«РАББОТА ХО». Впервые появилась на сцене в феврале 1987 г. как проект Сергея Поповича ВАВИЛОН. После ухода басиста Юрия Михайличенко группа в феврале 1988 г. меняет название на РАББОТА ХО (Попович — гитара, вокал; Игорь Грановский — клавишные, вокал; Константин Довженко — ударные, вокал) и определяет свою новую деятельность как «музыка в стиле депрессивного оптимизма». Одна из интереснейших некоммерческих групп.
Магнитоальбомы:
«Взъерошенное дерево»(1987),
«Потенция» (1988),
«Фельдфебельский романс» (конц. Записи) (1989)
Интервью, которое публикуется, взято в марте 1990 года. В следующем номере — продолжение рассказа о группе вплоть до сегодня.
Интервью с Сергеем Поповичем, группа РАББОТА ХО.
— Чем объяснить перемены в составе РАББОТЫ ХО?
— Сложившимися обстоятельствами. Наверное, они возникают, когда происходит какой-то застой. Я не имею в виду Игоря Грановского и Костю Довженко, ушедших их группы… Наблюдалась некоторая цикличность ухода. Если отмотать немного назад, то примерно так же в группу пришли басист Коля Игнатенко и фотограф Юра Тугушев. Они пришли как раз в том период, когда у нас уже возникли определенные сложности, которые мы просто законсервировали, дабы оттянуть время для выездов и каких-то доработок. Но о плотной творческой работе вопрос уже не стоял. То есть, ее не было с начала лета 89-го. В основном у нас с Костей сложно было. Мы начали терять уважение друг к другу.
Летом пришли Коля Игнатенко и Юра Тугушев. Причем остальные ребята с трудом представляли, в каких формах мы могли бы сотрудничать как с Юрой, так и с Колей… И я очень благодарен Игорю и Косте за то лето и ту осень. Потому что в связи с этими осложнившимися отношениями я вынужден был научиться работать один. Выживаемость, или как еще это называется.
У меня летом были мысли о создании такого сольного проекта. Я даже название придумал — АНСАМБЛЬ ГРУСТНЫХ ПЕСЕН — и решил, что мы с Колей могли бы заняться такой вот вещью, параллельно с РАББОТА ХО. Найти какого-то сессионного барабанщика, может, даже подключать Костю…
Но потом я понял, что не смогу одной задницей сесть на две сковородки. Пришлось выбирать. Коля оказался очень заинтересован в группе. Он приходил и натурально учился. Группа АБРИС, из которой он ушел, занималась совершенно другими делами. Я не знаю хуже или лучше, но принцип отношения к музыке был совершенно иной, Коле пришлось проделать титаническую работу за это лето. И надо сказать, что не безрезультатно. А затем, как снег на голову, ситуация с Игорем… Хотя это не значит, что мы выгнали его из группы…
Мы успели отыграть одну репетицию с Колей. На примере песни «Французский дождь». Мы ее играли с клавишами, за лето подготовили вариант с Колей: гитара-бас-гитара… Если брать РАББОТУ ХО как организм, то эта репетиция была как последний всплеск разлагающихся белков перед смертью. На какое-то время мы почувствовали в себе большое количество сил и потенции. С такими настроениями мы трое суток прорепетировали на даче. Уехали туда и просто законсервировались. В сорока километрах от Киева. Была зима и было очень холодно. За трое суток мы сделали три вещи и поехали на «СЫРОК», где Коля впервые очень хорошо себя показал, моментально включился в эмоциональную цепочку, которая называется группой. Я опять почувствовал какие-то новые возможности. «СЫРОК» прошел очень спокойно. Играли мы примерно процентов на двадцать. Сказалось то, что мы давно не выступали, какие-то новые отношения, не очень хороший звук. А после «СЫРКА» Костя сказал, что дальше нам вместе будет сложно. Костины сольные проекты, которыми он довольно успешно занимался все лето, зашли слишком далеко и начали требовать уделения большего внимания, чем это было раньше. Совместить их в одном ансамбле для него оказалось сложно. Впервые мы очень хорошо поговорили. Нужно было менять форму работы в группе…
И тут произошел еще один сюжет. Это приехавшие на два дня в Киев оттянуться «восточные синдромы» — Вова Бовыкин и Юра Хотенко. Мы Вове предложили взять с собой дудку. Все это было в январе, как раз перед записью на студии в Москве. У меня ко всей этой московской записи было такое отношение — закатить из всего этого хэппенинг, получить максимальное удовольствие от процесса записи. И я предложил Бовыкину подыграть…
И в Москве-таки между нами тремя хэппенинг получился. По Косте было видно, что он уже отрабатывает. Хотя отработал он очень хорошо, потому что Костя в этом отношении человек максимально порядочный, щепетильный, и если он что-то обещал, то делает это на пределе своих возможностей. А требовать какого-то эмоционального включения, как раньше, я уже не мог. Пытался, но понял, что глупо. И еще я понял, что РАББОТА ХО может изменить форму существования. Мне в первую очередь нужны друзья, а не просто музыканты. Наиграть на много каналов на нескольких инструментах — несложно. Но зашифровать групповую попытку самосознания одному человеку невозможно. После Москвы мы с Колей придумали такую вещь. РАББОТА ХО превратится в некий консервант. Мы постараемся создать себе такие семейно-бытовые условия и вообще условия нахождения в этом социуме, чтобы превратиться в организм, живущий в условиях полу-анабиоза. То есть, мы сознательно замедляем темп развития до появления малейших условий. И мы поняли, что должен быть духовный состав, духовный, а не музыкальный. Расширяться он может до разумной бесконечности. Мы с удовольствием на каком-то концерте или в записи привлечем максимальное количество музыкантов, сколько хватит входов на пульте. А плотная работа на настоящий момент — это четыре человека: я, Коля, Дима Пидлусский (барабаны) и Юра (информация на март 90-го — Т.Е.)
