КОРР.: — Егор, есть ли у тебя какие-то песни, о которых тебе ие хотелось бы вспоминать?
Е. ЛЕТОВ: — Да трудно даже сказать, видимо, нет все-таки. Ну, если и есть, то самые ранние, которые даже, может быть, и не записаны, — годов 82—83. Ну и то я о них сейчас вспоминаю очень хорошо, потому что это курьез: то есть я бы очень хотел, чтобы они по возможности были записаны. Мы в 1989 году осуществили запись «Посев 1982—1985» — это как раз те самые песни, которые мы никуда не включали.
КОРР.: — Согласен ли ты с бытующим мнением, что «ГО» — это Егор и плюс кто угодно?
Е. Л.: — Видимо, да, потому что группа называется не то что по лидеру, а по той идее, которую она выражает (сегодня Летов играет уже с новым составом и новым названием группы. Название, кстати, нецензурное…) Если мыслить по сути, глобально, то «ГО» или вот наша тусовка, наш Панк-клуб (имеется в виду Всесибирский Панк-клуб, организованный при участии Егора Летова в 1983 году), представляет собой одно детище. Там довольно много команд. У них может быть один гитарист или состав может между собой меняться. Дело не в этом. Просто каждая группа, которая называет себя группой, представляет некоего лидера, чьи песни она поет и чьи идеи она выражает.
КОРР.: — В интервью для «Ур лайта» ты назвал «Армагеддон попс» лучшим вашим альбомом. С течением времени что-нибудь изменилось?
Е. Л.: — Изменилось. Лучший альбом у нас «Русское поле экспериментов».
КОРР.: — Как раз вопрос по поводу этого альбома: в чем состоит суть твоих сольных проектов, так как в них в принципе отражены старые записи, но в новых аранжировках?
Е. Л.: — Что ты понимаешь под «сольными проектами»? «Русское поле экспериментов» — это электрический альбом, а не акустический. Тот акустический вариант, который ходит в Ленинграде, это вообще не альбом, это бутлег. Когда я был очень болен, я записал его у Фирсова (Сергей Фирсов — режиссер студии звукозаписи Ленинградского рок-клуба).
У меня тогда насморк был… Так что это была курьезная запись… А о сольных проектах трудно говорить — это не сборники, просто у ГО есть две ипостаси: одна электрическая, а другая — акустическая. Электрическая — это полное самовыражение, именно то, что мы доводим как идею до конца, а акустическая — это то, что приходится играть, потому что нет других возможностей. То, что играется на кухнях, — вот это акустика. И поэтому я специально записал впоследствии акустический альбом в декабре 1990 года, потому что понял, что это некая не то что данность, а просто необходимая часть того, что мы делаем.
КОРР.: — Как ты думаешь, в каком направлении будет развиваться ГО, скажем, лет через 10? Чем ты вообще будешь заниматься?
Е. Л.: — Сразу хочу сказать, что никак не планирую жизнь вообще. А судя по тому, что с нами происходит, с нашим именем сейчас — то, что нас крутят по радио без нашего ведома, судя по тому попсу, в который мы погружаемся, в котором нас буквально просто тянет, видимо, мы перестанем давать концертные выступления. Либо будем давать их очень и очень редко. Это раз. Во-вторых. Последние записи мы ие тиражируем. Мы записали осенью 1990-го альбом, судя по всему, возможно, что даже самый главный. В него вошли последние песни Селиванова, нашего гитариста, который погиб, мои Кузи Уо. Так вот этот альбом мы решили не тиражировать вообще (речь идет о цикле «Хроника пикирующего бомбардировщика»).
По сути весь наш андеграунд стал одной из частей массовой культуры, одной из граней официоза. А то, чем я сейчас занимаюсь, это… не знаю как сказать, может быть, оккультные дела. Это можно по-разному называть —мистикой или нет, просто то, чем я сейчас занимаюсь, это скорее в области религии, может, именно в области оккультных или первобытных религий. Этим летом — я просто жду весны и лета — я уезжаю в леса и возможно даже… возможно, что я не буду больше заниматься рок-музыкой вообще.
Статья любезно предоставлена сообществом Выставка — Музей «Русское Подполье. Осколки»
ПРОСМОТР
