Они шатаются по всему свету, но у них есть родина — Хэйт-Эшбери, район города Сан-Франциско, города, названного именем самого незлобливого из всех христианских святых. Это совпадение отнюдь не случайно, ибо святой Франциск, Франциск Ассизский, основатель Францисканского ордена, считается одним из первых хиппи в компании с Сократом, с менее симпатичным Диогеном-киником, с суфиями, братьями Свободного Духа, Шекспиром /!/, Уильямом Блейком, богомилами, Генри Дэвидом Торо…
Все они действительно ратовали за чистую духовную жизнь, а в конечном счете именно это длинноволосые и имеют в виду, желая, чтобы их называли «поколением любви» или «детьми цветов…»
«Ты должен научиться любить и прощать, старик. Вот и все. Ты просто-напросто должен научиться лишь прощать потому, что твое чувство ненависти не ранит никого — только тебя самого. А теперь ты можешь простить, ты на самом деле можешь сделать это, подумай хорошенько. Подумай над тем, что на самом деле важно. Сейчас я хочу, чтобы ты стал нашим сторонником, сел поудобней и поразмышлял бы
о том, что я тебе только что сказал…»
Франциск Ассизский
Его детство и юность проходили в те годы, когда Иоахим дель Фиоре учил о трех сменяющихся царствах Богобытия в мире: царстве Отца, царстве Сына и царствии Святого Духа. Царство Сына признается до конца исчерпанным, так же, как царство Отца. Нигде утеря чувства Христа, сущего в мире до скончания века, не сказалась с такой ясностью, как в учении Иоахима: если наступает на земле царство святого Духа, то, очевидно, потому, что кончилось на ней царство Христа. Пришествие Антихриста, ожидавшееся Иоахимом в первой половине XIII столетия, есть грань, отмечающая начало царства Духа. В безграничной скорби пишет Иоахим строки, молящие Господа послать ему силы пережить мучения Антихриста и оказаться твердым…
Святому Франциску апокалиптичность учения Иоахима дель Фиоре была совершенно чужда… То, что сделал основатель францисканского ордена, можно выразить в нескольких словах. Когда в отчаянии и тоске святой Антоний воскликнул однажды: «Господи! Где же ты? Я сорок лет ищу тебя и не нахожу!» — он услышал голос Христа: «Я сорок лет стою за плечами твоими». Устами святого Франциска Христос повторил это всему миру.
Важнейшей добродетелью учения святого Франциска было не только сомучение распятому Христу, но сорадование ему. Фома из Челано, как очевидец, повествует о том, как Франциск «подымал с земли кусок дерева и, держа его в левой руке наподобие виолы, правой водил тоненькой палочкой, точно смычком, и, делая соответствующие движения, пел по-галльски о Боге». От самого Христа принял он заповедь непрестанного радования — а ведь до святого Франциска все христианство было сумрачным. «Увидев однажды некоего из товарищей своих унылого и скорбного лицом, кающегося, и не легко перенося уныние это, святой Франциск сказал ему: — «Не подобает слуге Божьему являться перед людьми печальным и смятенным, но подобает быть всегда радостным. Преследуй и укоряй себя в келье твоей и в присутствии Божьем плачь и печалься; когда же возвращаешься к братьям, отложи печаль, укрепляя других». /Documenta antiqua franciscana, p. Ill, Extraciones de Legenda antiqua, 37, p. 38/. He этой ли заповеди радования следовал всегда цветочный народец, устраивая бесконечные праздники, украшая себя яркими одеждами, танцуя под реальную и космическую музыку в полях у древних святилищ и в центрах городов-монстров?
Есть маленькое писание святого Франциска, которое лучше всего вводит в круг духовного делания и созерцания, свойственный самому святому и раннему францисканству. Это — сложенное им «Приветствие добродетелям» /Opuscula, р.20/.
«Радуйся, царица премудрость, Господь храни тебя, с сестрой твоей, святой и чистой простотой. Госпожа святая бедность, Господь храни тебя с братом твоим, святым смиреним. Госпожа любовь святая, Господь храни тебя с братом твоим, святым послушанием. Все святейшие добродетели, храни вас Господь, проистекающих и идущих от Него. В целом мире не наказан ни один человек, кто одною из вас мог бы обладать, если не умрет он прежде того. Обладающий одною и не повредивший другие, всеми обладает; и повредивший одну, не обладает ни одной и все повреждает; каждая из них прогоняет пороки и грехи. Святая премудрость изгоняет Сатану и все злобствования его. Чистая святая простота прогоняет всю мудрость мира сего и мудрование плоти. Святая бедность прогоняет всякую алчность, скупость и заботы мира сего…»
«Беднячок» /Poverello/ стало народйым прозвищем святого Франциска. Нигде он не был так близок к Христу, как в преклонении своем перед «царицей Бедностью». Не бедность, как бедность, проповедует Франциск /в его проповеди нет никакой экономики, осуждения богатства, какого-либо социального мотива/, но бедность, как совершеннейшую форму любви к Богу, человеку и твари, ибо бедность одна ставит человека в условия совершенного, полного смирения, а смирение есть любовь, вместившая Бога и мир, порвав всякую тень, противополагающую отъединенное человеческое “я» всему, что «не я». Бедность одна не покинула Христа до самого часа смерти на кресте, она — Его невеста, и святой Франциск проповедует любовь к бедности ради верности самому Христу, — «Нищему Христу».
В природе и ее тварях видел Франциск дорогой ему образ полной бедности, совершенного предания себя в руки Божие, бесконечного смирения. «Его любовь и сострадание простирались… на всю немую и неразумную тварь, на гадов, на птиц и на все прочие одушевленные и неодушевленные создания», даже на камни и скалы. Он хотел идти к императору и умолять его, чтобы тот запретил убивать братьев жаворонков. Ему казалось, что эта птичка особенно ревностно служит Христу. «У брата жаворонка, — говорил Франциск, — шлык как у монаха, и он смиренная птица, потому что охотно ходит по дороге в поисках хлеба. Летая, он славит Господа очень сладко, как добрые монахи, презирающие земное».
«У всей природы, как у брата жаворонка, нет завтрашнего дня, нет двух одежд, нет ничего, к чему бы шло название: «мое» — она вся нища, как Христос, и потому она в вечной любви к нему и потому Он — с нею».
Франциск умиряет любовью злобу страшного волка, проповедует птицам, отпускает на волю пойманную рыбу, попавшего в сети зайчика; пчелам он приказывал давать зимою меда и вина, чтобы они не погибли от голода; сокол будил его к церковной службе рано по утру. «Даже к червям он питал любовь, ибо в писании сказано о Спасителе: я есмь червь, а не человек». И он собирал их с дороги и относил в безопасное место, чтобы путники не раздавили их.
