«Последние танки в Париже» — единственная в России группа, позволяющая себе активно критиковать президента Путина и при этом собирающая полные клубы в Москве и Петербурге. Корреспонденты Rolling Stone разыскали фронтмена «ПТПВ» Леху Никонова и выяснили, что такое социальный протест в современной России и когда нам всем ждать революции.
Недавно один наш общий приятель выдал при встрече что-то вроде: « «Последние танки в Париже» — это, твою мать, интеллектуалы от панк-рока, а Леха Никонов — поэт похлеще Артура Рембо!» Никонов встречает нас на кухне квартиры одной из окраин Питера и лезет в полную грязной воды раковину, чтобы выудить оттуда нечто, крайне напоминающее но виду кусочек гашиша. «Я тут вообще то не живу, тут девчонка моя живет». — сообщаем нам Никонов своей обычной скороговоркой и перемешается в комнату с большой двуспальной кроватью. Чуть позже он швырнет на эту самую кровать свою рубашку и, видимо, позабыв, что говорил до этого, выдаст: «Вот здесь я и обитаю». Мы заходим в гостиную с парой мягких кресел-диванов, на которых лежат маска для разглаживания морщин и очки для солярия. Тут же разбросаны компакт-диски — гаражные сборники, альбомы The Сurе и She Wants Resenge, книги и порнографическое видео. На одном из книжных корешков крупный заголовок: «Критика иудейской религии». Звучит песня The Cure «Boys Don’t Cry».
«Новый альбом мы будем выпускать нелегально. Легально не выйдет — лейблы боятся. Из-за песни «Боже, храни Путина и его е*аный режим«», — говоря это, Никонов вертит к руках курительную трубку. На вопрос, за что он так ненавидит действующего президента, Леха реагирует довольно агрессивно: «Кто у нас за все отвечает? Президент. Кто взял на себя руководство операцией в Беслане? Президент. Нужно было освобождать детей любым путем, сделать все, чтобы они остались живыми». «А что, у тебя был рецепт?» — спрашиваем мы. «Черномырдин в Буденновске все сделал без крови — вот тебе и рецепт». — Леха говорит громко, напористо и очевидной верой и собственные слова — даже если пугается во временах и фактах. Надо признать, редкий панк обладает столь проникновенным ораторским талантом. Мы пытаемся выяснить, в чем же заключается протест Никонова. «А с чего ты взял, что я протестую? Прикинь, ты такой вопрос Пушкину задаешь? — соотнес себя с Пушкиным, Леха на секунду осекается, однако, усмехнувшись, продолжает: — Его тоже спрашивали: «Против чего ты протестуешь?- Что я могу сказать? Я поэт. Я просто пишу. Если кто-то воспринимает это как протест, значит, человек так меня понимает. А кто-то другой расценивает это просто как литературу». — «Но ведь песня «Боже, храни Путина» не может восприниматься как-то неоднозначно». — «Да ладно! Там ведь текст какой? «Боже, храни Путина от нашего презрения. / Боже, храни Путина и его поколение. / Путин — это власть, она диктует законы. / Путин — это ты. Путин — это миллионы»,- Никонов возбужденно рассекает рукой воздух. — Кстати, эта вещь пересекается с песней «Они ох*ли» где поется: «Власть всегда в руках у ментов, за них голосовали люди». Путина выбрал народ, а он принял решение, чтобы детей в Беслане убивали. Но народ-то такого решения принять не может. Ни один нормальный человек такого решения не примет. А вы этого не напечатаете, за любое упоминание Беслана к вам потом налоговая придет». — «Напечатаем». — «Значит, с налоговой у вас все в порядке,- Никонов смеется и откидывается на спинку кресла. — Пойми, еще недавно все вопросы пытались решать экономическими методами. Сталин с этого же начинал. А потом, когда в экономике у него ничего не вышло, он переключился на политические методы. Экономические методы