Уж за что любить Москву, так это за досягаемость; самолетом от нее до Лондона лететь на час меньше, чем до Новосибирска. Видимо, по этой причине именитые зарубежные гастролеры, утратив в силу проклюнувшейся у нас гласности, страх затеряться в необозримых советских пространствах, и дав для начала скататься в Союз всяческой попсовой шушере, двинули в первопрестольную с концертами. Причем, — это ж надо, ирония судьбы! — поехали именно те команды, слушать которые в недавнее время было не только предосудительно, но н небезопасно: «аполитичный» «Пннк Флойд», «мракобесный» «Блэк сэббэт»… А нынче, в канун февраля (Бог троицу любит!), пожаловал н «асоциальный» «Назарет».
Билетов на концерт живой легенды хард-рока ,не было уже изначально, чему дивиться не приходится; уж в чем еще. а в поклонниках «Назарет» недостатка не испытывает. Дивило иное. В окошечке кассы, по соседству с безотрадной надписью «Билетов нет» висела объяв- ка: «Билеты на концерты
«Назарета» продаются ветеранам ВОВ по удостоверениям». Дача, вот уж было, за что отцам и дедам кровь проливать «а фронтах…
Многотысячный зал
«Олимпийского» переполнен. На помосте под эстакадой подсветки многозначительно возвышается сдвоенная установка «Людвиг», окаймленная стеной из дву-надесяти «Маршаллов». Инструменты — тут же, сбоку, картинно составлены в ряд. Публика, теряя терпение, начинает посвистывать. По мере того, как близится действо, разровненное гудение зала переходит в ничем уже не сдерживаемый рев, перекрывающий ненавязчивые звуки «разогревающей» фонограммы.
Свет меркнет. Под куполом высвечиваются два вертикальных полотнища, советский флаг и шотландский геральдический штандарт.
Вот из тьмы взвывает бравурный хор волынок, сопровождаемый лихой барабанной дробью. Секунда, и все это тенет в многотысячном, режущем олух свисте; зал узнает постепенно надвигающиеся, похожие «а стук бегущего поезда, звуки — «Телеграмма», одна из известнейших композиций «Назарета».
Грузно ахает залп звука. В оживших огнях подсветки становятся видны музыканты. Вон он, справа, Пит Эгнью, лицом напоминающий короля Генриха Тюдора — хозяйски уверенно топочет пальцами по грифу басового «Фендера», создавая на пару с барабанщиком Даррелом Овитом основу громового звучания группы. Слева — согбенная фигура гитариста Мэнни Чарлтона. Лениво дрейфуя по сцене, франтоватый усач исторгает из гитары пронзительные, острые созвучия. А вот и — смотрите же — вон он, Дан Маккаферти! Возникнув откуда- то сзади, на середину сцены выпрыгивает бойкая фигурка в просторной белой, рубахе и потертых джинсах. Ветвистые пряди жестких курчавых волос отметаются разгульным жестом прочь со лба взмывают вверх руки с пророчески воздетыми перстами, и истошный, неистовый. несравненный хрип заполоняет приостановивший неистовство зал, прянув из сложившегося в оскал рта. «Телеграмма»!
Не давая публике опомниться, вслед за первой вещью группа разражается не менее знаменитым « Разама-назом». Батарея Свита гулко ахает, вторя жестким риффам Эгнью и Чарлтона. Песни следуют почти без перерыва, «классика» семидесятых перемежается композициями да последних альбомов. Во время одной ив сольных вставок кривляка Дан позволяет себе расслабиться и ненадолго исчезает со сцены, обратно возвращаясь уже с сигаретой в зубах. Сцена постепенно все больше обживается. Появляются посторонние лица, подносящие пиво. Примерно к середине концерта, отгремев аморальный «Кокаин» (с помощью, кстати сказать, зрителей, подхвативших по наущению Маккаферти припев), Дан, переходя неожиданно на русский, гаркает во все воронье горло; «Москва! Спасиба бальщёе!». Пит Эгнью, приветственно кивнув публике, приникает к баночке пива. Мэнни Чарлтон, терзая гриф длинными проворными пальцами, умудренно дымит сигаретой. После того, как Эгнью, лоснясь дородной фальстафовской улыбкой, заканчивает соло на акустической бас-гитаре, на сцену летит заслуженный букетище цветов; музыканты отыграли фактически без перерыва пятнадцать песен. Попытка завершить концерт разбивается о реактивный свист зала; труппу требуют на бис. «Назарет» меняет тактику. Отыграв предварительно аховую «Проснулся нынче утром» и поппури на темы собственных песен, музыканты изникают со сцены по одному, покидая инструменты.