«Когда он видел множество цветов, он начинал проповедовать им и призывал их к восхвалению Господа, как будто они обладали разумом. С самым искренним простодушием он приглашал любить и почитать Господа нивы и виноградники, камни и леса, красу полей, зелень садов и воды ручьев, землю и огонь, воздух и ветер».Святой Франциск чувствовал такое благоговение к огню, что не позволял братьям тушить загоревшуюся на нем одежду; когда он видел солнце или созерцал звезды и луну, он преисполнялся величайшего восторга и несказанной радости.
Древняя легенда повествует, что вся природа питала ответную любовь к возлюбившему ее с весельем и восторгом, какого она не испытывала со дней Христа. «Все создания отвечали любовью на любовь святого и благодарностью платили за его отношение к ним. Они ласкались к ласковому, слушались просящего, повиновались повелевающему». «По чудесному и непонятному для других дару, для него были открыты тайны сердца всех тварей, как будто он уже парил в свободной славе сынов Божьих»…
Короче, такого стопроцентного хиппака, как святой Франциск, надо было бы еще поискать среди тысяч обитателей города, названного его именем и тех, кто следовал через Хэйт транзитом.
/в материале использованы фрагменты работы неизвестного нам автора «Хиппи. Взгляд на отражение» и фрагменты книги «Цветочки святого Франциска Ассизского», репринтное издание, Москва, 1990 г./
Киники
«Они были прозваны киниками за своеобразие их нравов и чувств, а также за смелость их действий и речей. Если ближе присмотреться к странностям киников, то можно убедиться, что они сводились, главным образом, к перенесению в общественную жизнь нравов естественного состояния человека. /…/ Киники… разбрелись по всем областям Греции, борясь с предрассудками, проповедуя добродетель и бичуя пороки, в какой бы форме они не представали. Особенно часто они появлялись в священных местах и на площадях. Действительно, только открытая пропаганда могла сгладить внешнюю распущенность их учения. /…/ В самом деле, как представить себе, что люди замышляют недоброе и стремятся к дурным поступкам, когда их действия совпадают со словами и говорят они все, ничего не скрывая?.
Вот сведения и исторические анекдоты о киниках, выбранные из сочинений античных авторов. При этом нужно помнить, что киники не оставили систематического изложения своей философии, отче го многие полагают кинизм просто образом жизни.
Антисфен, первопроходец кинизма, сам себя именовал Истинным Псом. Он первый стал пользоваться плащом без хитона и носить посох и суму — что было знаком простоты его жизни.
Диоген понял, как надо жить в его положении, когда поглядел на пробегавшую мышь, которая не нуждалась в подстилке, не путалась темноты и не искала никаких мнимых наслаждений.
Однажды Диоген рассуждал о важных предметах, но никто его не слушал, тогда он принялся верещать по-птичьему: собрались люди, и он пристыдил их за то, что ради пустяков они сбегаются, а ради важных вещей не пошевелятся.
Диоген говорил, что берет пример с учителей пения, которые нарочно поют тоном выше, чтобы ученики поняли, в каком тоне нужно петь им самим.
Нуждаясь в деньгах, Диоген просил друзей не “дать ему денег», а «отдать ему деньги». Рукоблудствуя на глазах у всех, он приговаривал: «Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот…» На одном обеде пирующие швырнули Диогену кости, как псу: он отошел и помочился на них, как пес.
Диоген говорил, что демагоги — это прислужники толпы, а венки — прыщи славы.
Диогену сказали: «Тебя многие поднимают на смех», он ответил: «А я все никак не поднимусь».
Однажды Александр подошел к нему и сказал: “Я — великий царь Александр». «А я, — ответил Диоген, — собака Диоген». И на вопрос, за что его зовут собакой, сказал: «Кто бросит кусок, тому виляю, кто не бросит, облаиваю, кто злой человек — кусаю».
Люди хвалили человека, который подал ему милостыню. «А меня вы не похвалите за то, что я ее заслужил?» — спросил «Диоген.»
На вопрос, откуда он, Диоген сказал: «Я — гражданин мира».
Он шел в театр, когда все выходили оттуда навстречу ему. На вопрос, зачем он это делает, он сказал: «Именно так я и стараюсь поступать всю жизнь».
Когда он грелся на солнце, Александр, остановившись над ним сказал: «Проси у меня, чего хочешь». Диоген отвечал: «Не заслоняй мне солнце».
Кратет, обратившись в кинизм, деньги свои положил у менялы. Договорившись с ним таким образом: если его дети будут как все, меняла отдаст им деньги. Если же они станут философами, то меняла раздаст деньги народу, ибо философам деньги не надобны.
Гиппархия, дочь богатых родителей, полюбила и речи Кратета и образ его жизни. Кратет стал для нее всем. Родители девушки позвали самого Кратета, чтобы он отговорил их дочь от желания пойти за ним. Кратет сделал все, что мог, но не переубедил Гиппархию. Тогда он встал перед нею, сбросил с себя все, что было на нем. И сказал: “Вот твой жених, вот его добро, решайся — не быть тебе со мною, если не станешь тем же, что и я». Она сделала свой выбор: оделась так же, как и Кратет, стала сопровождать его повсюду, ложиться с ним на глазах у всех и побираться по чужим застольям.
Антисфен, на вопрос, как следует обращаться с политикой, ответил: «Как с огнем, не подходить слишком близко, чтобы не обжечься, и не очень удаляться, чтобы не замерзнуть».
Как-то один из знакомых пожаловался Антисфену, что потерял свои ценные записи. На это он заметил: «Надо было записывать не на табличке, а на сердце».
Ангисфен повернулся так, чтобы были видны дыры на его плаще. Сократ на это заметил: «Сквозь дыры твоего плаща просвечивает твое тщеславие».
На вопрос, какое вино он пьет всего охотнее, Диоген ответил: «Чужое».
Когда Платона спросили, что он думает о Диогене, тот ответил: “Это спятивший Сократ».
Теперь же небольшое отступление в сторону теоретизирования. В книге «Символ и ритуал” Ё.Тернер, крупнейший английский антрополог, исходя из анализа африканских ритуалов, дает очень важные дефиниции, проясняющие место хиппи в глобальной картине мира.
Два основных понятия, которыми он оперирует и которые он взаимствовал у Арнольда Ван Теннела, это лиминальность и коммунитас.
Вся жизнь человеческая пронизана обрядами перехода, «сопровождающими всякую перемену места, состояния социального положения и статуса. Все обряды перехода отмечены тремя фазами: разделение, грань или порог, и восстановление. Первая фаза означает открепление личности или целой группы от занимаемого ранее места в социальной структуре и от определенных культурных обстоятельств, либо от того и другого сразу. Вторая фаза — «лиминальный период» — является промежуточной, «переходящий» субъект получает черты двойственности, поскольку пребывает в той области культуры , у которой очень мало или вовсе нет свойств прошлого или будущего состояния. Третья фаза — восстановление — завершает переход. «Переходящий» вновь обретает стабильное состояние и благодаря этому получает права и обязанности «структурного» типа, которые вынуждают его строить свое поведение в соответствии с обычными нормами и этическими стандартами».
