в. своем ужасе, значит, и величии, меня опять-таки туда вокалистом зацепил, я ж там пел все эти «Мужчина — машина. Женщина — лед». До Борисова. А когда Борисов пришел, я вспомнил, что в свое время этого Борисова не приняла группа ЗОЛОТОЕ ВРЕМЯ, понимаешь. Мне как-то стало не по себе… Знаешь, мне люди либо нравятся, либо не нравятся. А если мне не нравятся, я беру и сваливаю. Сейчас мне трудно сказать точно, но, я думаю, все-таки Борисов был причина номер один.
С. Л.: — Ладно. Давай перейдем к «Энергии». К этому периоду. Ведь «Энергию» надо ж было подготовить…
П. С. С.: — А очень просто все. Все произошло естественно. У них были записи с Шатлом. Болванки. Я просто их взял и выучил.
С. Л.:—Ты имеешь в виду то, что Панкер писал?
П. С. С.: — Да.
С. Л.: — Ты ведь как бы появился,— в который уже, наверное, раз,— когда они писали вовсю «Энергию»…
П. С. С.: — Нет. Они же играли концерт, и это было записано на концерте. Это концертная запись была. Я ее прослушал. Качество жуткое совершенно. И вот то, что потом там на альбоме… «Волна» — Шатла идея, которую все равно я развивал. «Мы вместе» — это моя телега, уже гитарная. «Поколение» — тоже моя телега, с Задерием. «Соковыжиматель» — это идея все-таки Шатла, но поскольку я там бас сыграл, то, наверное, пополам пошла.
С. Л.: — А скажи, когда ты первый раз увидел Костю?
П. С. С.: — Первый раз? На фестивале. На первом же фестивале, где вышла АЛИСА.
С. Л.: — В клубе, восемьдесят… пятый.
П. С. С.: — Да. Они там играли в первый день, по-моему. Я туда пробрался вообще чудом. Я же был к тому времени безхозным, и естественно, мне никто не сделал никаких проходок, билетов, ни хрена. Но Коля Михайлов меня знал. Помню, я подошел к нему и говорю, Коля, надо пройти. Он говорит: «Проходи». Я говорю: «Дай билетик». Он говорит: «Не дам. Ты у нас ничейный». Вот так.
С. Л.: — Это ты его первый раз увидел, а познакомился?
П. С. С.: — Вот знаешь, момент знакомства трудно, честно говоря, вспомнить. Но как-то так это произошло… судя по всему, произошло это на точке. То есть меня притаранили к ним на точку, где-то… там… даже не могу вспомнить, где, в какой-то общаге, короче. Там с ним и познакомился.
С. Л.: — «Энергию», значит, вы записали, и начался период как бы двух лидеров в группе. Да?
П. С. С.: — Почему именно двух?
С. Л.: — Ну как? Слава и Костя.
П. С. С.: — Да.
С. Л.: — Потом они долго не могли разобраться, кому из них оставаться в группе…
П. С. С.: — Тогда уж три. А я куда? А меня куда девать?
С. Л.: — Извините, пардон.
П. С. С.: — Ну, да, два. Конечно, два. Но дело в том, что к тому времени лидерство Задерия…
С. Л.: — По творчеству там явный крен уже шел в сторону Кости.
П. С. С.: — А никуда не деться было.
С. Л.: — Правильно.
П. С. С.: — И у него уже был громадный багаж песен к тому времени. Их нужно было делать. Если уж появился такой человек, с такими песнями, то, извините, надо работать на него. Может быть, я первый это понял. Сразу. Потому что таким уж полным кретином я тогда не был, это я сейчас уже начинаю тупеть, с возрастом. А тогда я был поумнее.
С. Л.: — Ну хорошо. Но ведь свое-то творчество тоже оставалось, Петька? Ведь ты ж свои- то песенки писал…
П. С. С.: — Как раз до встречи с ним, по сути. А потом я сразу завязал это дело. То есть, когда услышал, что он делает…
С. Л.: — Другими словами, ты трезвый отчет себе в этом дал, и все.
П. С. С.: — Конечно.
С. Л.: — А сами собой они у тебя уже не выплывали? I
П. С. С.: — Песни? Нет. Другой критерий, понимаешь, появился.