— Однажды ты по принципу Людовика XIV обмолвился: «РАББОТА ХО — это я». Стоит ли эти слова воспринимать прямолинейно или ты можешь их как-то пояснить?
— Давай так. Я не железобетонный. И как всякий человек подвержен слабостям.
Можно придумать такую отговорку: РАББОТА ХО — это я, потому что у меня кроме РАББОТЫ ХО и семьи ничего нет. То есть мое «я» максимально заполнение этой идеей, этим проектом, а все остальное — простое любопытство. При этом РАББОТА ХО может быть — я и еще кто-то. Во всяком случае, это честно. Возможно, было сказано достаточно резко и некорректно по отношению к ребятам, тем более, что я это сказал не в их присутствии. Хотя Костя в нашем последующем разговоре подтвердил, что в действительности так оно и было, что я взял на себя ответственность за весь ход событий в группе. Именно поэтому нам стало сложно работать вместе. В каждой группе есть человек, несущий флаг. И когда этот флаг начинает быть слишком заметен, группа распадается, музыканты уходят; и тот, кто остался, так или иначе продолжает нести флаг дальше. Примеров достаточно много.
— Насколько изменился дух «депрессивного оптимизма» в нынешней РАББОТЕ ХО?
— Я думаю что полностью изменился. Депрессивный оптимизм — это обычное состояние. Оно похоже на констатацию какого-то факта. В настоящий момент нас больше интересует движение, чем просто состояние. Ну, и потом много всяких вещей произошло. Сейчас всеми участниками РАББОТЫ ХО движет желание чего-то еще, помимо музыки. Это как некая субстанция, которая тащит нас вперед. И вот эта субстанция — общая. Я думаю, что более конкретно, чем депрессивный оптимизм. Мы развиваемся. Вот недавно мне сказали, что РАББОТА ХО напоминает какой-то фашистский рейхстаг. Это совершенно не так. Мы действуем друг на друга, а это — самое главное.
Я придумал два вопроса для собственного интервью. «Какую музыку вы любите?» — спрашивают у меня. Я отвечаю: «Ту, которая на меня действует». Или: «Ваше хобби?» Я отвечаю: «Собственная жизнь».
А еще пояснить депрессивный оптимизм можно через философский словарь, желательно последнего года издания. Там написано такое слово — «экзинстенциализм». Нас в Ленинграде так обозвали, я потом словарь открыл: о, господи, это же про нас полностью.
— Считаешь ли ты блок с ВОСТОЧНЫМ СИНДРОМОМ идеальным для ХО?
— Да, мы нужны друг другу. И это касается не только коммерческих сторон музыки. Я ощущаю потребность в их помощи, как музыкантов, в наших проектах, и ощущаю желание помогать им, как музыкант, в их проектах. На недавних гастролях в Харькове я строил им звук и услышал совершенно другой СИНДРОМ, который раньше никогда не слышал. Я почувствовал, что эта музыка на меня действует. И мне показалось, что я знаю, как их нужно озвучивать. Я сказал, что если бы у меня была студия, то я предложил бы себя в качестве звукорежиссера. Они очень оптимистично приняли эту идею. И вот на днях звонок из Ленинграда. Звонили «синдромы» и говорят, что им спонсор на восемь дней за большие деньги купил студию Стаса Намина, и они предлагают мне отпродюссировать эту запись. И вот я еду в Москву на студию Стаса Намина записывать ВОСТОЧНЫЙ СИНДРОМ.