Тернер уделяет наибольшее внимание «лиминальной» фазе, представителей которой характеризует так: «Лиминальные» существа — «ни здесь, ни там, ни то, ни се», они в щелях и промежутках. Их амбивалентные свойства выражаются большим разнообразием символов, и лиминальность часто уподобляется смерти, утробному существованию, невидимости, темноте, двуполости, пустыне, затмению солнца или луны”.
Коммунитас /термин, который Тернер предпочитает «общине»/ — «это опыт, проникающий до самых корней бытия каждого человека и дающий глубинное переживание чувства общности со всем человечеством, это своеобразный «хэппенинг», когда каждая личность переживает во всей полноте существование другой. Если это община, то не иначе, как тотальная, абсолютная, идеальная, община общин». Однако Тернер предупреждает: «Максимализация коммунитас ведет за собой максимализацию структуры, каковая, в свою очередь, порождает стремление к возобновлению коммунитас».
Тернер выделяет три вида коммунитас, из которых нас интересует первый, а именно — экзистенциальная или спонтанная коммунитас, приблизительно то, что хиппи бы назвали сегодня «хэппенингом», а Уильям Блейк мог бы назвать «крылатым моментом в полете » или «взаимным всепрощением». Тот вид коммунитас, к которому стремятся члены племени в своих обрядах и хиппи в своих хэппенингах — это не приятное и достигаемое безо всякого труда приятельство, которое ежедневно возникает между товарищами, сослуживцами или коллегами по профессии. Они ищут трансформативного опыта, который проникает до самых корней бытия каждого человека и находит в этих корнях нечто глубинно общее и всеми разделяемое.
И — акме ко всему вышесказанному. Тернер включает этимологию, сближая слова «экзистенция» и «экстаз» и выводя первую из последнего: «Существовать означает находиться вне, т.е. находиться вне суммы структурных позиций, которые обычно человек занимает в социальной системе. Существовать — значит быть в экстазе».
Но если для хиппи — экстаз есть конечная цель, то в религиях доиндустриальных обществ он — средство достижения более полного вовлечения в богатое разнообразие структурного исполнения ролей, что, по Тернеру, мудрее. Итоговая формула Тернера такова:
“Они составляют один жизненный поток: плодотворящая сила коммунитас и изобильное плодородие структуры”.
Дойдя до экстаза, мы, тем самым, пришли к суфизму. Что он такое и какова его невидимая перекличка с хиппиан- ством, станет ясно, если послушать самих суфиев.
Суфии
Вот что рассказывает знаток суфизма, академик Е.Э.Бартельс, об одном из суфийских шейхов — Бахааддине Накшбаиде: «Накшбаид в основу кладет требование факр /добровольной нищеты/. Но нищету он понимал не в смысле существования за счет чужой благотворительности — дозволенным пропитанием он считал лишь то, что заработано трудом собственных рук человека. /…/ В соответствии с этим Макшбаид жил земледелием, засевая в своем кишлаке небольшое участок земли пшеницей. В его доме утвари не было никакой. Ложем ему зимой служила солома, летом — простая циновка /…/ При таких условиях Накшбаид, конечно, не мог требовать от дервиша ухода от человеческого общества, погружения в себя в уединенном месте. Он формулирует свое требование так:
«Уединение в обществе, странствие на Родине, внешне — с людьми, внутренне — с Богом».
Другой знаток суфизма — Идрис Шах — так характеризует его: «Будучи человеком «вне времени» и “вне пространства», суфий активизирует свой опыт в контексте той культуры, страны и обстановки, в которой он живет». Замечание необыкновенно важное для понимания того пути, которым бессознательно пошли хиппи в нашей стране.
А теперь небольшая антология суфийских текстов.
Суфий — тот, кто не боится ада и не жаждет рая /Рабия- эль-Адвия/.
Суфизм — это истина без формулировки /Ибн-аль Далали/.
Быть суфием — значит освободиться от навязчивых идей и предвзятых мнений и не пытаться уйти от своей судьбы /Абу Саид, сын Абу Хаира/.
Дервиш в аду. Одному монаху однажды приснилось, что он видит какого-то царя в раю, а дервиша — в аду. Спящий воскликнул: «Что это значит? Я всегда думал, что все должно быть наоборот!» Голос ответил: «Царь попал на небо потому, что почитал дервишей. А дервиш попал в ад потому, что сблизился с царями». /Саади/
Внешность
Имей сущностные качества дервиша,
И тогда можешь щеголять Хоть в татарском кивере! /Саади/
Дервиш и человек на верблюде
Не обременяю я верблюда
И не тащу его ноши,
Никто не подчиняется мне.
И я никому не подчиняюсь.
Я не тревожусь ни о прошлом,
Ни о настоящем, ни о будущем,
Я дышу полной грудью,
Я в полной мере Пользуюсь жизнью.
/ Саади/
Буйный рост.
Если не подстригать ежедневно бороду, то она, вскоре, буйно разросшись, начнет претендовать на то, что является головой.
/Джами/
Что нам делать?
Роза покинула сад — что нам делать с шипами?
Шаха нет в городе — что нам делать с его дворцом?
Справедливость — это клетка; красота и добро — птички.
Если птичка улетела, что нам делать с клеткой?
/Джами/
Как мне быть, о мусульмане? Я себя не сознаю.
Я ни христианин, ни еврей, ни маг, ни мусульманин.
Я ни с востока, ни с запада, ни с суши, ни с моря.
Ни из земных недр, ни из небесных сфер.
Я ни от земли, ни от воды, ни от воздуха, ни от огня;
Ни от горнего престола, ни от дольнего праха,
Нет у меня ни существования, ни бытия;
Я ни из Индии, ни из Китая, ни из Болгарии,
ни из Саксонии;
Ни из этого мира, ни из того,
Ни из небесных чертогов, ни из ада;
Ни от Адама, ни от Евы, ни из райских садов
и ни из Эдема;
Мое место вне пространства,
мой признак не имеет признаков
Нет ни тела, ни души.
Все есть жизнь моего возлюбленного.
/Руми/
Усилия. Свяжите двух птиц вместе. Они не смогут взлететь, хотя у них будет теперь четыре крыла.
Люлька. У одного человека родился ребенок. Он пошел к плотнику и заказал для своего младенца люльку. Плотник велел прийти через неделю. Когда он пришел, люлька была еще не готова. Неделя за неделей он приходил к плотнику, но так и не получил своей люльки. Мальчик стал взрослым, женился и его жена родила ему ребенка. «Ступай к плотнику, — сказал ему его отец, — и узнай, готова ли люлька». Молодой человек пришел к плотнику и напомнил о старом заказе. «Тебе предоставляется случай закончить работу, — сказал он, — так как у меня самого родился сын, и люлька бы ему очень пригодилась.» «Убирайся, — сказал плотник, — Я вовсе не собираюсь уморить себя из-за того, что ты и твоя семья одержимы своим желанием».
