Ночью 26/27 июня в Черноголовку была завезена аппаратура и целая библиотека домашних вин и спирта. Кстати, объяснюсь по этому поводу. Тема человеческого достоинства — может быть, главная тема книги, которую вы читаете, как и любого честного рассказа о жизни в этой стране, начиная от Флетчера. После того, как партия торжественно провозгласила, что нынешнее поколение советских людей будет умирать трезвым, у нас не было другого выхода, кроме как «добьемся мы освобожденья своею собственной рукой». Именно под таким заголовком опубликовал «Урлайт» необходимую рецептуру. Уважающий себя человек не должен стоять в двухчасовой очереди за раствором технического спирта по цене водки и вина, тем более, что более вкусные напитки нетрудно изготовить самому. В нашем кругу даже установился обычай проводить дни рождения, праздники без единого грамма «казенки» на столе. А журнал РИО как-то вынес московским коллегам благодарность от ленинградской общественности, не разделяющей взглядов академика Углова.
Праздник у озера продолжался двое суток. Группа НОЛЬ, возглавляемая 19-летним «дядей Федором» Чистяковым, доказала, что новое поколение выбирает не сладкую пепси-колу, а баян, рок-н-ролл и реалистический взгляд на мир:
Поезд шел четыре часа
А у нас закончились хлеб и колбаса
Это доктор Хайдер!
Доктор Хайдер снова начал есть.
Если кто не помнит: перед Белым домом некий гражданин чуть ли не полгода голодал, сохраняя прекрасный цвет лица, и требовал, чтобы Рейган в одностороннем порядке разоружался. Теперь у нас хватает отечественных комедиантов подобного рода, а кушать нечего всем остальным.
Башлачев, привыкший к флэтам и подвалам, решительно отказался выходить «в массы». Разговоры о деньгах на него не действовали. Но стоило кому-то заметить, что негоже-де обижать хороших людей, как Саша сменил гнев на милость. И я думаю, никто об этом не пожалел. С тех пор он не раз выступал с акустической гитарой в больших залах и на фестивалях и выглядел куда органичнее, чем многие «забойные» «электрические» коллеги.
Единственным утешением для москвичей стали звания лучшего гитариста — Д. Яншин — и лучшего клавишника — Д. Шумилов из ВЕЖЛИВОГО ОТКАЗА, который в целом остался вежливо не понят.
НАУТИЛУС настраивался всерьез и долго, как «Шатгл» перед полетом. Зато от первых же аккордов возникло ощущение, что в перерыве они подменили подмосковную аппаратуру на нью-йоркскую. Думаю, что это был лучший концерт в их жизни. Если в Ленинграде самую сильную реакцию вызвала «политика»: «Скованные одной цепью», «Шар цвета хаки» (первая за много лет — после шевчуковского «Не стреляй!» — открыто пацифистская песня на советской сцене), то в летнюю программу Бутусов ввел целый блок лирики. И за сорок пять минут выступления НАУ нам предстояло осознать, что свердловский архитектор совершил чудо — возвратил нашему року любовь после того, как само это слово бесконечно втаптывали в разноцветные помои бесчисленные эстрадные козлопевцы.
Я смотрел в эти лица, и не мог им простить
Toго, что у них нет тебя — и они могут жить.
Женщины смотрели на сцену так, как будто их заворожил удав Каа. Единственное, что Шевчук мог противопоставить «стальной машине, где дышит интеграл» — «монгольскую дикую орду». Хэппенинг ДДТ превратился во всеобщую пляску племени у костра по случаю удачной охоты — с участием милиции, детей, физиков всех возрастных категорий. Уезжая из Черноголовки, каждый чувствовал себя если не старым другом Шевчука, то по крайней мере добрым приятелем.
Но до благополучного отъезда предстояло еще пережить неспокойную ночь, когда хорошая погода, домашние «соки» в трехлитровых банках и спирт для протирки твердых тел образовали сокрушительный для местной гостиницы коктейль. Некоторые фестивальные тела, измученные бессонницей и перевозками аппаратуры, довольно быстро отвердели в своих номерах или у озера на детской площадке. Там по кромке вод бродил бог Пан в лице Башлачева и пел им под гитару по-английски. Другие приобрели неожиданное ускорение против вектора гравитации, и оказались на крыше гостиничного билдинга, где затеяли «икарийские игры», с не входящим в олимпийскую программу видом «метание кресел».
«Платон мне друг»… но истина требует признать ночную спортивную часть фестиваля непростительным свинством по отношению к тем, кто создал рокерам (тогда еще, напомню, непризнанным диссидентам) царские по тем временам условия.
К утру самые шумные — Шевчук (несмотря на сорванный голос) и гитарист ДДТ Андрей Васильев — оказались в местном участке. Юра там очень быстро со всеми подружился, что-то пел своим стражам, обучал их гимнастике — и вышел бы на свободу гораздо раньше, если бы Комета на атаковала милицию с криками: «Палачи, опричники! Свободу Юрию Шевчуку!»
Последствие ночного инцидента, составила статья в местной (Ногинской) газете под заголовком «Дети подземелья в Черноголовке», где Н. Комарову назвали почему-то «инструктором Октябрьского райкома комсомола» (мол, как же так — инструктор, а так себя ведет?), а Шевчука — «активистом комитета ВЛКСМ». Видимо, сочинитель тоже где-то приложился к 3-литровой банке — как бы то ни было, лидера ДДТ ни до, ни после никто так в печати не оскорблял.
К сожалению, Черноголовский фестиваль не стал традиционным. Зал Дома ученых к 88-му году оказался слишком мал для возросших финансовых претензий ведущих рок-групп. Зато по мере того как рок входил в официальную моду, купеческий стиль («ехал на ярмарку ухарь купец» или, если хотите, «Гришка Распутин у «Яра») становится модой для тех, кто уже не отличался ни талантом, ни чувством справедливости хотя бы на трезвую голову.