С. Л.: — А как бы отдать им должное, записать их нормально. Нет такого желания?
П. С. С.: — Нет, такого желания нет совершенно. Наглухо. Это точно.
С. Л.: — И ты убежден, что нет таких людей, кому бы это было нужно? Или, на худой конец бы, просто понравилось.
П. С. С.: — Ну почему? Есть такие люди. Я убежден, что есть. Но я не убежден, что это нужно делать. Совершенно не убежден. Есть пример Моргулиса, в конце концов.
С. Л.: — Но у Моргулиса нет таких песен, как «Аэрозона», например. Или как она там у тебя называлась — «Я разорван пополам…».
П. С. С.:—Ну да. Таких нет. Но, между прочим, она мне не нравится, представляешь. Как только ее стебанул Худой, мне она перестала нравиться.
С. Л.: — Худой? Худой — да.
П. С. С.:—Худой стебанет — все. А потом… Ведь я все равно изменился сильно.
С. Л.: — Конечно, Петя. А скажи, как вообще родственники твои относились к твоему творчеству? Бабушка там, мама, ты ж с ними жил когда-то.
П. С. С.: — А «БлокАду» мать полностью вытягивала. Я уж не говорю про «Энергию». То есть «Энергию» это само собой, потому что я ж на иждивении по сути был. Я же ничего тогда не зарабатывал.
С. Л.: — То есть Галина Павловна как бы сразу врубилась во все, да?
П. С. С.: — Да. Вру,билась. Слава Богу. Она ж с музыкантами всю жизнь. А «БлокАду» просто… Мы вдвоем жили с Костькой полгода, и она нас обоих кормила все эти полгода. Потом-то мы начали квартирники играть и хоть какой-то был доход.
С. Л.: — Слушай, а вот скажи мне, не тоскуешь ли ты по гитаре?
П. С. С.: — По гитаре?
С. Л.: — Просто как по инструменту. Ты же музыкант, гитарист как бы…
П. С. С.: — Я понимаю вопрос. А знаешь анекдот про «Поле чудес»?
С. Л.: — Расскажи.
П. С. С.: — Не дошел вопрос.
С. Л.: — Ну?
П. С. С.: — Не дошел вопрос. Страховка. Понимаешь, вопрос, конечно, интересный, но у меня ж другие уже дела.
С. Л.: — Я просто помню, в бытность квартирников, Кинчев как бы ритм давал на гитаре, а играл, все кружева делал ты.
П. С. С.: — Фишки делал, конечно, я, да. Получалось. И сейчас получится. Потренироваться и получится. Но… поезд ушел. Нужно на бас-гитаре лучше играть, тренироваться…
С. Л.: — Петя, а ты себя считаешь творческим человеком?
П. С. С.:—Да. Когда сижу на студии. Вот когда сижу на студии, тогда я себя считаю творческим человеком. Подхожу к этому делу творчески. Только творчески. Иначе не получится ни хрена.
С. Л.: — А отчего ты получаешь большее удовольствие — от студии или от концерта?
П. С. С.: — Понимаешь, тут разный кайф. Не от всякого концерта можно получить удовольствие. Как, в общем-то, и не от каждой работы в студии, естественно. Можно так обломиться. .. Но и студия, и концерт — это две ипостаси музыканта. Причем, в студии ты всегда можешь слышать себя как бы со стороны и понять чего ты стоишь на самом деле. На концертах это невозможно.
С. Л.: — Даже если ты его потом слушаешь?
П. С. С.: — Да, если ты его потом слушаешь, то очень многому научишься, но редкий случай… Вообще нас перестали писать на концертах.
С. Л.: — То есть практики этой нет сейчас?
П. С. С.: — Я очень сильно грущу по этому поводу. Потому что и записывать, и снимать надо. Это можно потом уничтожить, если это не хорошо, но это надо обязательно все равно изучать. Раньше это делали. А сейчас почему- то перестали. Вот не понять. Пленки жалко, что ли? Или таскать с собой магнитофон в лом?
С. Л.:—Слушай, Петька, а все ли тебя устраивает в АЛИСЕ? Вот сейчас, скажем. Ведь группа как бы меняется. Ты сам знаешь. И дело не только в составе, а вообще. Группа меняется, время идет. Что нравится — понятно. А вот что тебе не нравится, как Пете Самойлову? Чтобы бы ты хотел изменить?