Что должно произойти.
Тем, кто ищет истину в традиционных религиях:
Пока не рухнут школы и минареты,
Наша святая работа не будет завершена.
Пока вера не станет отрицанием,
А отрицание — верой,
Не будет истинно верующих.
/Абу Саид/
… Записанные молитвы не имеют смысла.
Тайна суфиев.
/гимн последователей св.Саида Мир Абдулах Шаха/.
Я вижу свободного человека, сидящего на земле.
У губ его тростниковая свирель, его халат в заплатах,
руки натружены Может быть, он один из великих избранных?
Да, о мой друг, это — он!
Шейх Саади-Баба, султан Ариф Хан,
шах Валиллиллулах аль-Ачир.
Три волны одного моря. Три царя
в нищенском одеянии.
Может быть, они — возвышенные избранные?
Да, о мой друг, все есть Он!
Все есть Он! Все есть Он! Все есть Он!
Мусульманин, индус, христианин, еврей, сикх –
Братья по тайному восприятию,
но кто сознает внутренне?
О товарищи по пещере!
Для чего нужны топор, нищенская чаша?
Для чего овчина, рог и тюрбан?
Что означает камень на поясе?
Смотри: в жилах твоих течет вино.
Все есть Он, мой друг, все есть Он!
Идешь ли ты к горным вершинам,
Или сидишь на гробнице,
Ищи Его, когда приходит учитель,
Ищи сокровище в руднике!
Все есть Он, мои друзья, мои товарищи.
ВСЕ ЕСТЬ ОН!
Богомилы
«Существует истинный свет, что просвещает доброго человека, идущего к тому миру.”
Однажды, во временах жил добрый всеблагий Бог. Он создал вселенную из семи небес и четырех стихий: огня, воздуха, воды и тверди. И поставил на верховном седьмом небе свой престол, и распределил ангелов по степеням их совершенства меж номерами небес. А ниже последнего небушка расстилалась воздушная гладь, а далее — водяная муть, обнимающая земной шар. Под землей, запряженные, как волы на пашне, стояли две огромные рыбины, поддерживая мировое равновесие, под ними плавали облака, а в самом низу располагалась геенна огненная.
Всем этим чудесным сооружением Бог-отец управлял вместе со своим сыночком, как две капли воды похожим на родителя. Звали кровиночку Сатанаилом. В один из дней сынуля проснулся не в настроении и решил содеять путч. По всем семи небесам он разослал факсы следующего содержания: «Желающим создать альтернативное царствие небесное, предлагаю пониженную систему налогообложения и себя в качестве творца.» Треть ангелов пленилась сладкой рекламой и подалась на баррикады, однако потасовка не состоялась, заговор был вовремя раскрыт и пресечен — недаром Бог-отец всемогущ. Раздосадованный папашка изобрел для чада пожизненную ссылку на Землю, дескать, хочешь играть — играйся, лишь бы с глаз долой. А впридачу забирай с собой всех, кого смог соблазнить своими коврижками и грошовыми налогами, нам стяжатели не нужны.
Покинув высшие сферы, Сатанаил хоть и лишился божественного сияния, но творческую мощь и выдумку сохранил в полной мере. Он быстренько осушил твердь, привлекая к этому делу ангелов воздуха и воды; оприходовал венец ангела вод, раскурочив его на луну, звезды и небесное воинство, суть кометы, тарелки и прочие летучие мерцалки. Хозяйскою рукою создал дождь, град, гром, снег и все остальное, согласно Ветхому Завету. Таким образом, конструктивная мысль Сатанаила дала видимый мир.
Полюбовавшись картинкой, дьявол-создатель решил заняться дублированием себя. Он материализовал две совершенные плотские оболочки, изображающие мужчину и женщину, но они смотрели на него пустыми глазами — на Земле не из чего было сделать душу для них. И Сатанаил отправил прошение Отцу, в котором обещал вместо ангелов-изменни- ков прислать на небо души хороших людей. «Только откуда же их взять, папочка, если даже двоих не могу сделать духовными.» Сжалился папка, командировал на Землю одного ангела с третьего неба — для мужчины, и одного со 2го — для женщины.
Так появились Адам и Ева, воплощающие материальное — сатаническое — начало телом и божественное — душой. Создав видимый мир, Сатанаил стал властителем человечества и всех земных царств. По его внушению землянин встал на путь греха и преступления. Чтобы побыстрее развратить Адама и Еву дьявол наспех сляпал некое подобие небесного рая, поселив там змея, созданного из собственной слюны (по некоторым данным — спермы). Соблазненная тварью Ева произвела на свет «змеенышей» Каина и его сестру Калме- ну. От Адама Ева родила Авеля. Каин поступил традиционно. Это был первый террористический акт в истории человеческого рода.
Сатанаил развлекался вовсю со своими подручными — падшими ангелами, первыми из которых были пророки Моисей, Енох, Иоанн Креститель. Узнав о бартерном договоре Отца с сыном, ангелы немедленно совокупились с земными девчонками, чтобы души их детей имели гарантированное местечко на небесах. Ничего хорошего о нравственных качествах этих отроков сказать было невозможно, и Бог-отец предпочел оставить вакантные места рядом с собой, нежели набирать в штат кого попало да по блату. Детки подросли и так вымахали, что стали Гигантами, а так как с детства им твердили: «станешь большим, попадешь на небеса, к Богу под крылышко», они решили, что жестоко обмануты и что им, следовательно, можно ВСЕ. Гиганты устроили путч номер два, на этот раз против Сатанаила, к ним примкнули измученные террором люди. Творец ответил Всемирным Потопом, только верный слута Ной был оповещен заранее. Пока все бунтовали, он строил ковчег имени себя. Т.о. мы видим, что теория улучшения генофонда нации работала и во времена Оно.
