Саша Башлачев.
27 мая 1960 — 17 февраля 1988.
Родился в Череповце.
Учился в Свердловске.
Жил в Ленинграде.
«Я увидел тебя, Россия, а теперь…»
Когда он был в центре внимания — во время домашних концертов и перекуров,- его напряжение исходило веселостью и лукавством. Он забавлял и забавлялся — дудел в папироску, пел по-английски с чудовищным произношением, шутил, смеялся.
Но когда звучали первые аккорды, его аккорды, когда все усаживались вокруг и затихали, он медленно обводил глазами присутствующих, глядя в глаза каждому, бросая аккорд — каждому, сзывая — всех…
Звучал ритм, звенели колокольчики — а он звал, звал — услышать, соединял физически всех с собой, пока не наступал момент, когда нельзя уже было быть и жить отдельно, когда нельзя было отвести глаз и пошевелиться.
Ведь самым главным для него было, чтоб услышали. Самым страшным было, что не слышат. Слушают — и не слышат. Ведь слова его, каждое слово было зерном жизни, и он бросал их — не на ветер, а если и на ветер, то лишь на «хмельной ветер верной любви… Тут дело не ново — словить это слово. Ты снова и снова, и снова — лови!»
Он очень хотел, чтобы его понимали.
Кем он считал себя? Это очень сложный вопрос. Он был блистательно умен, глубоко образован. Прекрасно зная и чувствуя русский язык, проникая в его потаенные глубины, извлекая и приближая к нам богатства фольклора, он предпочитал говорить на сленге. И жить — нигде. Просто — в России.
«Я с детских лет не умею стоять в строю»,- говорил он. «Психически здоров. Отвык и пить, и есть. Спасибо, Башлачев. Палата номер шесть». Это автохарактеристика настолько же тонка и хороша как шутка, насколько и серьезна.
Но среди его немногочисленных лирических самоопределений есть формулировка, достойная отдельного большого разговора:
На второй мировой поэзии
Признан годным и рядовым.
Вторая мировая поэзия… Вторая — рядом с официальной, с завалами печатной продукции. Вторая мировая — снова и снова поднимающаяся, идущая к людям, сжимающая в руках гитару, рвущая сердца и гитарные струны. Вторая мировая поэзия — неизученная, неизданная, неведомая многим, а для многих — единственная.
Ее призыв — добровольный штрафбат. Люди, принимающие на себя вину — за все. Им дается высшая мера любви. Их имена известны… становятся потом.
17 февраля 1988 года Саши Башлачева не стало. Ему было двадцать семь.
Ему было двадцать семь, и он ушел сам. Для многих, знавших его, это было страшной неожиданностью и загадкой. Зачем? Почему? Сколько изумленных вопросов сквозь слезы…
Его знали веселым, озорным, забавным, беспечным и бесшабашным. Иногда он выглядел совсем ребенком. Любил развлечения, игры, на все неожиданное, неизвестное смотрел восторженными глазами, все время ожидая чего-то еще. «Здоровски!» — говорил он.
Но те, кто знал его ближе, те не раз видели в тех же лучащихся глазах страшное, невыносимое напряжение.
Он не вписывался ни в какое общество, хотя многие «держали его за своего», и знакомых, друзей-приятелей было у него очень много. Многих вводили в заблуждение лукавая улыбка и детские вопросы. Его лики и личины — на выбор! — чаще оказывались ближе и понятнее окружающим, чем то, что так отчаянно и страшно открывалось, так рвалось наружу в его песнях… «Да наши песни — нам ли выбирать? Сбылось насквозь».
«Не верьте концу. Но не ждите иного расклада»,- писал он. Те, кому довелось прикоснуться к его жизни и его песням, никогда уже не смогут поверить концу.
Его было слушать нелегко. Начинало болеть сердце.
Отпусти мне грехи! Я не помню молитв.
Если хочешь — стихами грехи замолю.
Но объясни — я люблю от того, что болит,
Или это болит от того, что люблю?
Его нелегко было слушать. А ему — невозможно смириться со страшной мельницей нашей общей судьбы.
Чудовищная действительность, чудовищная реальность, в которой он жил, которую он видел («Мы строили замок, а выстроили сортир. Ошибка в проекте, но нам, как всегда, видней…»), судьба Ванюши и душа Егорки — «понапрасну вся прокопченная, нараспашку вся заключенная»,- все это вызывало безмерную боль — до крика.
Трудно в пути. То там, то тут подлец заноет.
Мол, пыль да туман… Сплошной бурьян, и нет конца.
Но все впереди. На белом свете есть такое,
Что никогда не снилось нашим подлецам.
Освобождение приходит в слове и любви.
Альбом «Вечный пост», последний альбом, в сравнении с более ранними записями поражает покоем и светом.
В нем наиболее отчетливо и чисто звучит литургия Саши Башлачева. Литургия, не имеющая ничего общего с ортодоксальной религиозностью, но покоряющая и убеждающая светом истинной духовной высоты, знания и сострадания.
Засучи мне, Господи, рукава,
Подари мне посох на верный путь.
…Все завещано. Путь пройден. Нам, тем, у кого он не пройден — данный нам путь,- страшно думать о том, что этот путь может быть пройден так быстро.
Он хорошо знал цену пройденному пути и своим песням. Это цена жизни. Все это отдано нам.
Я знаю, зачем иду по земле.
Мне будет легко улетать.
Вышла пластинка. Все больше становится людей, услышавших, требующих и пробующих рассказать о Башлачеве. Мы видим его «Имя имен» — открывающим первый номер журнала «Знамя» за 1990 год. Вместе с радостью — невольная горечь и возмущение: а ведь еще в 1986-м… Но Сашин голос останавливает меня: «…Лихом в омут глядит битый век на мечах».
И я снова слышу его, узнаю и не могу не верить…
В сито времен бросит боль да былинку,
Чтоб истиной к сроку взошла.