П. С. С.: — Трудно сказать, что мне не нравится.
С. Л.: — Что тебя раздражает?
П. С. С.: — Нельзя сказать, что раздражает. Такого, скорей всего, нет.
С. Л.: — Ну, основные проблемы, по-твоему, какие?
П. С. С.: — Какие, какие… Заработок маленький! Надо работать больше. Вкалывать как следует. А поскольку, видишь, мы раскиданы по городам, это довольно сложно делать, и сейчас еще и момент такой, когда мы не можем себе позволить кататься, жить в гостинице и репетировать. Просто чаще бывать вместе. Это меня дико раздражает. Не в группе, а скорее в стране.
С. Л.: — Ты считаешь, что ситуация, которая сейчас есть, больше мешает, нежели стимулирует творчество?
П. С. С.: — Конечно, мешает. Сейчас гораздо сложнее стало работать. Это однозначно.
С. Л.: — А вот смотри. Вот группа АЛИСА делится как бы на два крыла. Раньше один Кинчев был из Москвы, а теперь удельный вес москвичей повысился…
П. С. С.: — Да не просто повысился, а стало 50 на 50.
С. Л.: — Чувствуешь ли ты… Я, например, четко вижу разницу,— это не плохо, не хорошо, это — нормально, просто я четко вижу разницу между московским крылом, его как бы мироощущением, что ли, и питерским.
П. С. С.: — Это вечный спор двух великих городов.
С. Л.: — Правильно, правильно. Если раньше у вас был один Кинчев, как бы такой неправильный москвич, потому что он московский, но не очень, то сейчас… Так вот, чувствуешь ли ты какой-нибудь крен, очень сильный, в московскую сторону? В политике группы, во всем?
П. С. С.: — Ну, что значит — в политике? Понимаешь, тут вот какая штука. Политику делают люди. И пристрастия человека, допустим, к какому-либо крылу, и обуславливают его поведение, мировоззрение. На данный момент, во всяком случае. И сегодня тот же Шевчук скорее более питерский, чем Костька. То есть раньше он болтался здесь постоянно и был по духу все-таки больше питерским, потому что он общался опять-таки с этим городом. Сейчас он общается больше с Москвой и москвичами, и поэтому больше москвич. Это нормально, это нормальная жизнь человека, это можно всегда учитывать и оставаться все- таки близкими по духу.
С. Л.: — А что ты думаешь про эту монументальную затею, с программой, с армией?
П. С. С.: — А нормально. Армия — это гениальная идея на самом деле. Это фантастическая идея и очень правильная. Причем, она на новая, совершенно не нова, но она очень правильная, своевременная и до сих пор остается актуальной. Тогда еще Костька понимал, что фанам будет сложно покупать билеты. А тот, кто затарился проходками, он сейчас имеет возможность пойти на любой наш концерт. Сложно питерцам, поскольку концертов-то нет…
С. Л.: — Когда же в Питере-то будут концерты?
П. С. С.: — Понятия не имею.
С. Л.: — А скажи мне, кто для тебя ближе: простой зритель или ваш преданный почитатель, фан. Вот смотри. К примеру, сидит СКК, и вот здесь на площадке стоит тысяча фанов, которые знают наизусть все ваши песни, которым нужно видеть, нужно присутствовать, то есть им просто физически нужно присутствовать здесь, рядом с вами, и, допустим, сидят какие-нибудь люди, инженеры, библиотекарши, которые, конечно, что-то слышали такое про АЛИСУ, может быть, видели по телевизору, и вдруг решили, а давай-ка сходим, несмотря на всякие слухи зверские, сходим и послушаем, что за группа все-таки эта АЛИСА.
П. С. С.: — Кто мне интересней? Если честно, то мне всегда было интересно мнение все-таки всех этих бабушек, которые… ну, гардеробщицы, уборщицы сцены и т. д. Они ж все слушают! Они все время присутствуют на разных концертах. Я всегда после концерта стараюсь с ними поговорить.
С. Л.: — А можешь ли ты вспомнить несколько историй про бабушек?
