… Игла коснулась диска. И сразу резануло слух. Хотя и запись отменная и пластинка — качественная. Но вот голос. Как-то не воспринимаются чисто русские тексты Бориса Гребенщикова, записанные по-английски. Вроде бы все хорошо, но что-то главное исчезло…
БГ вернулся после почти полуторагодичного отсутствия. Результат его творческой командировки в США — пластинка, записанная в лучших студиях грамзаписи, в подготовке которой нашему поэту и композитору йомогали ведущие «звезды» мирового рока.
Эта беседа с Борисом Гребенщиковым состоялась накануне представления его новой пластинки, названной «Рейдио Сайленс» (Радио Тишина), в пресс-центре МИД СССР. Для автора, бывшего в недавнем прошлом «звездой» советского «андеграунда», — это официально признанный успех.
БГ: — Нет никакого особенного успеха. Есть скромное, нормальное, набирающее постепенно силу признание.
— Борис, какой период вашей работы запомнился больше всего?
БГ: — Что такое время? Оно в разных слоях сознания течет по-разному. Вот слой, который занимается музыкой, АКВАРИУМОМ, — это прямой отсчет, а вся остальная хронология плавает относительно него. То, что я делал в 75-м, 79-м, 86-м в жизни, — я не помню, а в музыке — помню. Поэтому запомнилось все.
— Тогда вопрос, касающийся времени. По-вашему, АКВАРИУМ обязан своей популярности таланту или тому, что работал он, когда все молчали?
БГ: — Ни то, ни другое. Далеко не все молчали. Убеждён, что музыка, которая пишется в определенный момент, пишется не людьми. Есть какие-то общие условия, протекающие в данном уголке земного шара в данное время, и они делают эту музыку возможной. Если почитать старые китайские трактаты, «Осень господина Йо» и другие, то там о государстве судят по той музыке, которая была в нем популярна. Музыка, которая популярна, в какой-то мере связана с развитием общества.
— Но ведь эта связь скорее существует не прямо, а опосредованно. Неужели нельзя уйти, абстрагироваться от общества?
БГ: — Мы живем в обществе…
— И свободными от него быть не можем.
БГ: — И не должны быть свободными, вот что интересно. Попробуйте пожить на необитаемом острове, чтобы понять. Все определяется обществом, в котором ты живешь, условиями, в которых ты живешь, людьми, с которыми ты живешь. А музыка имеет строго магическую, мистическую функцию. Выражает симптомы этого общества. А мы… Мы были меньше связаны со структурой общества, почти не связаны. Поэтому были более свободны в выборе музыки, тембра, в выборе тем. И делали то, что хотели.
(Действительно, поколение, которому принадлежит БГ, было не связано с обществом и делало именно то, что хотело. Впрочем, общество, вернее, его официоз тоже с ними не особенно церемонился. БГ записывает «Графа Диффузора», а его из ЛГУ выгоняют. БГ на фестивале в Тбилиси фурор производит, а его из комсомола!)
— Вы говорили, что лучшее время для работы — это безвременье, а сейчас у вас возникли определенные трудности.
БГ: — Как только попадаешь в фокус, настраиваешься на то, что в обществе происходит, сразу входишь в общественное время. И начинаешь писать «от головы». Но это дело крайнее. Если немножко от этого отойти и чувствовать сердцем, телом, что происходит, но сознательно не принимать во внимание, не быть заинтересованным в том, кто более прав — Ельцин, или Лигачев, или Горбачев, или кто-нибудь еще, или просто Народный фронт, — тогда есть возможность писать.
— Если музыку, людей, которые эту музыку пишут, извлечь из общества — им нечего будет сказать? Вы могли писать в США или остались там без средств выражения?
БГ: — В Штатах я не могу писать по-русски. И поэтому я начинаю писать по-английски, а так как по строению своей психики я все же не англичанин, не американец, по счастью, я — русский, то пока что получается, на мой взгляд, не самое интересное.
— Так про что же вы пишете в Америке?
БГ: — Тема моих песен там — мифология применительно к современной жизни.
— Очевидно, речь идет о восточной мифологии?
БГ: — Давайте я вам в двух словах объясню схему того, что происходит. Любая культура любого общества в любое заданное время является своеобразным буфером между Вселенной и людьми, которые в этом обществе живут. И без этого буфера человек не может воспринимать реальность — примеров тому миллион. Искусство дает человеку каркас, на котором он может свою собственную действительность собрать в соответствии с какими то определенными схемами, законами, верными для этого общества в это время. Существует метакультура человечества, про которую мы все за последние несколько веков забыли. 20-30 лет назад в связи с рок-н-роллом начали вспоминать потихоньку. Но культура оказалась просто уничтожена. Она была подменена искусственной, потребительской культурой, когда композиторы писали ту музыку, которую было удобнее продавать. Или писали музыку строго элитарную, как Шнитке, например. Связанную с метакультурой, но никак не связанную с жизнью. Народная музыка оказалась уничтожена — рок пришел заменить ее. То есть культура так таковая дает человеку возможность существовать вообще, объясняет его мир понятными для него терминами. Которые понятны и ему, и его родителям, и будут понятны его детям. А мифология — это та схема, по которой культура собирается, на которой она стоит. Те, кто руководил нами вместе со своими верными помощниками, тоже пытались создать свою мифологию. Но при малом наличии времени и полной бездарности у них это не получилось. В принципе, идея изначально была хорошая, но они, к сожалению, были мало знакомы с мифами. Поэтому мифология получилась кособокая. Я же занимаюсь мифологией обычной. Когда я делаю это в России, мне самому это интересно. Когда в Америке — гораздо менее интересно.
