Когда я впервые услышала и увидела Петра Мамонова с группой «Звуки Му» на концерте, меня чуть не вырвало. «Муха похожа на пряник,» — стучало в ушах и казалось, будто я этот пряник надкусила и теперь во рту растекается гадость, как от разжеванной жирной навозной мухи. «Это очистительное отвращение, катарсис»,— убеждали поклонники «Звуков», но что-то мешало поверить. После недавней презентации фильма «Такси-блюз», где Мамонов сыграл главную роль, когда он выступил в московском кинотеатре «Октябрь» уже в составе «Мамонов и Алексей», точно знаю, что мне мешало воспринимать певца раньше. Аудитория. На афишах концертов хотелось написать: «Люди до 40 лет не допускаются».
Самому Мамонову было тогда немногим меньше сорока. Мне — едва 30. Соответственно казалось, что за сорокалетним рубежом наступает почти небытие, глубокая старость, когда уже все равно — калечь себя любыми зрелищами, вряд ли что-то изменишь. Великовозрастные рокоманы тащились от песен Мамонова, но я глядела на них снисходительно, подозревая, что им уже по годам требуются изощренные способы возбуждения.
А вот детей жалко. Когда 15-летняя сикушка визжит от восторга при виде Мамонова и весело пляшет, повторяя: «У каждой бабы есть свои люляки…»
Я неоднократно пыталась высказать свои соображения в статье. Останавливало то, что в критике «Му» сами собой выплывали аргументы из тех, что извечно бросали в лицо року да и многим эксцентрическим направлениям искусства. Будучи на самом деле поборницей неординарного творчества и признавая за художником право не считаться ни с какими регламентациями, я стыдилась применить методы зашоренных оппонентов. (В конце концов никому еще не удалось определить границу, отделяющую порнографию от эротики, пропаганду насилия от картин ужасов, созданных ради освобождения от страха и его причин, — все это зиждется на восприятии зрителя.)
Однако печальные мысли о «воспитательной роли» мамоновских песен все-таки волновали. Он смотрится престарелым растлителем, за углом спускающим штаны при виде молоденькой девчонки. Поглядев на его персонаж, возненавидишь любые интимные, да и просто человеческие взаимоотношения. Это с возрастом вырабатывается иммунитет к подобным хохмам. Узнаешь, что любовь и грубая обыденность не исключают друг друга. Люди, прожившие долгую семейную жизнь, готовы воспринять как шутку почти непременные штрихи супружеских отношений вроде: «Только не лезь ко мне со своей бесконечной едой» или «У нас была любовь, а теперь — ремонт». Однако персонаж Мамонова возводит в главное качество человеческих чувств параноидальный рык — «Отвяжись!»
Сам Мамонов настаивает, что смысл его песен возникает на дистанции, разделяющей сценический образ и личность артиста. Когда я впервые зашла за кулисы познакомиться с Мамоновым и по традиции рокерского панибратства спросила, могу ли называть его Петей, он сказал: «Зачем же, я — Петр Николаевич, так и зовите». Ему явно не слишком импонировала вульгарная манера молодежи вопить из зала: «Петя, давай!» Нынче посмеивается: «Про «Такси-блюз» говорят — Мамоныч себя сыграл».
Впрочем, «Звуки Му» при энергичном содействии своего басиста Александра Липницкого долгое время поддерживали легенду о полной идентичности Петра Николаевича с его песенным имиджем. Так казалось интереснее. Одноклассников Петю и Сашу выгнали из 30-й московской школы. Без определенных занятий они продолжали обретаться в родных местах, в Большом Каретном переулке (воспетом Высоцким, а ныне переименованном в улицу Ермоловой). Вязались с дворовой шпаной, с которой Мамонов и начал музицировать в группе «Экспресс». Первую песню сочинил в 1981 году, развлекая приятелей на кухне. («Му» появились в 1984-м.) Гримасничал, фиглярничал, передразнивал алкашей, изображал сценки вроде нынешней «Денег, вышли мне денег!» — в общем, корешам нравилось. Эдакие будни и праздники знаменитого района Хитровки, прямо в записную книжку дяди Гиляя.
Согласитесь, куда более занятно, чем рассказать, как Мамонов закончил полиграфический техникум. Что с помощью мамы он освоил скандинавские языки и нередко работает переводчиком. Что у него трое детей. Гитарист Алексей, оставшийся в теперешнем составе с Мамоновым,— его брат, хотя фамилию носит — Бортничук.
