«Мне было негде спрятаться хочешь не хочешь, я должен был вернуться в мир, который был сумасшедшим домом и обезьянником…»
С.Дельбланк «Дорогая бабушка»
Горожанин — это далеко не каждый живущий в городе. Горожанин — это неотъемлемая часть маленьких улочек и громадных улиц, которые причудливо пере плелись и пульсируют, как сосуды в теле совсем не сказочного, а реального урбанистического существа.
Музыка группы РАББОТА ХО рождается здесь, из этих сосудистых переплетений. Музыка города, в котором соседствуют (сосуществуют), а не дополняют друг друга вечное и сиюминутное. Старые мостовые, по которым любил бродить Некто Великий, и заасфальтированный центр, полузадушенный выхлопными газами, колокольня Киево-Печерской лавры и распарывающая острым мечом небо «Железная Дева». Все.
Все это рядом изо дня в день на глазах. Пропусти эту действительность через зрачки, гортань и сердце — и получится то, что РАББОТА ХО называет «депрессивным оптимизмом».
Первое выступление состоялось холодным апрельским вечером 1988 года в КТЗ Голосеевского парка. Тогда мы увидели только наброски программы «Фельдфебельский романс». Но даже по тем трем вещам можно было сделать вывод, что перед нами весьма оригинальная музыка.
С тех пор прошло полгода. «Депрессивный оптимизм» приобрел четкие очертания, стала ясна позиция. Наброски слились в цельное произведение.
Концерт начинается с режущей уши мелодии, которую выдувает Сережа Попович в губную гармошку, и невалящечного перезвона Black Box в руках Игоря Грановского. Далее — несколько пикающих сигналов и песня «Муравьи».
Странно, РАББОТУ ХО не сопровождает свита поклонников, «Фельдфебельский романс» мелькнула в киевском ежемесячном хитпараде газеты «Молодая гвардия» и исчезла. В последнее время меня уже не смешат шокированные непривычной музыкой зрители, боящиеся лишний раз в ладоши приударить. Неужели в результате на стороне «депрессивных оптимистов» останется десяток эстетствующих снобов? Ведь РАББОТА ХО не из тех, кто вечно рвет в атаку», и не может Сережа Попович, гордо оглянувшись на воображаемую миллионную толпу, рявкнуть в микрофон: «Мы вместе!». Впрочем, я не могу сказать с уверенностью, что «работники» об этом сильно жалеют.
Три разгрызающих стекло муравья. Мне вспоминается страшное проклятье злой колдуньи из сказки Гофмана «Золотой горшок»; «Будешь в стекле!». Как избавиться от давящей со всех сторон прозрачной твердыни? Мед ленно продвигается работа— поэтому порой и сквозит безысходность в гитарных соло Сергея. Наш город, огороженный стеклянным колпаком равнодушия… Вот и бьешься гофмановским героем в стеклянные стены.
Три муравья, разгрызающие стекло, производят таинственное «хо». Этот странный слог, составляющий часть названия, например в Китае обозначает иероглиф «огонь». Можно вспомнить и созданный Владимиром Хлебниковым ХОум-тайиый, спрятанный разум… Стоп. Хватит. У доверчивого читателя, вероятно, уже го лова кругом идет от такого количества подтекстов в творчестве РАББОТЫ ХО. Да и что это за не здоровая склонность к сложности, склонность к объяснению, а не к восприимчивости?!
Мы воспринимаем наш город таким, какой он есть. Он есть не зависимо от нашей любви или ненависти к ному. Мы носим его в себе. И никуда нам не деться от чувства, которое можно назвать «инстинктом родины».
Но вернемся к РАББОТЕ ХО. Не хочется искусственно усложнять то, что пишется отнюдь не с тайным желанием попасть в авангардисты. Перед вами всего лишь вывернутые наизнанку люди — постигайте свои внутренности!
РАББОТА ХО обладает уникальной чертой — непредсказуемостью. Невозможно предугадать, что выкинет эта команда завтра, что преподнесет. Подобно персонажу Курта Воннегута, который перемещался во времени. РАББОТА ХО вытягивает из клубка будущих сердечно-сосудистых переплетений четкую форму кровеносной системы урбанистического существа, перемещая его в настоящее.
Непредсказуемость плюс работоспособность. Символом группы стал муравей с немигающим овалом глаза, труженик и разгрызатель стекла. Работоспособность до боли в пальцах и гудения я ушах. Жаркое лето было отдано репетициям, в ходе которых заканчивалась и отшлифовывалась программа. Что заставляло их просиживать ночами за инструментами, в сотый раз прогоняя одно и то же? И откуда этот дикий вопль: «Дай крылья мне!»? («Миграция»).
Образ шизофреника, который, если верить «Нашему современнику», впервые вынесли на сцену «Битлз», изменился до неузнаваемости. Вот что странно: нынешний шизофреник — это любой не традиционно мыслящий человек. Он ничего не гребет себе, ни зачем не гонится, а просто думает по-своему и иногда высказывает свои мысли вслух. Таков современный городской шизофреник, мирно помешанный, так сказать, т.е. настроенный совсем не агрессивно.
Мир песен РАББОТЫ ХО посте пенно притягивает, завораживает. И в какой-то прекрасный момент становится необходимостью. Та кой необходимостью, как возвращение домой.
Верится мне, что недалеко то время, когда песни группы РАББОТА ХО получат справедливую оценку, когда сможет наш объевшийся музыкой рок-фаи сказать: «Да, это весело! Да, это страшно! И это — моей.
Начинается концерт. Терзает гитару Попович, будто по собст венным нервам бьет. Игорь Грановский, возвышаясь над родны ми клавишами, подпевает Сергею. А в глубине сцены творит свой рок-н-ролл ударник Костя Довженко. При возможности по наблюдайте за пластичными движениями его рук. Немногословный я жизни, он все свое красноречие вкладывает в ритм. И барабаны оживают, начинают петь — тише, громче…
Наш город, подхваченный холодным осенним ветром, врывается в окна и разбивает вдребезги стеклянный уют полусонных квартир. Мы, улыбаясь, идем ему навстречу…
Темпаче.
P.S. «Иммунитета к безумным идеям у землян не было…»
(Курт Воннегут)