Я думаю, что наши отношения проходят на уровне «ты — мне, я — тебе». Нам удается построить некий духовный мостик. Я очень высоко ценю человеческие качества как ВОСТОЧНОГО СИНДРОМА в целом, так и каждого музыканта в отдельности.
Ну, как бы это по-русски. Хорошие они ребята.
— А сейчас вопрос, который очень любит задавать всеми нами уважаемый товарищ М.: ваши творческие планы?
— Я думаю, что в настоящий момент из-за того количества калейдоскопических перемен за довольно небольшой промежуток времени человек, который за всем этим наблюдал, не может не заметить, что группа носит непредсказуемый характер. Причем мы не возносим на щит свою непредсказуемость. Просто это говорит о том, что мы адаптируемся к сложившимся обстоятельствам, имея ввиду какие-то общечеловеческие и наши человеческие ценности: единственное, что неизменно. Все остальное будет формироваться. Сейчас задача группы — разработка максимального количества пластов искусства, связанных с нашей идеей или точкой пересечения наших идей. В эти пласты включены графика, сценография, видео — мы хотели бы все-таки снять цельный фильм, запись альбома, по возможности максимально цельного. Все это носит название «Танец». Не просто демонстрация различных движений, а танец как наше состояние по жизни. Я однажды написал короткий рассказ, который заканчивался словами: « Я хотел бы иметь выключатель чтобы не танцевать, где попало.» Этот рубильник включен, и мы будем двигаться дальше. Самое главное — определить свою компетенцию: вот она заканчивается, а дальше начинается любопытство. Вот мы и хотим идеально совместить нашу компетенцию, при этом совмещая и наше любопытство. Сделать из этого движущуюся духовную субстанцию. Во всяком случае, это форма интересного, полноценного существования.
— Что такое по-твоему, индепендент?
Во-первых, мне нравится фонетика этого слова. Сразу же хочется написать трактат о путях развития сознания в специальных условиях. Но все это ерунда. Я очень прикалываюсь на фонетике. На том, как это выглядит эстетически. «Индепендент» — звучит как-то таинственно, по-вечернему. Я думаю, что это слово непереводимое. Давай, я лучше перечислю настоящий индепендент, который есть в Союзе. Это ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА, Юра Сторожук, КОЛЛЕЖСКИЙ АСЕССОР. При этом они могут продаваться кому угодно — индепендентом они останутся. В некотором роде — НЕ ЖДАЛИ…
— А почему в некотором?
— В их музыке слишком много сатиры. То есть не все двери открыты. Хотя потенция огромная, особенно у Лени Сойбельмана. Но в эмоциях, которые несет их музыка, слишком много пародии, сатиры. Это единственный обламывающий фактор.
Далее. ВОСТОЧНЫЙ СИНДРОМ. Это такой индепендент, что они даже к жизни не приспособлены. Это когда люди двигаются. Двигаются самостоятельно. Вот это индепендент. Это та субстанция, которая движется и побуждает к движению стоящих рядом. Как только появится эта субстанция, сразу можно ставить в лоб печать — «ИНДЕПЕНДЕНТ». Но она все равно не прилипнет. А вот у тех, кого эта субстанция вытащит за собой, на лбу будет клеймо — «индепендент». Вот группа ИВАНОВ-ДАУН. Они слишком старательны. Это единственный недостаток, поскольку их музыкальная компетенция очень высока. Это касается Леши-гитариста. У него на лбу печать. Не знаю, сможет ли он ее смыть, оставить свой третий глаз чистым. Но год назад это был KING CRIMSON позднего созыва, сейчас это немецкая волна, а через полгода будет что-то еще. Но, может быть, он приблизится к модному течению.
А вот КОЛЛЕЖСКИЙ АСЕССОР. Они побывали на Западе и, вроде бы, должны нести это как флаг. Они не несут. Многие воспринимают это как пофигизм, а я вижу чисто человеческую депрессию и человека, который не пытается ее скрыть. Это — настоящий индепендент. Они не стараются в технологии. Они стараются в другом. У них постоянно что-то происходит,из-за чего-то они всегда будут двигаться.
— Тогда давай попробуем в нескольких словах дать понятие «индепендент».
— Это самостоятельное движение. Это движение, не зависящее от внешних факторов музыкального рынка.
Интервью Татьяны ЕЖОВОЙ.
Киев, март 1990 г.
Приводится с сокращениями.
ПРОСМОТР