П. С. С.: — Про бабушек? Сколько угодно. Есть бабушки, которым нравятся наши концерты. А есть, которые органически это не принимают, причем, в разных городах реагируют по-разному, они ругаются, плюются, но все равно слушают, их как магнитом тянет в зал. Очень интересно. А последнее время я прикалываюсь над ментами. В Павлодаре меня, например, поразил один мент. Такой, знаешь, каа-а-бан… казах. Ну, здоровый такой, лицо кру-уу-глое… настоящий такой, матерый, приземистый. Там народ бесится, дождь льет. Открытый стадион, трибуна торцевая, народу битком. Они там орут, скачут. Менты держат их стоят. А этот, полковник, держит ментов, чтоб они не дрогнули, понимаешь. И вот он крутит башкой туда-сюда, то смотрит на эту беснующуюся толпу, которая получает громадное удовольствие под дождем, он этого не может понять, почему они не уходят. Разворачивается и снова ни фига не понимает: черт, что такое? Что на сцене? Какие-то странные люди, понимаешь, чего-то делают, чего-то орут. Он не мог понять ничего. И меня это так повеселило, ужасно просто. Как же его все зацепило! Так бы он отработал, и все. А тут он участвовал в процессе, понимаешь? Он не стоял этим, посторонним. Вот это мне нравится. То есть все, кто участвуют в процессе, они мне все одинаково…
С. Л.: — Милы.
П. С. С.: — Милы, да.
С. Л.: — А какой альбом тебе ближе, как музыканту? «Энергия» или, например, «Шабаш».
П. С. С.: — Я с удовольствием слушаю «Энергию». И с удовольствием слушаю «Шабаш».
С. Л.: — То есть у тебя нет противоречия.
П. С. С.: — Нет. Я с удовольствием слушаю и то, и другое, и третье. Мне с «БлокАдой» сложнее. Но некоторые вещи из «БлокАды» я тоже слушаю.
С. Л.: — А любимый какой альбом?
П. С. С.: — Трудно сказать. Судя по всему, наверное… знаешь, как первый ребенок,— видимо, все-таки «Энергия» у меня любимый пока. Последний альбом («Для Тех, Кто Свалился С Луны» — Ред.) мне тоже очень нравится. Он классный, кайфовый.
С. Л.: — А вообще какая тебе музыка нравится?
П. С. С.: — Ты знаешь, я сейчас стал всеядным, как ни странно. Мне нравится все хорошее. С великим удовольствием слушаю классику. Больше всего я ее сейчас слушаю. В классике мало дряни, потому-то она и классика. Органически не принимаю жалкие попытки наших попсарей играть хип-хоп. Просто тошнит, ей-Богу. Мода, ладно. Может быть, я опять-таки старый. Но мне это не нравится. К ним у меня такое же отношение, как в 81-м году к ВИА. По сути это одно и тоже. Что эти ВИА, что хип-хопы. Тупость и ограниченность. Это и есть массовая культура. Это я не принимаю. Все остальное принимаю, все эксперименты, любые.
С. Л.: — А из наших кого любишь?
П. С. С.: — Кого люблю? ЧАЙФ, БРИГАДУ С полюбил. По-моему, классно. Мы же с ними катаемся, слушаем. До этого редко слушал. А тут пошел, послушал, огромное удовольствие получил. Что от ЧАЙФа, что от БРИГАДЫ.
Металлисты мне тоже нравятся, металлисты по-кайфу. КОРРОЗИЯ, например. Они чего-то там бабахают, жутко совершенно. Ну полный идиотизм…
С. Л.: — Какой ты, Петька, разносторонний все-таки.
П. С. С.: — Не, я очень люблю это дело. Металлистов я обожаю. Единственно обломно для меня там, что я не успеваю ухом. Но я и не металлист.
С. Л.: — А скажи мне, что с передачей вашей, на СНС?
П. С. С.: — Ничего не знаю. По-моему, она на каникулах. Понятия не имею, что сейчас происходит с этой передачей. Хотелось бы, чтоб она продолжалась на самом деле. Кайфовый эксперимент.
С. Л.: — Петь, а что ты читаешь, какие книги больше всего любишь?