Долго ли, коротко ли, Бог-отец понял, что кинут по всем параграфам: люди страдают, места на небе пустуют, сынишка ликует. «Пора посылать СЛОВО»,- подумал Бог. Так родилась безумная идея мессианства. От мнимой матери, путем мнимого рождения, возник во мнимой плоти фантом, названный впоследствии царем иудейским. На самом деле он не нуждался ни в еде, ни в отдыхе, лишь страдание его было неподдельным — Христа отягощала навязанная ему миссия. Понаблюдав за этим 33 года, Сатанаил истощил свое терпение и отдал приказ уничтожить креатуру. Однако СЛОВО оказалось не так уж беззубо — творец «был свинчен, посажен в бочку и взят далеко вниз». В процессе путешествия окончание «ил» поистрепалось, и по возвращению на поверхность Земли бедолага стал именоваться попросту Сатаной, а по молве числиться неудачником и мелким карьеристом. Мессия вновь слился с сущностью Бога-отца, и Св.Троица, имевшая место быть в течении 33 лет, прекратила свое существование. (апокриф » Тайная книга”)
Потеряв регалии, Сатана тем не менее остался реальным властителем дум на Земле. По идее, дьявольский мир должен продлиться 7 дней творения или 7 эпох. “И запряг Адам волов и стал пахать, что б добыть себе пропитание. Тогда пришел дьявол и стал мешать Адаму пахать Землю, и сказал он Адаму: «Моя есть Земля, а божьи суть небо и рай, если хочешь пахать Землю, должен стать моим. Если хочешь быть божиим, поди в рай.» Адам отвечал: «Господни суть небеса, и Земля, и вся вселенная. «Дьявол сказал ему: «Не дам Землю пахать, пока не напишешь рукописание свое.» Адам ответил: «Кто Земли господин, тому принадлежу я и мои дети.» Дьявол возрадовался, Адам же знал, что Бог хочет сойти на Землю в человеческом образе и побороть дьявола. И сказал дьявол: «Запиши же рукописание свое,» и записал Адам: «КТО ГОСПОДИН, ТОГО Я И ДЕТИ* МОИ.» (апокриф «Слово об Адаме и Еве»).
Но время идет, от Бога ни слуху, ни духу. Жилище Сатаны — Иерусалимский храм, ангелы его разместились по всему земному шару, где только есть алтарь и святоша — ближайший друг и слуга Сатаны. Все готово к приходу Весны Священной…
Об этом знают немногие, «узок круг этих революционеров» и кличут их БОГОМИЛАМИ.
Первые упоминания о еретической секте богомилов мы находим в письме константинопольского патриарха Феофи- лакта царю болгарскому Петру, датированном серединой X века. Рукопись сия является практическим руководством к искоренению вновь появившейся в Болгарии опасной ереси
— богомильства. Феофилакт рекомендует предавать отступников смертной казни, «в особенности, когда видно, что зло ползет и надвигается, портя многих». Подробное критическое описание этого течения мы видим в «Беседе против богомильства» Козьмы Пресвитера и тенденциозном трактате византийского историка Михаила Пселла «О деяниях демонов». Богослов Евфимий Зигабен посвятил богомильству часть гигантской Panoplia Dogmatica («Догматическое всеоружие»), содержащей исчерпывающие сведения о космогонических и теологических представлениях данной ереси.
Кроме критической литературы источниковедение называет нам ряд апокрифов, как древних, используемых богомилами в качестве древнего канона, так и написанных самими еретиками. В дохристианский период и первые века нашей эры появились «Видение Исайи», «Книга Еноха», «Откровение Варуха», апокрифический Апокалипсис Иоанна. Перу богомилов бесспорно принадлежит «Тайная книга» («Евангелие от Иоанна»), написанная в ХIв. в виде диалога любимого Ученика с Учителем, доступно излагающего богомильскую космогонию, “нечто вроде еретического катехизиса». Все эти произведения объединяет гностическое начало, желание «приоткрыть дверку», получить откровение «из первых рук» — одновременно удивительная наивность и попытки раскодирования фонетических, цифровых и смысловых шарад Писания.
Какие силы гнали этих людей вглубь лабиринта? Что заставило их принять на себя анафему, став живыми мишенями, еретиками? «Те, кто проникают глубже поверхности, сами ответственны за это. Те, кто разгадывают символ, сами ответственны за это. Ибо зрителя, а не жизнь поистине отражает искусство,» — сказал Оскар Уальд в переводе Ричардса. Искусство Отношений с Богом, добавил кто-то из-за левого плеча.
Представьте себе маленькое уютное государство, которое уж два века жило-поживало в покое и язычестве. Потом пришли маньяки с горящими глазами и громкими голосами, принесли новую «правильную» религию, понастроили храмов, посадили митрополитов, епископов и прочих вымогателей, расплодили монахов-дармоедов, присвоили землю, обложили налогами. Правда, научили читать-писать (храни господь Кирилла с Мефодием), только от этой радости небо и вовсе с овчинку показалось — печатное слово хорошему не научит, рукописное тем паче.
Как пишут в учебниках, «в обществе наметилась острая социальная поляризация», как говорят в народе, «два мира — два детства». Христианские священники талдычили: на небесах — все по полочкам, на земле — сделаем так же. Четкие касты, земная власть ниспослана свыше, имущество — «дар божий», имущие — божии избранники. И вот… «В годы правления царя Петра появился на болгарской земле поп по имени Богомил, а по истине богу-не-мил, который впервые стал проповедовать в земле болгарской», — пишет пресвитер Козьма.
Только брешет он, пуловер проклятый! Богомил, как человек весьма образованный, прекрасно знал и любил свои корни: мессалианство и павликианство, суть дуалистический спиритуализм. Седая древность глаголила богомиловыми устами: еще в 7 веке в Византии догадывались, что не только добро живет на белом свете. Павликиане, что в византийской Армении, сдернув у персов идею культа Мани (манихейство), проповедовали абсолютный дуализм: изначальное существование черного и белого, и вечную, безысходную их борьбу. Они ратовали за возрождение древних христианских общин, основанных на коллективной собственности и потреблении, что впрочем характерно для всех плебейских течений средневековья.
Мессалиане, существовавшие в Малой Азии аж в третьем (!?) веке н.э., успешно распространяли мистический дурман в кругах обедневшего населения и монашества путем умеренного дуализма. Добро возникло в начале начал, говорили они, и победит в конце концов. Задача землянина — спасти душу для блаженства в следующей жизни. На земле имеется множество демонов, они не знают, куда приткнуться и одно из самых излюбленных их обиталищ — душа человека.
Вслед за адептами обеих религий и к вящей злобе церкви, поп Богомил проповедовал господство Сатаны над видимым миром и всеми земными царствами. Ставленники дьявола на престолах и амвонах — что может быть сенсационней? Власть и богатство — отличительные признаки слуг тьмы… О какой истине в стенах церкви идет речь? Не Библия ли говорит нам, что Бог сотворил тело и душу человека? Какая наглая ложь! Ведь даже ребенку известны греховные повадки плоти. Значит, Ветхий Завет далек от истины и писан по наущению творца, т.е. Сатанаила. Лишь Псалтырь и некоторые высказывания пророков подлежат прочтению в этой книге. Богу-отцу мил Новый Завет. Его нужно прочесть самостоятельно, обдумывая слово за словом, разыскивая хитросплетения смыслов. Ничто истинное не может быть сказано буквально. “К чему тут священник? Он лишний» — гласит Книга Иоанна. Он греховен, он погряз в материальном, как и вся церковная система с ее дорогостоящими таинствами. Абсурд — креститься водой, когда на самом деле освящается человек божиим духом, причащаться кровью и плотью христовой, в то время как СЛОВО имело мнимую материальность. Или — кощунство — поклоняться орудию пыток, на котором погибла не одна тысяча невинных. А святые мощи — это только кости мертвецов, бессмысленные, бессильные, подобные костям неразумных тварей, что белеют по обочинам дорог. Попадая в землю, плоть становится прахом и никакое чудо не поможет ей восстать в прежнем виде на Страшном Суде. Что храмы? — в них святотатствуют, что чудеса, творимые старцами? — мишура и обман зрения.