«Мамонов поставил над собой эксперимент погружения на самое дно жизни»,— декларировал Липницкий. Эка невидаль, подобные опыты производит над собой чуть ли не каждый в нашей стране. Оживление коммерческой жизни заставило Липницкого изменить отношение к Мамонову. Липу начала возмущать неорганизованность приятеля, на котором стало возможно делать деньги. Периодически Петр Николаевич появлялся отмытым, остекленевшим, свежезашитым. И это тоже как-то не устраивало, вовсе испарялся темперамент.
Идя до конца по логике добровольного саморазложения сознания, в выступлениях Мамонова той поры мне больше всего нравился его конферанс между песнями. Это было какое-то нечленораздельное икание, полное самоуничтожение персонажа, «абстракционизм» в роке.
Впрочем, думаю, для «Звуков» первое перестроечное оживление не стало воистину звездным часом. В океане выплеснувшихся на подмостки и экраны помоев они чуть не потерялись. На время показалось, будто мужеством является уже не ерничество и юродство, а хватка преуспеть на празднике жизни. Мамонов не нарочно, но органически халтурил, найдя успех у юношеской аудитории, часто склонной воспринимать творчество лишь по первому плану.
Рассуждения Петра Николаевича в пору, когда, судя по телевизионным передачам, валютная проститутка стала символом прогресса, не звучали убедительно. «Да он валютных никогда не видел,— оправдывал друга Липа,— он знает и любит настоящих изгоев, трехрублевых».
Мы сидели с Мамоновым в символическом месте, у фонтана на площади Пушкина. Он парил про Русь с судьбой Сони Мармеладовой, а я вкручивала ему, что он потрафляет подонкам. Его персонаж не просто признается во всех смертных грехах:
Я самый плохой,
я хуже тебя,
я самый ненужный,
я — гадость, я — дрянь…
Он гордится этим: «ЗАТО я умею летать!» Способность летать как бы обусловливается необходимостью вываляться в дерьме.
И вот я слушаю Мамонова в зале «Октябрь». Выйдя к респектабельным зрителям киношной премьеры, он немного смутился, а затем, вероятно мысленно переодев всех в домашние халаты, завел задушевный разговор. Обращение к более зрелой публике дало исполнению Мамонова нужные подтекст, воздух, глубинный план. Это уже и впрямь — Галич, Высоцкий…
Изменилось время. Нынче рефрен чудом спасшегося после вчерашнего «парашютиста» — «А утром мне скажут, что у нас все в порядке» — уже не слушается очередной отповедью в адрес лживой застойной прессы. Образ приобрел новую актуальность.
В давнишней нашей беседе Мамонов признался: «Я вообще не читаю газет и журналов, там все — сенсации». Тогда признание не стало для меня открытием, его можно было вычислить хотя бы по песне Петра Николаевича «Союзпечать». Сегодня убедилась, дарование Мамонова в принципе не стыкуется с ажиотажем.
Я спрашивала у Мамонова, как правильно писать название его бывшей группы: считая, что это недоговоренное слово «музыка» или аббревиатура «московских улиц»? «Просто — «му»,— ответил он.
Злобный Му, темный Му — «я ничего тут не пойму». Рядом с ним всегда маячит фигура с приятным расширением пониже тонкой талии, которую приятно наклонять, нагибать, опрокидывать, пока все не выпито и порожнюю бутылку не тащить сдавать за медную мелочь. «Необходимые встречи с необъяснимым концом… встречи… с концом… если девушка с другом, сразу лечь… втроем… на рельсы. Ложись, встреча!» «Стану хорошим… Хороши оба до хорошего гроба». «Скорее пришла бы суббота… пойти на работу». «Все, кто послушался маму, роют себе канаву». И как единственный вывод и выход — «Му вам на воротник».
Когда еще казалось не бесполезным зажигать огни по другим поводам, спички, лирически горящие в честь «Цветов в огороде», смотрелись непотребным гимном наркомании. Когда снова становится скучно и беспросветно, идея посеять мачок на пяти сотках уже не кажется дурацкой.
Не верь, если я краснею,
когда на тебя залез…
просто это диатез…
зайди зимой с любимой
в мой подъезд,
там ты поймешь,
что такое мой диатез.
Му — персонаж дней печали. Когда ухарски восклицаешь: «Что наша жизнь? Каких-нибудь несколько десятилетий «секса с самим собой».