уже не работают, что показали дело Ходорковского и Беслан. Даже адвокатов начали сажать! Их не сажали никогда, а теперь прецедент создан. Это начало репрессий». Леха долго и пространно рассуждает о Сталине и Путине о нелегкой судьбе России и, в конце концов начинает доказывать, что стране необходима революция: «Путин в данный момент олицетворяет собой централизованную власть как Людовик XVI или Карл I, которому благополучно отрубили голову. После этого житье в Европе стало полегче. Элита должна смениться! Революция неизбежна! Это эволюционный скачок, без них развиваться ничего не может. Мы сейчас отстаем лет на пятьдесят как минимум. Централизованная власть должна быть уничтожена, что успешно доказывает Евросоюз. Там власть децентрализуется, и это дает большие свободы частным лицам». Леха пытается доказать нам па примере событий 1917 года, что революция — это благо для страны: «Сейчас никто не использует слово «революция», вы заметили? Все журналюги говорят: октябрьский переворот. Какой октябрьский переворот? Это была реальная революция, до этого к России, кроме Пушкина, ничего не было, все было спи*жено. А когда у нас появилось настоящее искусство? Малевич, Маяковский, Кандинский, конструктивисты, архитектура? Действительно русское, а не спи*женное, как пельмени, матрешки и город Санкт- Петербург? Только после революции 1917 года. Без Ленина мы бы с тобой сейчас сидели в землянке при восковой свече и говорили бы не про, б*ядь, рок, а про гармошки». «Ты веришь в Бога?» мы пробуем сбить революционный пыл Никонова. «Без комментариев», — моментально реагирует Никонов, небрежно развалившийся поперек дивана. «Боишься?» — «Без комментариев, — упорствует Леха. — Я знаю все эти законы о СМИ. Если я сказал «без комментариев», вы ничего другого напечатать не можете…»
Звонит телефон. «Алло. Пошли на х*й! — Леха сбрасывает звонок. —За*бала она меня… Мне пора собираться на концерт». Никонов начинает метаться но квартире в поисках концертных брюк и рубашки. За дверью, которую он называет чуланной, обнаруживается гардеробная с внушительным количеством аккуратно развешанных сорочек. «Каким парфюмом я пользуюсь? Пользуюсь духами своей девчонки, — Никонов начинает густо поливать себя «Шанелью». — Они все равно быстро выветриваются». На сборы у Алексея уходит примерно сорок минут. «А, ну это еще быстро», скажет нам позже гитарист по кличке Бейдер.
В клубе «Орландина» тесно и душно. В гримерке «ПТПВ» топчутся поклонницы («Две какие-то синие бабы на уши сели», — тихо жалуется Бендер) и друзья-музыканты «Арт-Тестера» и «Психеи». Какая-то барышня приличного вида просит у Лехи автограф. Никонов предлагает ей подойти после выступления, но барышня все равно тянет бумажку. Леха размашисто пишет: «Х^й». Девушка расстраивается: «Это не для меня, это для моей дочери Таисии, ей всего годик, но мы с ней уже учим ваши стихи». «Что же ты сразу не сказала?» — сердится Леха, просит другую бумажку и расписывается.
С потолка в зале стекает кондесат, звук ниже среднего, клуб ужасно неуютный, но на концерте — аншлаг. Никонов неистовствует, мастерски контролирует публику, а в перерывах между своими емкими панк-боевиками (всего за вечер прозвучало пятьдесят четыре песни) декламирует стихи-манифесты. «Группа Green Day выпускает свой антибушевский альбом на ведущем мейджор-лейбле, у нас это невозможно,- говорит нам Никонов перед прощанием. —И вы еще спрашиваете, почему я против Путина? Я не хочу, чтобы мент управлял моей страной, в которой я, поэт, живу. И в которой жил Пушкин. Правда, Пушкин вынужден был столкнуться с точно такой же ситуацией, что и я. Поэтому роптать тоже глупо».
ПРОСМОТР