Еретики хулят богатых, учат своих последователей не подчиняться хозяевам, ненавидят царя, ругают старейшин. Считают, что богу не угодны все те, кто работает на царя, и приказывают слугам не прислуживать своим хозяевам.» (1,342 — «Беседа» п.Козьмы).
Итак, все убрать, разрушить, уничтожить, что же оставить? Раннехристианскую общину, основа которой — скромный, почти аскетический образ жизни. Питание растениями, исключая даже брынзу, молоко, яйца и вино. В апокрифе «Видение Варуха» сказано: «Лоза посажена Сатанаилом в раю, и потому из нее изготовляется вредный для людей напиток». Другой источник гласит, что грехопадение Адама заключалось вовсе не в яблоке, а в алкоголе. Богомилы одевались в черные власяницы, не отличаясь внешним видом от монахов. Целомудренная жизнь вела к отрицанию брака как торжества плоти и как таинства, достойным сочувствия считался любовный союз между человеком и Богом-отцом. Но если официальная церковь во главу угла ставила отношения с Богом, богомилы предпочитали любовь человека к человеку — уважение, взаимную нравственную чистоту, скромность, воздержание от дурных действий, терпимость.
Однако строгой аскезы обязаны были придерживаться лишь «совершенные”, высшая ипостась богомилов (визант. EEOL, латин. perfecti ). Это был руководящий слой, который состоял из хорошо образованных и верных учению людей, борцов, вечных путников. Они могли быть «дедецами», «старцами», «гостями», стоявшими во главе общины, или же агитаторами, которые переходят из дома в дом, не зная тепла своего очага. Лучших из них называли «апостолами».
Следующая ступень богомильства — «верующие». Они приняты в общины, имеют право участия в обрядах, много постятся и молятся, живут скромно, не стяжают земных благ, но имеют семью и частную собственность.
Низшей категории последователей Богомила -«слушателям»- разрешено присутствовать на проповедях и готовить свой внутренний мир к вступлению в клан «верующих». Однако большинство сочувствующих богомильство привлекало не аскетизмом и возможностью продвинуться, а острой социальной направленностью. Велик был соблазн «выборочного» использования идеологии: постится пусть кто-нибудь другой, а я с дубьем да бояр грабить, поповых дочек насиловать. Там, где писалось об отказе от земных благ и смирении, простой человек, затертый налогами, прочитывал призыв к бунту, возврату отнятых церковью земель. Образная и красивая, как и все плебейские религии, богомильская ересь завлекала бедноту. «И где узрят человека простого и грубого, так же сеют плевелы учения своего.»
И еще: «Мнози не знают, что есть учение их и мнят их за правду страждущих и хотящих НЕЧТО воспринять от бога за вузы и темницы.» Поиски «нечто» — гностика — с одной стороны, анархия-вольница с другой. Озерцо глубоко только посередине, по краям — мелкота и стекляшки под ногами.
На Руси, куда рано ли, поздно ли докатилось богомильство, странствующие проповедники дуализма называли себя волхвами, а значит, чародеями, кудесниками. И так же, как и в Болгарии, они пытались найти СМЫСЛЫ, но говоря о них, невольно задевали струны Воли в душах благодарных слушателей. И как обычно духовная лекция заканчивалась вооруженным восстанием каких-нибудь «стригольников» в Новгороде или Федора Курицына в Москве…
…Хоть Богомильство изначально есть убежденный паси- фик. Об этом говорит образ Каина, несущего огромную космогоническую нагрузку преступника, который действовал по наущению Сатаны. Грешно проявлять агрессию, грешно убивать животное, если, конечно, оно — не змея. Религиозного фанатика — оппонента, как бы опасен он ни был, разрешается изобличать, преследовать словом, но не более. Физическое тело не должно иметь дел с подобным ему — ни в любви, ни в ненависти.
Только душой имеет право манипулировать человек, живущий во плоти.
Женщина, a priori считавшаяся греховной, богомилами реабилитирована и задействована во всей обрядности общины от молитвенных собраний до проповедничества. Кто кинет камень в девушку Еву, если грехопадение свершилось не в божьем, а в сатанинском раю, который и раем-то считать неприлично? Стараясь следовать слову и делу раннехристианских общин, богомилы имели всего три вида акций, которые можно было бы назвать обрядами.
Первый из них — общее молитвенное собрание, где обильно вкушалась пища бренная и духовная. Уписывая за обе щеки вегетарианские салатики, братия внимала мудрствования дедеца-старейшины, ‘ прикормленные и обогретые нищие засыпали тут же под лавками. Единственная признаваемая богомилами молитва «Отче наш» читалась с преломлением хлеба между всеми присутствующими, причем вместо «хлеб наш насущный» (guotidianum) произносилось «хлеб сверхсущий» (superstantialem). Что и требовалось доказать — глубинный спиритуализм богомильский и тут не давал им покоя.
Следующий обряд — взаимная исповедь членов братства. «Еретики исповедуются друг другу и дают друг другу отпущение грехов, хотя они связаны оковами дьявола. И это делают не только мужчины, но и женщины, что заслуживает еще большего осуждения», — пишет наш милейший пресвитер. «Совершенный» клал руку на голову кающегося, так что ладонь приходилась на темечко, где кости остаются мягкими и во взрослом возрасте, оставляя возможность общения человека с Космосом. Совмещая энергетические центры, «совершенный», обладающий прямыми выходами на небеса, транслировал покаянные речи грешника Богу и принимал Его ответ-благословение. Вливая в человека «божественный дух», «совершенный» в данном случае исполнял обязанности Бога-отца.
Последним и самым волнующим обрядом был переход из «слушателя» в «верующего», а также вознесение в степень «совершенного». При полном собрании общины кандидат описывал внутренние процесс своего «я», побуждающего его к движению вверх. В случае совершенного посвящения, «апостолы» возлагали ладони на коленопреклоненного новичка и чудом совместной молитвы продвигали его на новую ступень.
Руководствуясь принципами вселенской любви, богомилы принимали в общину беглых, каторжан, изгоев, больных и сумасшедших. Входя в братство «совершенных», человек отказывался от частной собственности в пользу коллектива. Таким образом, богомильские общины были весьма зажиточны, прямо пропорционально числу посвященных в высшее знание. Процветал стиль жизни «кто не работает, тот не ест». Труд — физический для рядовых членов общины, умственный для «perfecti» — был основой процветания коммуны. Богомилы работали даже по воскресеньям. Их отрицательное отношение к нищенству, как образу мысли, выражено в заповеди: «Милостыня есть ненавистный Богу обычай.» Отвращение вызывало у них и отшельничество. «Нет ничего более постыдного, чем человек, который живет для себя, заботится лишь о собственном спасении и не занимается никаким трудом.»
