Кажется, наш рок-н-ролл решил не отставать от мирового. В том смысле, что удары по нему не прекращаются. Вот не стало Майка. Год назад в августе хоронили Виктора Цоя, как о недавней потере вспоминая о Саше Башлачеве. В июне 1991-го москвичи прощались с гитаристом «Мистера Твистера» Вадимом Дороховым. Не много ли, а?
Не так еще давно иногородний рок-фанат, приехав в Питер, отправлялся с Финляндского вокзала на Ковалевское кладбище. С колокольчиком. К Саше. Больше года — поток на Богословское, с цветами, значками, траурными лентами. К Виктору. Географическая карта расширяется. Майка похоронили на Волховском.
Будете в Питере, подойдите к рок-клубу на улице Рубинштейна. Со стороны Невского, медленно, читая надписи на стенах. Здесь и просто увековечены названия групп, и высказаны эмоции, не всегда цензурным языком. Я долго искала надписи в память Майка. Всего три… Почему так? Несправедливо. Можно попытаться понять. Слишком долгие (для недолгого века нашего рока) годы он был живой легендой. Создал, выдал — и как бы лег на дно. И пятнадцати — восемнадцатилетние не привыкли приветствовать «Зоопарк» так же часто, как, скажем, «Алису» или «ДДТ».
Был Майк, по видимости, далек и от социальной, и от философской направленности. Но прислушаться к языку его песен — это ж эпоха. Эпоха подвальных рок-тусовок, эпоха, породившая эти тусовки. «Мы живучи, как кошки» — пел Цой. Ну и дали по кошачьей живучести нашего рока. Из трех рок-лидеров, снявшихся в замечательной короткометражке, жив только Кинчев. Боже, не надо на этот раз любить троицу.
Историю «Зоопарка» прочтите в другом месте. Ну хоть в недавно изданной «Энциклопедии» Артема Троицкого. Будет все то же — начало в одной группе, переход в другую, создание своей, потом переходы музыкантов — то от него, то к нему. Почему эти переходы всегда вызывают такое количество слухов? Ведь явление явно нормальное, рок же — единый организм, движение ему только во благо.
Майк учился в ЛИСИ. Бросил, когда, по его словам, понял, что первый же дом, построенный по его проекту, рухнет. А нам всем надо знать, чувствовать, как мощно и сильно то здание, в закладку которого он вложил свои силы.
Все мы склонны задним числом искать предзнаменования бед. Не надо было, говорят, Цою играть свою смерть в «Игле». Эх, не надо было Майку в «Йа-ххе» разбивать зеркало, пусть и три года назад. Зачем он… Те питерские дворы, и лестницы, и дома еще больше опустели. Его нет. А на кладбище — что… Один из рассказов о жизни рока гласит: Майк отказался идти на похороны Саши Башлачева. Его уговаривали, убеждали, недоумевали. Он же ответил, что таких, как он и Саша, не хоронить надо, а выбрасывать на помойку. Страшно. Знал, что такие — такие — живут на самосожжении. Сгорел — и все, нет тебя. Полное, вот уж действительно панковское отсутствие пафоса и напыщенности. Цинизм — могут сказать. Пожалуй, неправы будут. И все же как-то неловко положить на его могилу цветы. Будете там, оставьте лучше пачку сигарет, или значок, или бисерную, или кожаную фенечку с запястья. Кажется, у нас уже вырабатывается ритуал посещения могилы рокера.
«Я — городской ребенок» — писал он. Так и было. Певец городской жизни, если сыпать штампами. Что же, русский рок создали — кто сидя на красивом холме, кто сидя на белой полосе, все смогли, все перенесли. И Майк не дожил до того дня, когда его рок из ленинградского стал санкт-петербургским.
Рок — единое целое. Не стало одного — все мы обеднели. Но главное-то, главное остается — мы вместе! Мы вместе, Майк!
Майку Науменко было 36 лет.
Статья любезно предоставлена сообществом Выставка — Музей «Русское Подполье. Осколки»
ПРОСМОТР