— Значит, вы пытаетесь создать то, что не смогли сделать наши «вожди»?
БГ: — Нет, дело в том, что у нас уничтожили, помимо всего прочего, чисто физически большую часть носителей культуры. Попытались уничтожить генотип русского духа. Уничтожить и посмотреть: взойдет он опять или нет? И выясняется, что взойдет. Правда, всходы тоже кособокенькие какие-то. Люди все больше возвращаются к тому складу русской души, который для России был присущ всегда. А я не создаю, я скорее пытаюсь налаживать некоторые недостающие звенья.
— А религия в этой системе является элементом культуры или это выход на что-то большее?
БГ: — Мифология дает костяк, культура дает самонаполнение. Но и костяк, и наполнение не действуют без двигательного вектора. Когда все это находится в состоянии стазиса, неподвижно, то начинается загнивание. Религия дает направление движения, говорит, куда и как нужно идти. Как надо совершенствоваться. Человеку без религии совершенствовать в своей жизни нечего. Религия — инструкция, как стать более цельным, как стать умнее, правильнее… Любая религия такова.
— И вы не видите принципиальной разницы между православием и, скажем, буддизмом?
БГ: — Религия уместна для того уголка Земли, в котором она существует. Взять буддизм, насадить его здесь повально? Но мы все-таки не буддисты.
— О прагматизме в рок-музыке. Мне кажется, что западная рок-культура до начала 70-х годов была все же музыкой «контр», противостоящей официозу. А, датой переломной, датой перехода к «про», к прагматизму можно условно считать смерть Джима Моррисона в июле 1972 года. У нас происходит то же самое, только переходная дата — смерть Саши Башлачева в феврале 1988-го. Что вы думаете по этому поводу?
БГ: — Эта история повторяется постоянно. Начнем с самого начала. Чак Берри, Литл Ричард и другие. Поиграли, попели, потом раз — и вся первая волна почему-то схлынула. Тут Элвис и все остальные. С ними то же самое — Элвис пошел в армию, все остальные как-то затусовались. Пошла коммерция, чистая коммерция. Потом из Англии пришла новая волна. Всё опять сказали: «А, вот настоящее!» Пошли подделки под подделки. Затем «сан-францисская школа», «лос-анджелесская». И так волнами.
— У нас то же самое?
БГ: — У нас была замечательная волна в начале 60-х в Москве и Ленинграде — группы, которые открыли рок-н-ролл. Потом они испортились — все начали защищать дипломы, или спились, или что-то еще. Потом мы появились: Макаревич, я, все остальные. Появились к тому времени КИНО, Сашка Башлачев, свердловская школа. Опять стало интересно. А Сашка… Он абсолютно точно понял, что наступает вакуум и просто нечего делать. Я чувствую то же самое.
— А новое поколение, по-моему, не появляется.
БГ: — Уже появилось. Те же самые Янка Дягилева, АДОЛЬ, ВОДОПАДЫ…
— Я боюсь, им будет трудно пробиться.
БГ: — А кому нужно пробиваться? Мы работаем или для счастья самой работы, выполняем очень важную функцию, что дает удовлетворение, или мы работаем ради денег?
— В интервью Артему Троицкому в телевизионной «Программе А» вы сказали, что вас продали. Кому и зачем?
БГ: — У нас странное отношение к слову «продали». Испокон веков торговля была нормальным занятием. А для чего еще, по-вашему, я во все это ввязался? Здесь меня продали, в Америке купили.
— Не очень понятно, что влекло вас в Штаты. Вы не можете писать по-английски, как Набоков. Просто стремление русского человека мир поглядеть?
БГ: — Во-первых, да. Реализация элементарной свободы. А во вторых, было очень интересно, потому что здесь все стало на тормоз — в связи с перестройкой, со всем остальным. Мне интересно было найти что-то новое, для этого надо было вырваться, посмотреть со стороны. Я посмотрел. Там совершенно иной уровень — не технический, а духовный.
— Вам нравится работа, вы живете тем пластом сознания, который задействован в написании музыки. Вам интересно?
БГ: — Нечестный вопрос. Ведь я могу спросить — что такое интересно?
— А слушатель вам необходим?
БГ:- Обязательно. Если делаешь что-то и не можешь иначе, имеет смысл делать это хорошо. Появляется на свет новое живое существо — песня. Вот она лежит на пластинке или в памяти — ее хочется спеть, хочется, поставить. Она говорит: «Ну, давай, спой меня!» Мы сейчас вспоминаем старые песни, пытаемся что-то сделать с ними. В силу того, что они этого хотят.
— Стихи ваши могут существовать отдельно от музыки — книга ваших стихов возможна?
БГ: — Возможна не книга стихов. Книга сейчас делается, но это все-таки сборник текстов. Рабочее пособие для исследователей, анализаторов.
— Существует ли принципиальное отличие АКВАРИУМА от других групп?
БГ: — Это легко говорить с точки зрения аналитика, удаленного от нас лет на 500. Я не знаю, какое отличие, какое сходство, я знаю, что Андрюшка (Макаревич. — Прим. ред.) очень хороший человек. Вам виднее.
— Чего вам сейчас не хватает?
БГ: — Времени.
— Чем вы занимаетесь сейчас?
БГ: — Мы делаем очень интересную музыку, которая должна быть приемлема и здесь, и на Западе. На английском языке возвращается к нам, на русском идет туда. И начинает такой мостик налаживаться. Самое важное — АКВАРИУМ жив! Новые песни — это новая ступень. Движение в сторону весны продолжается…
Записал М.ЛУКИН. (ТАСС).
Статья сохранена Анатолием Сухаревым.