Чрезмерная пропаганда богомилами постной жизни неизменно рождала саркастические усмешки критиков. Так богослов Зигабен писал о «совершенных»-агитаторах — «ходят от дома к дому и едят чужой хлеб», — намекая на лицемерие призывов к всеобщему труду. «Всякую неделю они наказывают поститься по вторникам, а также по четвергам и пятницам, но позови их только к себе обедать, тотчас же забывают свои правила и едят, и пьют, как слоны». Дурашка-Зигабен! Все ж для человека делается, для того, чтобы хозяев чванством не обидеть.
Так веселились богомилы с IX по XIV век, пока не пришли проклятые турки и не убили всяческую политическую и экономическую свободу Болгарии, «страны еретиков». Все смешалось: там где раньше были православные и отступники, оказались единые в горе братки-соотечественники. Христиане сбились в кучу и стали называться попросту — «неверными». А кто в те времена кудрявые считался верным да правильным, про то совсем другая сказка, внучок…
Теперь ничего не остается делать, как перейти непосредственно к хиппи…
… У Жана Эллюля, одного из умнейших людей нашего времени, есть книжка образца 1972 г. под названием «От революции к бунту».
По Эллюлю движение хиппи, в отличие от всех прочих молодежных группировок и субкультур, представляет собой «фундаментальное отрицание всех основ современного общества», они не только обладают собственной системой ценностей, но создали новый образ жизни, соответствующий этим ценностям. Тем не менее, они живут за счет общества, и этим определяются границы их возможностей и двойственность их ситуации. Современное индустриальное общество «может себе позволить роскошь содержать своих бунтарей». Тем самым хиппи — как бы «предмет роскоши», социальный излишек западного общества, «который возможен только в силу того, что остальная часть общества занята высокопроизводительным трудом».
Поэтому Эллюль весьма скептически оценивает возможности воздействия хиппи на глобальное общество. Скорее всего, повзрослев, сами хиппи изменятся и так или иначе приспособятся к системе, поступят на работу и т.д., оставшись, в лучшем случае, «чудаками». Победа же хиппи /совершенно маловероятная/ станет первым условием их исчезновения, ибо им сразу же придется начать бороться за выживание.
Тем не менее, рассматривая попытки создания контробщества, Эллюль приравнивает успехи на этом пути к Пирровым победам. Причины в том, что специфические формы протеста и утверждения свободы — употребление наркотиков и сексуальная распущенность — чрезвычайно быстро приводят к истощению энергии, инертности, деградации и разрушению личности. Как показали обследования, «зачинатели»
— хиппи, входившие в первую волну, за прошедшие 5 лет превратились в пассивных, отупевших и ни на что не способных людей.
И вот пессимистический диагноз Эллюля: прошли те времена, когда изменение целей могло что-то действительно изменить: «наше общество — это общество, где господствуют цели, ставшие автономными. Ни цели, ни идеалы ни в чем не могут модифицировать их: чтобы изменить эти средства, нужно завладеть ими. Но, владея, попадешь в их власть. Такова безжалостная логика нашего общества. Об эту скалу разбиваются волны контркультуры и движения протеста».
Ситуация представляется ему безысходной, потому что «мир, созданный техникой», для нас невыносим /подсознательно/, но мы не хотим никакого другого /сознательно/». Финальный результат — невозможность победы, известен заранее, однако человек восстает, чтобы хотя бы на краткий миг почувствовать, что он еще жив.
Влиятельный американский психолог и специалист по молодежи К.Кенистон выпустил в 1971 г. сборник своих статей под названием «Молодежный раскол. Возникновение новой оппозиции».
1964 г. помечена его статья «Отчуждение”. В ней Кени- стон описывает в некотором смысле до — или пред — хиппи, понимая при этом под отчуждением открытое неприятие индивидом того, что окружающим обществом принимается за господствующие ценности.
Жизненный стиль «отчужденных» таков: они предпочитают роли наблюдателя или зрителя. Отсюда и их пристрастие к бродяжничеству, причем оно не столько выражение эскапистских устремлений, сколько стремление освежить свои восприятия.
В статье 1967 г. «Молодежь, перемены и насилие» речь идет уже непосредственно о хиппи, а также о новых радикалах. Вот общие черты, которые Кенистон усматривает и у тех, и у других:
1. Текучесть, бесструктурность движения, отсутствие фиксированных целей. И хиппи и новые радикалы равно антидогматичны, враждебны любым готовым доктринам и формулам. При этом центр тяжести для хиппи лежит в достижении прямых внутригрупповых коммуникаций. Иными словами: главное понять — самим же — что мы есть, чем выговорить перед другими, что мы должны.
2. Решающую роль приобретает идентификация через возрастную группу. «Постсовременная молодежь» считает себя в первую очередь частью поколения, а не какой-либо организации. Незыблемых авторитетов нет, нет и традиционных героев и старших лидеров.
3. Основной упор делается на персонализацию — т.е. на отношения «Я и ТЫ”, поэтому неспособность установить прямые отношения «один на один» почитается самым большим грехом. Обеим группам присущ антиаскетизм, экспрессивность и сексуальная свобода. Сексуальная эксплуатация или отсутствие взаимности решительно осуждаются.
4. Имеет место, скорее, стремление к открытости, к постижению всех аспектов чувств, мотивов и фантазий других, чем стремление к отделению от них. Национальные и расовые барьеры теряют свое прежнее значение.
5. Антитехницизм, имеющий, правда, специфический характер, ибо сам мятеж против техницизма возможен только в технически развитом обществе. Поэтому он направлен не против самой техники, а против обезличивания, которое она несет. Кроме того — уже знакомый по Эллюлю мотив — само демонстративное нищенство хиппи возможно только в «обществе изобилия» и выглядело бы бессмысленно в обществе, где бедностью никого нельзя удивить.
6. Стремление к созданию нового стиля жизни и новых типов организаций, которые бы способствовали раскрытию в индивидах личностного начала. Поиск таких новых форм приводит к возрождению трибализма.
7. Антиакадемизм, который не следует путать с антиинтеллектуализмом. Простое невежество не поощряется. Это скорее стремление придать знаниям непосредственный жизненный смысл.
8. Психологическое непротивление, квиетизм, отвращение ко всем формам агрессивности ярко выражено среди хиппи с их лозунгом Make Love Not War и с символическим ритуалом поднесения цветов полицейским.
Чарльз Рейч в своем бестселлере «Зеленая поросль Америки» /1970 г./ дает анализ молодежного движения с позиции постороннего, но заинтересованного в успехе энтузиаста. Его материал — исключительно США.
У Рейча — твердая концепция: он последовательно выделяет в истории США три типа сознания, который так и именует: сознание I, сознание II, сознание III.