П. С. С.: — Детективы обожаю. У меня был период, я целый год читал одни детективы. Сидел и читал, все подряд. Фантастику я любил всегда. И до сих пор, если хорошая фантастика, я ее читаю. Приключенческий жанр меня очень волнует на самом деле. Но в последнее время не могу достать хорошей книжки, да и времени нет. А еще я сейчас люблю всякие строительные книжки читать, хобби у меня теперь появилось — стройка.
С. Л.: — Полезное какое хобби.
П. С. С.: — Главное, что оно развивает. Потом оно мне тоже надоест. Я думаю, еще год — и надоест. Потом хочу где-нибудь достать параплан. Это такой парашют в виде длинного крыла, он узкий и очень длинный. На нем можно подняться в воздух с небольшой горы. Я видел одну передачу по этому делу. Всех спрашиваю, никто не знает. Может быть, я через год-два полечу.
С. Л.: — (Хы, хы, хы…). Да, может, и полетишь…
А твое знаменитое хобби. Все ведь знают, что Петя он такой природовед, ветеринар и все такое. Все про все знает.
П. С. С.: — Ну, все про все невозможно знать, но, пожалуй, в нашей группе я единственный вот такой ботаник.
С. Л.: — Но остальные, кстати говоря, прислушиваются.
П. С. С.: — Ну а как же? Как же иначе- то. Они ж понимают, что я во вред ничего не скажу.
С. Л.: — А скажи мне, Петя, какие качества ты в себе любишь и какие, соответственно, не любишь.
П. С. С.: — Я в себе все качества люблю. Все, и плохие, и хорошие.
С. Л.: — Ясно. Хороший ответ. Давай теперь поговорим про зарубежные поездки. Кроме как бы дивидендов и географических впечатлений, что они тебе дают?
П. С. С.: — Как что? Общение с людьми. Для меня это главное. Это ведь была мечта всей жизни до того, как я съездил первый раз.
С. Л.: — Ну, и какая была для тебя самая замечательная поездка? Какую ты вспоминаешь с большим удовольствием?
П. С. С.: — Тур по Франции. Большего удовольствия я не получал. И там была настоящая работа. Мы катались по разным городам, играли, общались, оттягивались. Не как здесь. Приезжаешь в какой-нибудь город на самолете на три дня, быстро отыграл, и свалил. И уже не знаешь, какой город, что там… Потом вспоминаешь, где ж я был, черт, даже и не выговорить-то его. Понимаешь, я Барнаул вспоминаю, а вот Павлодар и Краснодар я их все время путаю. Потому что тупо все совершенно: на сцену, со сцены — все. А там все разное. И люди разные, и города.
С. Л.: — А ты говоришь на каком-нибудь языке?
П. С. С.: — Я говорю немножко на английском. Такой дохлый бытовой уровень. Это называется, читаю со словарем.
С. Л.: — Петь, расскажи историй каких-нибудь.
П. С. С.: — Историй? Пожалуйста. История такая. Винипух с Пятачком нашли две здоровенные шайбы хорошего гашиша. Обрадовались и говорят, ну этого нам месяца на два хватит. Короче, мы сейчас одну раскурим, а вторую в лесу закопаем, через месяц отроем и докурим. Значит, закопали они одну шайбу, вторую пошли и в три дня задолбили. Через три дня ломки, опять потянуло. Приходят они в лес, добираются до заветной опушки, смотрят, а там все перерыто, разбросано, ямы кругом. Шайбы нет. Что делать? Они по сторонам, по кустам — ну нету никого. Вверх посмотрели. Орел летает. Они говорят: «Слушай, орел, ты ничего не видел?» А орел им отвечает: «Знаете, ребята, ничего не видел, ничего не слышал. Вы меня палками сбивайте, а то я третий день сесть не могу». Вот такая фишечка.
С. Л.: — А про Францию?
П. С. С.: — А во Франции, значит, самое интересное впечатление такое. Садимся мы в Париже. Самолет выходит на посадку. Посадочная полоса крестом. Садимся. Вот он подлетает к посадочной полосе, и опять взмывает вверх. Снова подлетает и снова взмывает. Ну, думаю, все. Амба. Туда ведь плохой самолет не пошлют, правильно? Наверняка проверенный. Полоса там широкая, точно. Что случилось? Я в полной панике, не могу понять: па-а-чему он взлетает опять вверх, причем так резво и резко. Убирает шасси, все дела. Что же это такое, черт! Мандраж. Что может быть? Не вылезло одно шасси или еше что?.. Кошмар! Ну, думаю, прощай, родимая, тут и похоронят. Денег столько не будет, чтоб обратно отправить, да и нечего будет отправлять. И вдруг, с очередной какой-то попытки, сели. Сели! Знаешь, какое тут я испытал блаженство. На вокзал пришел. Господи, жизнь продолжается. Будем жить. Все-таки самый главный ништяк после главного облома.
