В. ШЕЛЕНЧУК, Л. ДЕМЕНТЬЕВА
Письмо это нам передал один из сотрудников РИО, куда оно, собственно, и адресовалось. Но поскольку содержащийся в нем пламенный призыв может быть обращен не только к ленинградским рокерам, мы решили напечатать его и у себя, тем более, что, помимо всего прочего, оно дает некоторое представление о положении дел на Дальнем Востоке.
Хочу я вам немного рассказать о том, откуда я взялся, откуда появилась ритмическая проза и, вообще, как мы там живем на Дальнем Востоке в городе Владивостоке.
Вначале я пошел учиться в художественное училище. Поучился я там, поучился и бросил. Бросил потому, что его директор слишком часто любил говорить: «Нам таланты на фиг не нужны. Мы из вас будем делать художников средней руки и заполнять вами производство.» Такие у нас директора художественных училищ. Раньше он был учитель черчения, а теперь преподает рисунок и руководит подготовкой художников. Правда, здорово? У нас во Владивостоке вообще все здорово. За культуру, например, у нас отвечают два человека: женщина — бывший работник цементозавода: она так потихоньку-потихоньку пошла по общественно-культурной деятельности и вон куда добралась, а второй ее помощник — бывший майор милиции. Вот эти два человека отвечают за нашу культуру. Догадываетесь, как у нас с культурой?
Вот я и ушел из этого училища. Мама почему-то считала, что ее сын должен взять лопату в руки и пойти с ней работать, но я подумал, что это не мое и решил стать творческой личностью.
Изначально нас было четверо — я, Сергей Нелюбин (Сеня), Соболев и Калиниченко. Калиниченко — я не знаю, если только это удастся — это будет такой поэт, который… Короче, все эти Вознесенские и прочие корифеи, я извиняюсь за грубое слово, пусть сразу прячутся в попку. Это, действительно, настоящий поэт. Поэт с большой буквы. А Сеня он вот чего придумал: стихи у него такое странной формы — ему наплевать на все шаги, ямбы, все у него конкретно, по-русски, лишь бы понятно о чем говорится, и чувствовалась рифма. И когда он читает свои стихи, всегда притоптывает ногой. И назвал он все это свое творчество — ритмическая проза. А я, значит, ото всех понемножку: манеру писать взял от Калиниченко, а название от Сереги и прибавил барабаны. Вот так она и явилась на свет, наша ритмическая проза.
Дальше мы с Ларисой Николаевной попытались сделать из этого театр. Чего-то, вроде, пошло дело. Вступили в кооператив «Творчество» — недурно, думаю, делать, что хочешь, да еще за это деньги получать. Обычно наоборот — если хочешь что-то делать, надо платить. В общем, вступили в кооператив, договорились о выступлении. Пошли распространять на себя билеты. И за четыве часа мы распространили 700 билетов. В кооперативе все удивились и повели нас на смотрины к главному режиссеру нашего драмтеатра. не потому повели, что мы там творческие люди, а потому, что мы умудрились за четыре часа распространить 700 билетов. Привели, а он говорит: «Да не может быть такого». А эти: «Да точно, мы сами эти деньги видели…»
Но все равно нам выступить не дали — одного такого крутого потомственного работника исполкома я обидел, пока билеты продавал. У нас там такая реклама была — плакаты, картинки разные, надписи… а он мимо проходит и решил блеснуть остроумием. Приставал-приставал, а потом спрашивает: «А что означает — типа — ваш хвостик на голове?» А я в то время был повышенной волосатости и у меня сзади бы такой хвостик. И я ему отвечаю: «Знаете, — говорю, — обычно мы билеты продаем молча — ну, покупают, не покупают, а иногда приходится вступать в разговор и объяснять, что раньше на Руси, если человек работал по металлу, у него была такая повязочка — полосочка, если же он работал с деревом — у него сзади хвостик был. Понимаете, когда нам приходится общаться вот с такими…» Тут он так круто обиделся. Ушел, стал выяснять, кто мы такие, начались звонки… Позвонили в кооператив: «Что это у вас за Театр Правды ставит пьесы о СПИДе, и голые по сцене скачут?» и т.д. В общем, билеты вернули. А мы обиделись, взяли костюмы, в которых должны были выступать, и в расстроенных чувствах уехали в Ленинград. (Это был ноябрь!) А вскоре и из кооператива вынуждены были уйти. Деньги — это такое безобразие, так портят они людей, но очень, как бы, нужны. Поэтому, чтобы до конца со своими друзьями-товарищами не разругаться, мы взяли и ушли оттуда.
А с выступлениями в последнее время нет-нет, да где-нибудь выступим. В Хабаровске вот на фестивале хорошо выступили. Даже металлистам понравились. А под конец мы им вместе с двумя отличными магаданскими группами ДОКТОР ТИК и ВОСТОЧНЫЙ СИНДРОМ (первые — это хардовики, вторые — новая волна) устроили ансамбль сенегальских барабанщиков. Это получилось так: 24 человека на сцене — я блажил идиотским голосом какие-то тексты типа «Я люблю тебя, жизнь», а толпа в такт колотила чем только можно: главный из ДОКТОРА ТИКА нашел за сценой металлическую рельсу и, как только мог, напрягаясь, отрывал ее от пола и отпускал; один, который раньше в пантомиме занимался, — наше палку металлическую и, сидя на ее конце, в такт на ней подпрыгивал; кто-то завернулся в штору, катался в ней по сцене и, периодически высовывая голову, в такт лбом об пол… И так все 24 человека. И все это под «Ямаху RX-21» Это была первая наша репетиция. Потом мы затащили этот ансамбль сенегальских барабанщиков к нам во Владивосток. А накануне там в этом зале этот кооператив «Творчество» делал спектакль к 70-летию Советской власти. Причем, я им периодически орал из зала, что вообще-то у нас на Дальнем Востоке ей еще 65 лет — у нас в 22-м году все это свершилось — и потому по нашему календарю — еще застойный период. А им хоть бы что — шпарят про 70-летие, про перестройку. И вот от этого спектакля остались всякие декорации, костюмы революционные, банты, одежда анархистов, которые мы и задействовали для выступления нашего ансамбля. Солирующим инструментом был гроб Керенского. Все как положено — RX, бонги, железяки, деревяшки, а соло — на гробу Керенского… Ну, в общем, в зале сидели соответствующие работники и опять на нас поперли.
В Москве вот недавно выступили два раза. Ну, здесь мы просто в нахалку. ЦЕМЕНТ выступил, должен был ЗООПАРК, а тут мы взяли и вышли перед ЗООПАРКОМ. А второй раз выступали на ассовской тусовке — ЧУДО-ЮДО, ВА-БАНК и ТУПЫЕ — очень интересная новая команда. Их спрашивают: «Чего вы играете?» А они: «Мусульманский джаз». Вот с ним выступили. Тоже, вроде, ничего.
А у нас во Владивостоке с выступлениями пока тяжело (говорю же, 65 лет). Да и из ваших мало кто заезжает. Вот ТЕЛЕВИЗОР к вам приехал. Первый раз. Ленинградский рок-клуб. Круто… Ну, все съехались. Целый ряд работников исполкома приехал посмотреть, что такое Ленинградский рок-клуб. Сели на свой 13-й ряд, и тут им Борзыкин — «3-4 гада мешают жить». У них, смотрю, на лысинах капельки пота… В общем, у вас здесь это кому-то и плакатно, а у нас так очень даже надо. Побольше бы нам такого. Глядишь, чего-нибудь и у нас сдвинулось бы. Приезжайте.