Сознание I. /время возникновения которого — приблизительно середина Х1Хв./ характеризуется:
а) верой в индивидуальные усилия /которые должны в конечном счете привести к благосостоянию страны и народа в целом/;
б) самоподавлением, как важнейшей составной частью усилий и грядущего успеха, что привело к тому, что работа перестала быть самовыражением, наивностью, оптимизмом и эгоизмом.
Типичным представителем сознания II, вызванного к жизни Великой депрессией, Рейч называет Кеннеди. Главные его ценности — наука, техника, организация и планирование. Люди с сознанием II благожелательны и терпимы к чужим взглядам, но лишь при условии, что эти взгляды выражены в рамках признанных законом процессуальных форм. Высший критерий, по сознанию II, — разум, а сфера его приложения — работа, как во имя интересов государства, так и ради личного преуспеяния. Сознание II породило человека, играющего две роли: одну на работе, другую — дома, где он придерживается ценностей, во многом противоположных служебным.
И, наконец, сознание III, «чудом расцветшее на каменной почве корпоративного государства». По словам Рейча, он анализирует его идеальную модель, не принимая в расчет неизбежные искажения. » Основа сознания III — освобождение», которое начинается с собственного «Я». Для сознания III — личность — отправная точка и единственная реальность.
Первая его заповедь — «не насилуй себя, будь честным по отношению к себе».
Вторая — “не суди другого», ибо каждый человек имеет право быть самим собой и тем он хорош.
Третья — «будь честным по отношению к другим, не используй никого в качестве средства».
Признавая высшими ценностями жизни братство, товарищество, дружбу и любовь, сознание III отвергает выполнение обязательств, не подкрепленных чувством.
Концепция общества зиждется, во-первых, на уважении и неповторимости каждой личности и, во-вторых, на понятии, выражаемом словом «вместе» /together/. «Вместе» означает, что люди ощущают себя представителями одной «породы», членами единой семьи, даже если они не знакомы друг с другом.
Жизнь рассматривается не как вертикальное восхождение по лестнице успеха, а как постоянный эксперимент, направленный на всестороннюю реализацию личности и включающий множество «целей и выборов».
Музыку Рейч полагает самым полным и ярким выражением сознания III. Она уничтожает границу между жизнью и искусством. Не допуская пассивного «потребления», музыка превращает каждого слушателя в активного участника, пробуждает его творческие способности. Наконец, она объединяет людей и служит средством общения.
Главное условие, на котором настаивает сознание III в своих усилиях не допустить метастаз государства в свою среду, — это чувствовать себя вне системы. Силы же для постоянного возобновления этого чувства черпаются в природе.
Рейч верит в надежду, оттого и вывод его таков: «Участники движения могут устать, потерять мужество, но время и силы на их стороне. А на другой стороне нет никого. У них нет врагов. Нет человека, который в глубине души не хотел бы того же, к чему стремится сознание Ш».
Книга «Профанирующая культура» П.Уиллиса посвящена субкультурам рокеров и хиппи. Уиллис подходит к теме, как философствующий социолог, отсюда и несколько повышенный, по сравнению с другими авторами, градус интеллектуализма.
Мировосприятие и самовосприятие хиппи характеризовались состоянием радикальной онтологической ненадежности. «В сущности они никогда не могли поверить в то, что мир реален, но … они приветствовали это как глубочайшее открытие». Желание воспринимать реальность как таковую было, с их точки зрения, уделом социально нормальных, «правильных» людей. Они же, напротив, ощущали себя в принципе людьми «неправильными», поэтому состояние онтологической ненадежности вовсе не воспринималось ими с ужасом, как некая болезнь, а встречалось как освобождение, ведущее к достижению подлинного самосознания и высшего сознания — сверхсознания.
Культура хиппи вырастала вокруг полуосознанной парадоксальной игры, всегда содержавшей в себе возможность разрешения, но вместе с тем не дававшей того разрешения. Разрешение связывалось с «фундаментальным ощущением единства всех вещей, убеждением, что все противоречия разрешены, все противоположности сняты, всякое сознание слито воедино в некоем всеобщем сверхсознании.. . В самом центре этого монизма было осознание того, что каждый есть Бог».
Духовный опыт хиппи осознавался ими как субъективный опыт в противовес рационально-объективному опыту социального мира. Хиппи отказались от логики объективного, линейного времени, они заморозили ее, удерживая настоящее как самоценное. Их опыт был погружением в самодостаточное «теперь». Внутри этого опыта все представало в необычном, чарующем свете. В своем опыте хиппи навечно пребывает в экзотической стране — даже тогда, когда он находится у себя дома. Не только умственное наслаждение, но и ощущение безграничного знания, которое, однако, не может быть передано /оттого Уиллис именует его «бессильным знанием»/ — таковы его основные характеристики.
Одежда и стиль хиппи — закономерное продолжение их миросозерцания. Своей манерой одеваться хиппи отвергали как утилитарно-функциональный, так и престижно-иерархи- ческий принципы одежды , принятые в обществе. «Их одежда была красочным вызовом общепринятой мудрости. /…/ Повсюду в их одежде символы изобилия сосуществовали с символами бедности».
В культуре хиппи складывается также весьма своеобразный стиль взаимодействия внутри группы. Их социальное взаимодействие было тонким вычерчиванием жестов, слов, пауз, поз и т.д. По поводу того главного, что всегда предполагалось известным, но о чем прямо ничего не говорилось — по поводу этой фундаментальной нереальности жизни, этой игры, этого знания, безрассудного смысла этого «теперь и навсегда». В некотором неявном смысле взаимодействие ощущалось как «непрерывно разыгрываемый последний акт перед наступлением пустоты».
Ориентация хиппи на то, чтобы повседневная жизнь стала разновидностью искусства, ни в чем не проявлялась так отчетливо, как в их речи. «Говорение» было для них одним из важнейших занятий, которому посвящалось много времени. Однако, главное в их разговорах заключалось не в том, о чем они говорили, а в том, как это говорилось. Для разговоров были характерны неожиданные паузы, провоцирующие утверждения, неоднозначные аллюзии, внезапные отрицания, оскорбительные вопросы, очевидные парадоксы.
Между хиппи существовало сильное чувство общности, однако было бы неверным истолковывать эту общность в терминах «любви», «мира», «братства”. Хиппи не исповедовали и не практиковали социального коллективизма, скорее они исповедовали «природный индивидуализм». Их асоциальная установка проявлялась в ненадежности их обещаний, в неожиданных исчезновениях того или иного хиппи из поля зрения группы, в явном безразличии к жизненным траекториям друг друга. Но, несмотря на это, хиппи, несомненно, хотели быть в группе, и, будучи рядом, стремились помогать друг другу вполне бескорыстно.
Фрагменты работы «Хиппи. Взгляд на отражение», автор которой нам неизвестен. Машинописный вариант текста был предоставлен Л. Волковым, в настоящее время находящимся в Париже, раздел «Богомилы» подготовлен Т. Арефьевой. Составители допускают возможность существования иной точки зрения на данную тему.