С. Л.: — Про Америку расскажи.
П. С. С.: — В Америке чипсы и пиво. Чипсы и пиво каждый день. И еще был хозяйский холодильник. Мы сначала с Коськой ходили вокруг него, истекали слюной, но ничего такого… Потому что, понимаешь, внутри мы как бы остаемся людьми, которые ну не Могут взять чужого- Не могут, и все. Ну лежит, ну вкусно, ну просто не возможно как жрать охота — но не можем мы этого сделать. Такого позволить себе. Мы идем покупаем эти чипсы и пиво. Экономим. Денег-то ни фига не осталось. Так мы ходили вокруг этого холодильника дня три, наверное, а потом не выдержали, и решили чуть-чуть попробовать. А как попробовали, тут уж, извините… подчистили моментально. Подчистили, значит, и сидим грустные. Ну совсем облом полный. На друг друга не смотрим. Противно. Еще бодун с этого пива, жутко совершенно. Дракон. Башку ломит, жара неимоверная, градусов 25. Я сижу в трусах, думаю о маме… В магазин идти в лом, ни мне, ни ему не подняться. Потом, наконец, мне пришлось-таки. Взял я авоську и пошел. Иду я в эт^т магазин, привычно так . топаю на угол. Негры мне салют уже отдают. Кто салют, кто честь. Знают, что я из России. Захожу в этот лабаз, беру пиво, возвращаюсь’, сажусь, мы пьем это пиво. Все равно плохо. Невозможно просто. Жара. Бодун. И тут вдруг стук в дверь. Такой… пяткой. Бж, бж, бж, бж… Боже, что это? Все, замели, думаю. Мы ведь сидим на какой-то чужой хате, правда оплаченной до конца месяца. А вдруг приехали нас выкидывать на улицу? В таком состоянии!.. Думаем, ой, какой скандал, какой облом. А стук продолжается. И вдруг ор такой: «Маша! Блядь, сука, открой!» Думаю, вот это да, вот это попал. Не иначе, глюки. Кругом же одни черные! Все. Это дурдом. Опять лом, опять: «Еб твою мать!! Маша, открой!..» И тут входит Коля. Я в совершенной панике. Ничего не понимаю, что происходит. Коля вошел. Коля, который нас поселил. Он там уже живет лет семь. Входит и говорит: «А че это с тобой?» А я в трусняке, такой… весь распаренный, с жуткими совершенно глазищами, испуганными. Я говорю, знаешь, Коля, ты не поверишь, вот такой у меня сейчас глюк прошел. Он говорит: «A-а, это сосед. Тут русских до фига. Нормально». Я думаю, ну слава Богу. Он говорит, а чего это у вас жрать нету. И тут входят с ним еще двое, тоже русских, один из Канады, другой — из Франции. И когда узнали, что у нас жрать нечего, они пошли в магазин, купили целый багажник этой самой снеди, привезли всякого, бухла, немеренно. И мы как дали до пяти утра, с песнями, с киданием ножей в стену… Из гостиницы нас уже давно бы выселили за такое поведение, потому что это было на всю улицу. Так нет же. С утра наоборот. То есть они нас так зауважали, негры-то. Для них это было — вот это да-аа, вот это ребята гуляют! А-а-а, молодцы. Такой разгуляй!
Опять-таки, после большого облома — здоровенный кайф. Здоровенный кайф может быть только после большого облома. Это проверено. Если б мне было всегда ништяк, я бы всего этого не прочувствовал.
С. Л.: — Ну, а Израиль тебе как?