Наступает черед охотников за автографами. Тщетно; состоящая из поляков охрана, неразумеющая русского языка, перекрывает вое входы и выходы, убивая надежды вожделеющих.
Предъявленного удостоверения сотрудника прессы мне хватает на то, чтобы одолеть родной милицейский кордон. Дальше сложнее; отыскать четырех человек в кулуарах огромного стадиона ох, как непросто. Но самое сложное — это проникнуть через заслан железнобоких охранников, не внимающих ничему, кроме польского языка. На счастье, удается составить (разговор с пресс- атташе Госконцерта Ярославом Новицким, по случайности, задержавшимся после концерта в импровизированной комнате отдыха. И — сработало. Присутствие за дверями загадочного «человека из Сибири», да еще с письмам от Роджера Гловера на руках*, вызвало у «назаретвцав» определенный интерес. Появившийся в коридоре «их» человек велел пропустить «визитера из Сибири» ‘в цитадель, отделив его предварительно от общего людского скопления.
Ага, вот они! Сидящие за длинным, уставленным пивными жестянками, столом музыканты взирают на гостя с добродушным любопытством, ожидая, вероятно, чего-то экзотичного. Простые, без червоточины амбиций парни (нажать «мужиками» язык не поворачивается), дружные меж собой, не превратившиеся в завистливых соперников.
— Так ты что, из Сибири обежал, что ли? — лукаво щурясь, опрашивает Мэнни Чарльтон, и, опасаюсь, всерьез воспринимает ответ, что в Москву я приехал верхом на любимом медведе. Дан с неприкрытым изумлением разглядывает открытки с видами Новосибирска, попеременно дивясь то на Обской пляж, то на стадион «Сибирь», и требуя словесных комментариев. Отвлекшийся от беседы Пит Эгнью сердечно трясет мне руку, вслух признаваясь, что уж о чем, а о популярности «Назарет» в Сибири не подозревал.
Прежде, чем беседа сходит с мысли и начинает блуждать по посторонним — преимущественно околосибирским темам, задаю традиционный вопрос о творческих планах группы. Барабанщик Даррел Свит со вздохом отвечает, что первое полугодие будет сплошь занято гастролями по Скандинавии и рок-фестивалями, а дальше они и загадывать боятся. Словом, отдыха не предвидится.
— Круг, замкнутый круг — смеясь, говорит Даррел.
— Лучше уж, наверное, бежать по кругу, чем топтаться на месте?
— Да, уж точно, — кивает именитый собеседник. — Останавливаться у нас и в мыслях нет.
На вопрос, в чем музыканты усматривают залог своей незыблемой популярности, Овит отвечает;
— В музыке, конечно. Энергия американского ритм-энд-блюза в сочетании с методизмом европейской баллады. Мы очень европейская группа.
Расставались мы друзьями. Похоже, у Новосибирска появился, помимо Миннеаполиса, еще один город-побратим; далекий ливанский Назарет из не менее далекой Шотландии.
Александр ШАВРИН.
* Роджер Гловер – участник группы «Дип пепрл», бывший продюсер группы «Назарет», которому автор статьи доводится так или иначе знакомым.
Композиции прозвучавшие в Москве:
TELEGRAM (PART I&II); RAZAMANAZ; BEGGAR’S DAY; PIECE OF MY HEART; WE ARE ANIMALS; MORNING DEW; LADY LUCK; LOVE HURTS; TROUBLE; THIS FLIGHT TONIGHT CINEMA; COCAITE; HAIR OF THE DOG; WOKE UP THIS MORNING; „NAZ-’S POLYTHEME.