П. С. С.: — Израиль ништяк. Мне нравится. Мне в Израиле понравилось все, абсолютно все. Единственное, что мне, может быть, не понравилось — это жара. Может быть тепло, может быть жарко, но уж так… Какой-то кошмар. Я чуть не свихнулся там от этой жары. А так
все очень здорово было. Понимаешь, люди там работают самым серьезным образом. Вкалывают, воюют. В этой пустыне жить вообще невозможно на самом деле. А они доказывают обратное. Поэтому молодцы. Арабы не могут доказать, а они доказывают, что можно жить и здесь как люди. Это очень важный момент. Потому что можно ведь и жить как арабы, в этих своих, деревнях вонючих, без воды, безо всего. Они живут в жутких условиях совершенно. А те живут, как ни крути, очень хорошо, уровень жизни у людей высокий. И главное, они создали все сами.
С. Л.: — Слушай, а вот за кем тебе в группе сейчас интересней всего наблюдать? Кто тебя веселит больше всего?
П. С. С.: — Веселит? Шатл больше всех. Это самое интересное наблюдение. Кунг-фу. Это значит с утра «Шип змеи» (с семи утра начинается), час занятий кунг-фу, потом пробежки какие-то, потом занятия на гитаре, потом опять кунг-фу, два часа, потом поспать. То есть так, очень правильно. Это интересно наблюдать. Он такой становится здоровый, крепкий, круглый, сильный, спокойный.
С. Л.: — То есть к интелекту прилагается остальное.
П. С. С.: — Очень правильно. Все. Гармонично развивается человек. Это приятно всегда, и весело с другой стороны. Но это нормальное веселье, т. е. без шуток.
С. Л.: — Петя, а ты телесериал мексиканский смотришь?
П. С. С.: — Не, не, не. Не могу.
С. Л.: — Категорически?
П. С. С.: — Не могу, нет, меня тошнит. Я этого не понимаю. Там, «Четыре танкиста и собака» я могу еще понять, могу понять «Штирлица», ладно, ништяк. Но это совершенно что-то такое… ублюдочное. Я себя даже заставлял, все равно не могу. Понять, чем живет народ, я должен был это понять — не могу. Я другой, я этого не могу. Ну, ладно, там картошка, сахар, но покупать такое… Зачем это покупать?! Сумасшествие, ей-Богу, какой- то кошмар.
С. Л.: — Газеты читаешь?
П. С. С.: — Редко, но читаю. Стараюсь.
С. Л.: — Вообще чем ты в городе занимаешься? Когда нет репетиций и ты не на даче.
П. С. С.: — Я с ребенком вожусь. Потому что я ж редко дома-то бываю. Поэтому я с ним. Чему-нибудь научить… как жвачки надувать, ну, всякие такие штуки-дрюки. Его же мама, жена моя, не научит этому, разным мужским штукам: как плеваться, как драться и т. д. Общение с ребенком — это* главная моя задача, когда я приезжаю. А так на гитаре поиграть, вообще побыть одному надо. А в поездке, если я не на сцене, не на репетиции, не на гулянке какой-нибудь, то в любом случае я сижу с оператором в номере. Со Шлепой. У нас с ним как бы такие уже сложились нормальные, теплые отношения. Симбиоз. Нам вдвоем интересно.
С. Л.: — А у кого еще «симбиозы»?
П. С. С.: — Симбиозы? Королевич с Шатлом, они на пару. Они типа того, стараются вести более здоровый образ жизни, чем, например, мы со Шлепой. Мы себе позволяем иногда вольности, а они стараются не позволять себе этих вольностей, или очень редко. Точнее, Шатл не позволяет себе, а Королевич так, немножко позволяет. Но и мы стараемся сейчас меньше пить.
С. Л.: — То есть эта политика группы выдерживается, чтобы на гастролях особенно не бухать?
П. С. С.: — Ну как, выдерживается… Стараемся, че. Но и сейчас уже не так дешево, во-первых, а во-вторых, че здоровье губить-то?
С. Л.: — Особенно когда его нет.
П. С. С.: — Ну. Чума с Денисом живет.
Мишаня живет сейчас с этим… с москвичом… с Пашкой. У нас есть такой фанат, который за нами ездит. Он теперь на сцене работает. Вот они на пару живут. Коська один живет. Нормально, по-моему.
С. Л.: — Петька, хочу тебе один довольно бестактный вопрос задать. Ну, не то, чтобы бестактный, но, может, он тебе таким покажется. Считаешь ли ты утратой для коллектива уход таких людей, как Андрей Столыпин и Валера Потапов?
П. С. С.: — Ну конечно считаю. Это очень большая потеря, фантастическая. Это одна из крупнейших потерь. Это одна из больших ошибок. Потапов и Столыпин это была пара. Конечно, это большая потеря.
С. Л.: — Насколько я помню, Костя хотел менять немножко имидж, стилистику. И я не очень, честно говоря, пока понимаю, как он это будет делать. Я думаю, что он может это сделать на гораздо худшем уровне, чем мог бы сделать при них. Потому что, как ни крути, он все-таки поэт, ну музыкант, шоумен, но уж никак не дизайнер.
П. С. С.: — Да. Согласен. Конечно.
С. Л.: — А бывают ли вещи, когда в группе мнения разных ее участников расходятся с мнением генерального секретаря?
П. С. С.: — Великого вождя.
С. Л.: — Да.
П. С. С.:—И любимого руководителя.
С. Л.: — Так вот, всегда ли делается так, как хочет Костя? Или все-таки рассматриваются эти вопросы?
П. С. С.: — Нет, чаще делается так, как хочет Костя. Даже если потом он видит, что нужно было сделать иначе. Но в этом можно убедиться только потом. Хотя есть и очевидные вещи.
С. Л.: — Культ личности?
П. С. С.: — Какой культ личности?
С. Л.: — Культа личности в АЛИСЕ нет.
П. С. С.: — Ну как это нет. Есть, конечно. А куда бы он делся? Вообще-то культ личности отличная вещь. Потому что культ массы значительно хуже. Культ масс — это язычество, причем, совершенно дикое. Культ личности — это уже уровень достижения человеческой цивилизации. Просто за этим» культом обязательно должно стоять что-то. И потом он не должен преобретать какие-то уродливые формы. Правильно?
С. Л.: — Петька, а чего ты не любишь в людях больше всего?
П. С. С.:—Агрессивность людей по отношению друг к другу. Пожалуй, это то, что вызывает полное неприятие. Все остальное не так страшно. Страшна агрессия, безумная жестокость. А она складывается из многих вещей. Я человек не агрессивный по натуре. Я драться не умею и не хочу. Хотя бывают в жизни моменты, когда очень хочется в лобешник залупить со страшной силой. Но со мной редко такие вещи происходят все-таки.
С. Л.: — А что ты думаешь про дам в шоу- бизнесе?
П. С. С.: — А че, бывают ничего такие да^ы. Мне вообще дамы нравятся. А в шоу-бизнесе… почему бы и нет. Они мне везде нравятся. Ну вот, может, врачи-дамы они как-то так, меня обламывают. Я мужикам больше верю, чем дамам. Ведь это ж, извините, серьезное дело. Вот если б женщина вела самолет, я бы ни за что не полетел. Это ужас какой-то. Отдаться женщине в самолете я не могу просто.
С. Л.: — Значит, все, что касается жизни — врачи, пилоты…
П. С. С.: — Да, стремно. Очень стремно. А в шоу-бизнесе — запросто. Это дело для жизни не опасное.
С. Л.:—Ну как сказать, как сказать.
П. С. С.: — А что Шина была опасна, что ли? Вот, пожалуйста, дама в шоу-бизнесе. Она не была опасна, уж до такой степени. Какая еще дама в шоу-бизнесе? Мадонна?
С. Л.: — Мадонна, Марьяна.
П. С. С.: — Марьяна в шоу-бизнесе ничего, гляди как развернулась. Да, Марьяна сильнейшая в шоу-бизнесе. Не, а Мадонна еще сильней. Бесспорно.
С. Л.: — А из дам ты любишь больше блондинок или брюнеток?
П. С. С.: — Угу. Наверное брюнеток больше люблю, чем блондинок. На данном этапе жизни. А раньше наверно, больше блондинок любил, а сейчас брюнеток. Может быть, когда-нибудь понравятся лысые — кто знает?
С. Л.: — Но они же все равно брюнетки или блондинки, даже если лысые. По темпераменту.
П. С. С.: — Седые могут понравиться. Бывали случаи. Я не постоянен в своих… пристрастиях. Но это нормально. То есть я развиваюсь постоянно, видишь.
Света ЛОСЕВА.
г. Санкт-Петербург.